Еще остается последнее.
Большую партию куколок мы прячем в укрытия в одной из аллей города. Проходит неделя, две. Все куколки целы. Здесь их некому уничтожать.
Так вот почему в Алма-Ате стала вредить лунка! Из преобразившегося города постепенно исчезли мыши — главные враги этой бабочки. Этот неожиданный вывод пока ничем не помогает в борьбе со злом. Но зато разгадан один из секретов жизни насекомого, и в этом залог будущего успеха и начало для новых поисков.
Над сухими и пыльными холмами мелькает ослепительно белая чайка. Потом пролетает цапля, еще чайка, и вот, наконец, показывается большое, до самого далекого горизонта озеро. На галечниковый берег накатываются зеленые с белым гребешком волны, по небольшой косе бродят кроншнепы, и все сразу повернули к нам головы. Проносится стайка чирков. А дальше от берега две чомги сплылись вместе и забавно кланяются друг другу вихрастыми головами.
На берегу озера лежат окатанные волнами валы тростника. Это остатки разбитых ветром плавучих островов. Цветет лиловый осот, и большой темно-зеленый куст шиповника тоже разукрасился белыми цветами. А как свеж, прохладен и по-особенному душист озерный воздух!
Куст шиповника — как государство. Кого только тут нет! Больше всего комаров-звонцов, крупных, с роскошными мохнатыми усами. Их — целые тучи. Напуганные нашим появлением комары с тонким нежным звоном поднимаются в воздух и долго не могут успокоиться.
У основания куста шуршат ящерицы — узорчатые эремии: комаров-звонцов так легко ловить, все листья шиповника до самой земли покрыты ими. Забита звонцами и сеть паука. Хозяин сетей сыт, объелся, обленился и не желает выходить наружу из комочка сплетенных вместе листочков.
Всюду — на листьях и по земле — ползают неугомонные муравьи-бегунки. Они очень заняты. Шутка ли, сколько на землю падает погибающих комаров, какое отличнейшее угощение для муравейника! Крутятся еще мухи-ктыри, хищные клопики, жужелицы. Налетают розовые скворцы и деловито, будто соревнуясь друг с другом, склевывают комаров. Для всех хватает поживы, у всех пир горой!
Комары-звонцы странные. Чуть передвинешься вбок, как с куста поднимается встревоженная стайка насекомых и вновь рассаживается на шиповнике. Но взмах рукой на них не производит впечатления. Несколько энергичных шагов назад от куста, столько же шагов вперед к кусту — тоже не обращают внимания. Уж не воспринимают ли комарики какие-то излучения, идущие от человека? Перемещение источника излучения в сторону вызывает тревогу, а приближение или удаление этого источника не изменяет направления излучения. Это почти фантазия, но как объяснить загадочное поведение звонцов?
Сколько живности находит приют у куста шиповника!
На листьях видны ярко-красные, круглой формы шарики. Небольшое к ним прикосновение — и шарик отваливается, падает на землю. Это галлы, болезненные наросты, вызванные орехотворками. Другие галлы, крупные, неправильной формы, покрыты колючими и крепкими шипами. Растение «защищает» своего врага — личинок-орехотворок.
Но что наделали с шиповником пчелы-мегахиллы! Все листья изувечены, из них вырезаны аккуратные овальные или строго круглые, будто по циркулю, кусочки. Из этих кусочков пчелы изготовили обкладку ячеек для пыльцы цветов и яичка.
Как все в природе взаимозависимо! В том, что шиповник пострадал от пчел-мегахилл, повинны лиловые цветы осота. Если бы они не росли по берегу озера, откуда пчелам брать живительный нектар — концентрированный корм для себя и питательную пыльцу для личинок? Но дело не только в одном осоте. Виновно во всем еще само озеро, выбросившее на берег тростники. Только в полых стеблях тростника пчелы и устраивают расположенные одна над другой ячейки для деток. Озеро — и тростник для гнезд пчел, осот — и нектар с пыльцой, шиповник — и листья для обкладки гнезд. Целая цепь обстоятельств. Если разорвать и уничтожить одно из звеньев, не станет пчелы-мегахиллы на озере.
Как быстро летит время! Наступает вечер, пора забираться в спальные мешки. На далеком противоположном берегу озера загорается тростник, и громадные столбы коричневого дыма поднимаются высоко в небо. Солнце, большое, красное, медленно опускается в воду, протянув по волнам багровую мерцающую дорожку.
Гаснет закат, разгорается зарево пожара. Стихает ветер, и перестают шелестеть волны. Постепенно над берегами озера растет нежный перезвон: комары-звонцы поднялись с дневок в воздух и принялись за брачные пляски.
Ветер совсем стих. Всю долгую ночь напролет раздаются песни звонцов. В гладкое зеркало озера глядятся яркие звезды пустыни и отражается зарево далекого пожара.
В узком ущелье, среди округлых глинистых холмов предгорий, царило оживление. И хотя хмурилось небо, солнце грело через голубые окошки, и всюду по зазеленевшей траве, едва поднявшейся над землей, бродило, ползало, бегало, копошилось множество насекомых.
Всех заметней были черные большие жуки-бляпсы, крупные жужелицы-скаритусы, отливающие холодным блеском вороненого металла, и черно-синие, невероятно медлительные коварные потребительницы пчел — майки. Еще бродили, сверкая броней, жуки-геотрупы. Им всем, весенним жителям, черная одежда была кстати, в ней легче прогревалось под солнцем тело. Трава шевелилась от множества всяческих муравьев, куда-то спешили полосатенькие усачи-корнееды, тарантул у входа в нору грел свежеизготовленный кокон. И кого только еще не было!
Вызывающе яркие ирисы уже отцвели. Но на смену им пришли скромные фиалки.
«Ну, кажется, будет сегодня чем заняться», — радовался я, поспешно сбрасывая с себя лишнюю одежду.
Но счастье было недолгим. По горам поползли вереницей серые тучи, хорошо видная сверху далекая равнина потемнела. И вот уже пасмурно, темно, тянет сырым холодным ветром. Остыла земля, и все куда-то исчезло, будто по какому-то мановению. Не стало черных жуков, спрятались муравьи. Ничего теперь не увидеть интересного, и лучше, не теряя времени, ехать домой.
Прежде чем сесть на мотоцикл, я с сожалением надеваю на себя теплую одежду, а когда засовываю руку в перчатку, указательным пальцем натыкаюсь на что-то твердое. Это, оказывается, жук-бляпс. Он нашел себе уютное местечко на непогоду и теперь недоволен, что его побеспокоили, встревоженный, поднимает кверху брюшко, грозится капелькой дурно пахнущей жидкости.
Известно, что кузнечики очень осторожны, отлично ощущают приближение врага по ничтожному сотрясению почвы и вовремя прерывают свои ночные песни. Лишь немного им уступают сверчки. Попробуйте подобраться к поющему в пустыне светлому сверчку! Если вы будете осторожны и двигаться очень тихо, только во время стрекотания он подпустит на три-четыре метра. Но не более. И замолкнет… Тогда состязайтесь с ним в терпении, если для этого есть время. Сколько ни ждать неподвижно на месте, песня не будет продолжена. Сверчок ощущает присутствие человека то ли по ничтожному колебанию его тела, то ли по биению сердца, передающегося через землю.
Не всегда легко определить по звуку и направление, где находится музыкант. В ночной тишине чудится, будто песня звучит отовсюду: в стрекотании заключен какой-то сложный секрет звучания сверчковой песни. Особенно трудно определить, где сидит поющее насекомое, если вокруг, хотя и далеко, поют другие сверчки. Их песни всегда согласованы, коллективны и представляют собой хорошо слаженный оркестр.
Вот состязание закончено. Вы побеждены. У вас меньше терпения и времени. Но десяток шагов назад — и вновь на прежнем месте, откуда-то из-под кустика терескена, раздалась громкая победоносная песня осторожного, чутьистого певца пустынных просторов.