Я нажал на кнопку вызова лифта. Кнопка эта с выжженной в ней, явно не фабричного производства, дыркой, запала в гнезде легко, и звука работающего мотора при этом не последовало. Я нажал еще дважды — снова мертвящая душу тишина. Плюнул и пошел вверх по лестнице, радуясь тому, что мне не семьдесят, на двенадцатый этаж к Недригайлову.

Я понимаю, от меня ждут объяснений, что произошло между мною и Ниной после той ее фразы про любовь. Конечно, этот интерес вполне закономерен. Наш избалованный подробностями читатель привык в таких случаях к многоточиям только после слов: «она протянула трепещущую от страсти руку к выключателю и выключила свет» или — если это драма из старинной жизни — «он в нетерпении подул на свечу». Но никак не раньше. А я… Тут положение сложилось щекотливое: если скажу, что ничего такого между нами не произошло, мне все равно не поверят. А если что-то произошло, то не в моих обычаях болтать об этом на каждом углу. Так что извините!

Нина оказалась хорошей девчонкой. Она открыла мне один секрет, который давал мне возможность расквитаться с Игорьком за все его гадости. Завтра в девять он собирается залезть в квартиру Хомяка на поиски иконы. Оказывается, он все еще думает, что Святослав прячет «Троицу», а может быть, и сам прячется у себя дома. Тогда пусть лезет! Там мы с ним и расквитаемся!

Простившись с Ниной, я зашел в кафе, посидел за столиком. На душе было муторно. Что же я, собственно говоря, ищу: икону, Хомяка, папу римского?.. Когда-то в детстве ребята нашего двора обожали дурацкие «нескладушки», пели их с огромным удовольствием. Помню одну из них:

Вот и я казался себе таким же «строгим зайцем», ломом подпоясанным. И я, как он, взвалил на себя чужие обязанности. Ну, разделаюсь я с «покойничком» Зуевым, ну вышибу ему оставшиеся зубы, ну сдам в отделение… А дальше что? Поможет это мне в поисках Хомяка? Поможет это вернуть государству икону кисти Рублева? В таком деле нужен детективный талант. А что умею я? Два-три приема боевого самбо… Стоило ли вообще браться за это расследование? Эти вопросы не давали мне покоя. Хотелось с кем-то поделиться мыслями и сомнениями.

И тут я вспомнил о Николае Недригайлове.

С Колькой мальчишками мы тоже жили в одном дворе. Он хорошо знал и Аську и Хомяка и вполне мог бы разделить мои заботы. Вот только работа у него была не подходящая — репортер в городской газете. Сумеет ли Недригайлов подавить в себе инстинкт газетчика и не обратит ли мой рассказ в репортаж для рубрики «Из зала суда» — я поручиться не мог. А больше довериться было некому.

Я пошел.

Было решено не обдумывать заранее предстоящий разговор, но снова и снова прокручивались в голове отдельные фразы, формулировки. Главное — сразу же подавить в Недригайлове журналистский инстинкт. Удастся это или не удастся? Я рисковал.

Я шел уже между седьмым и восьмым этажами, когда услышал сверху чей-то сдавленный крик. Еще бессознательно ускорил шаги. Крики становились все громче и яснее. И вот я на девятом этаже. Здесь вопли совсем уже нестерпимые. Квартира 240. Из-за двери доносятся хриплые пьяные угрозы и неразборчивые женские причитания. Ясно: семейный скандал «под градусом». Ну, это тебе не прошлый век, пьяница несчастный! Только открой двери, и я покажу тебе, что такое бывший боец стройбата! Негромко, но настойчиво, я постучал в дверь. Пьяное бормотание поутихло, зато женские причитания стали громче. Потом они прервались, перейдя в бессвязное мычание. Там, за дверью, пьяный хулиган зажимал своей беззащитной жертве рот. Я постучал еще настойчивее. Из-за двери невнятно огрызнулись. Ясно я услышал одно только слово «иди», но никуда не пошел, а забарабанил в дверь кулаком. Женские вопли возобновились, и с новой силой забубнил голос пьяного.

Куда только соседи смотрят?! Я быстро обошел вокруг лестничной клетки, нажимая на кнопки всех дверных звонков. Ни одну из дверей не открыли.

— Ты меня убьешь!.. — взвизгнула из-за двери бедная жертва. В ответ раздался торжествующий хриплый вой. Нет, ждать больше нельзя! Я разбежался и, протаранив плечом дверь квартиры 240, рухнул вместе с нею в прихожую. В эту минуту я лютой ненавистью ненавидел этого неизвестного мне алкоголика, этого тирана, вампира семьи, этого нарушителя правил социалистического общежития, а вместе с ним и всех остальных алкоголиков, тиранов, вампиров и нарушителей. Ох, как мне хотелось задать ему трепку!

Поднявшись на ноги, я решительно бросился в комнату. Нет, я не буду его бить! Просто свяжу ему руки и вызову милицию. Самосуда не будет!

Самосуд устраивать было некому. В уютно прибранной комнатке пусто. Ни тирана, ни жертвы. Только в подвешенном к потолку пластмассовом кольце крутит сальто белый попугай ара, с желчной иронией рассматривая меня круглым глазом. Я растерянно озирался.

— Ты убьешь меня своей простотой! — глубокомысленно изрек попугай женским голосом и добавил хрипло: — Иди проспись!

Он переступил в кольце, пошелушил клювом приковывающую его ногу стальную цепочку и, мерзко подмигнув мне, заорал: — Попка — дурак!

«Вот именно, — подумал я. — Попка — дурак, попка — кретин, попка — полный идиот! Вот только который из двух?»

Нужно ли объяснять, каково было у меня на душе, когда я возвращался в прихожую. Дверь подбитым лебедем распласталась на полу. То-то обрадуются хозяева, когда вернутся домой! Но бросить все как есть и убежать — не в моих правилах. Подняв дверь, я прикинул, можно ли поставить ее на место. Дверная коробка, вывороченная «с мясом», треснувший косяк, выбитые петли — не вселяли в душу оптимизма. Вот уж постарался — кр-ретин! Но еще оставался шанс что-нибудь придумать.

Вздохнув, я вернулся в комнату, сбросил на пол возле дивана полушубок и уселся ждать хозяев.

— Ну что, — спросил я попугая, — добился своего? Мерзавец промолчал, нагадил в поставленную под кольцо фаянсовую плошку и задремал, затянув глаза белесой пленкой.

— Нет, ты не спи, индюк щипанный! Заманил человека в ловушку, а сам — спать?! Нет, ты мне скажи, где у тебя совесть?

— Отстань, — сонно прохрипел попугай. — Баиньки-баиньки…

— Я вот тебе покажу «баиньки»! — я был уже на грани срыва. Протянув руку, выбрал в хвосте обидчика перо побольше и покрасивее, разом выдернул его из гузки.

— Дура-ак! — закричал попугай. — Дура-ак! Ты чего?!

— А-а-а, проняло! — злорадно ответил я, нацеливаясь на другое перо. А в голове уже жила назойливая мысль: «Да что же я, дурак, здесь сижу-то? Дело надо делать!»

И я отправился искать гвозди, молоток, плоскогубцы. Все это находилось в ящике кухонного стола. Теперь за полчасика я сделаю из этой двери картинку. Лишь бы успеть до возвращения хозяев!

С молотком в одной руке и с плоскогубцами в другой, я шагнул в прихожую.

— Кто это?.. Вы?.. Вы что тут делаете? — растерянно спросила стоявшая на пороге женщина.

— Дверь чиню, — смущенно ответил я, поднимая руку с молотком.

Через час дверь была реанимирована. Лида тем временем приготовила чай с лимоном. Мы выпили по чашечке, и я позволил себе расслабиться. Это только в плохих романах пишут про нескончаемые погони, про рукопашные битвы от восхода до восхода, которыми баловались предки. А на самом деле вояки прошлых веков, намахавшись мечами до одури, отдыхали и перекусывали на бранном поле. А потом — снова за мечи. То же произошло и со мной. Лида слушала не перебивая, а на меня напал какой-то словесный понос. Я плакался ей в кофточку, чувствуя себя при этом презренным треплом и балаболкой. А остановиться не мог. Я выложил девушке и все то, что нес Николаю, и то, о чем собирался в разговоре с ним умолчать, а в конце концов — и то, о чем говорить вообще не следовало.