1

В третий раз проходя по этому Ананьевскому переулку, Валентина про себя чертыхалась — согласилась на свою голову помочь бабе Тане, вот и искала эту фирму «Полет» уже сорок минут.

Баба Таня, добрейшей души старушка, слезно просила помочь, ей срочно надо было отвезти документы в эту фирму, а совсем не ходят ноженьки.

Валя, естественно, пошла ей навстречу, тем более, что документы просто надо было передать под расписку.

Переулок, застроенный домами прошлого века, был пустынным. Похоже, что жителей в этих домах не было, одни офисы, вот и спросить не у кого.

И Валя решилась — зашла в шикарный холл какого-то там общества «Святогор», увидела торопливо шедшего к ней охранника.

— Женщина, что вы хотели?

— Мне бы узнать, где в этом переулке фирма такая — «Полет»?

Он начал объяснять, затем, глянув в огромное окно, увидел, как подъезжает роскошное авто, торопливо договорил, куда идти, и вытянувшись в струнку с подобострастной миной на лице, пробормотал:

— Уходите скорее!

Развернувшись, Валентина шагнула к выходу, и тут на неё налетел быстро шагавший и говоривший по телефону, злющий мужик. Налетев на неё, взмахнул рукой с телефоном и попал ей по носу.

Боль была адская, и Валя вскрикнула:

— Дебил, смотри куда прёшь!

Мужик притормозил, с недоумением глянул на неё и, бросив следовавшим за ним двум крупным ребяткам:

— Игорь, разберись! — полетел дальше, ругаясь на кого-то в телефон.

Из носа текла кровь, и едва видя выход сквозь набежавшие слезы, она быстро выбежала в огороженный низкой оградкой дворик, увидев неподалеку возле кустов лавочку, села на неё. Задрав повыше голову, попросила выскочившего за ней охранника:

— Мне бы лед не помешал!

Тот кивнул:

— Немного подождите!

— Вот, блин, съездила в Москву, синяк будет, и нос как слива станет! — подумала она и тут услышала детский голосок:

— Большая, а ревешь!

— Да не реву я, они сами бегут.

— А чего голову так держишь?

— Да какой-то дебил налетел на меня вон там и телефоном по носу заехал, разбил нос, вот и приходится голову вверх поднимать, чтобы кровь перестала идти. Не будешь же идти по городу с разбитым носом.

— А-а-а, тогда понятно, — протянул мальчишка.

Скосив глаз, Валя увидела небольшого, худенького, взъерошенного как воробей пацаненка, лет 8–9, странно как-то одетого: из продранных джинсов выглядывали тощие, синюшные коленки, футболка была в каких-то монстрах.

— Чё ты так вырядился, на улице-то прохладно?

— Из протеста!

— Против чего же протестуешь?

— А… произвола, гувер… — он скривился, — … нантки… та ещё штучка.

— А не в школе чего?

— Я неконтактный, непредсказуемый. На домашнем обучении. Давай, платок выкину, возьми вот, — он протянул пачку бумажных платков, вытащив их из небольшого рюкзачка.

— Спасибо, какой же ты неконтактный? Очень даже контактный, наговариваешь на себя невесть что!

Мальчишка быстро вернулся.

— Тебя как зовут?

— Валя, а тебя?

— Тебе как, по-простому или официально?

— На кой мне твоя официальность, раз уж на «ты» разговариваем.

Мальчишка хитро прищурил глаз.

— Я, может, тебя проверял, ты смешная, другие, вон, сразу начинают воспитывать, а ты наоборот.

Инстинктивно понимая, что ребенку нравится такой простой разговор, Валя сказала:

— Говори, как тебя все же звать-то?

— Лёха я. Слушай, а давай этому дебилу диверсию устроим?

— Ну да, ещё скажи подкараулим и ро… э-э личико набьем.

— А ты дралась когда-нибудь?

— Ну… — она задумалась, — а, вспомнила, в третьем классе мы с девочками одного толстого портфелями отлупили.

— За что же? — мальчишка подвинулся ближе, и Валя неожиданно для себя сгребла его к себе под бок, прикрыла полой плаща. — Обижал он нас. Вот так-то лучше, а то дрожишь как кутёнок.

Ребенок как-то удивленно смотрел на неё:

— Кто такой кутёнок, котёнок, может? И тебе не противно меня обнимать?

— Ты чё, дурак? С чего бы мне противно? Я тебя согреть хочу, а кутёнок — это совсем маленьких щенков так называют.

Мальчик расслабился и плотнее прижался к теплому боку.

— Я бы хотел щенка, да не разрешат, грязь, антисанитария, — передразнил он кого-то.

— Родители так говорят?

Он вздохнул:

— Нет у меня родителей, только дед.

— Ну, раз дед имеется, то ты не один.

— Да, не один я, у меня ещё и дети есть, за ними пригляд нужен.

— Ну, ты даешь, раз у тебя уже и дети есть, то старина уже. Силён, в таком возрасте и детей имеешь!

Он хихикнул:

— А ты тогда кто?

— Я? хмм… старушка-развалюшка, или как в мультике: ты ежик, а я лошадка.

— Что за мультик?

— Чё, не смотрел такой? «Ежик в тумане»?

— Не!

— Ну ты даешь! А кота Матроскина и «Жил был пёс»? «Ща спою»?

— Не!

— Темнота ты, старина!

Мальчишка завозился под боком:

— Скажи-ка мне, Леха, а фильмы — сказки смотрел? «Морозко», например?

— Не! — уже с восторгом ответил он.

— Вывод: глухая, неграмотная деревня ты!

И оба захихикали.

— А давай ты будешь моей гувернанткой?

— Это ты, брат, хватил, у меня такого образования нет, да и этикету тебя надо учить, не, да и дома у меня хозяйство.

— А чего ты умеешь?

— Я-то? Пироги печь, щи варить, всякие деревенские дела делать.

— Ты в деревне живешь? У тебя корова есть?

— Коровы нет, есть кот, куры с петухом и ласточки.

— Телефон у тебя есть? Пиши мой номер, я, может, к тебе приеду, посмотреть.

Валя вытащила телефон, мальчуган воскликнул:

— Это ж прошлый век, а не телефон, тут же совсем мало функций!

— Знаешь чего, не умничай, ты вон ни одного фильма нормального не смотрел, я же не говорю на тебя всякие слова!

— Не буду, вот, смотри, я записал себя: Лёха-ежик.

— Алексей Игоревич! — на входе надрывалась какая-то разодетая девица, — Алексей Игоревич, где же вы!

Мальчишка поджал ноги.

— Это тебя что ли?

— Ну да, противная она, за деда замуж хочет. А нас в пансионат отправить, я подслушал вот.

— Леха, это ж домомучительница получается у тебя?

— Опять мультик, да? Какой? Я только иностранные смотрел.

Валя вздохнула:

— Бяяда мне с тобой! Давай так, договаривайся с дедом и приезжай ко мне на выходные, будем и мультики смотреть, и пельмени лепить, и пироги стряпать, и баню истопим.

— Адрес говори. А с детьми можно?

— Сколько у тебя их и лет им сколько?

— Две сестренки — Варя и Вера, по пять лет.

— Ладно, только без этой Фрекен Бок.

— Я с Палычем приеду, он мужик хороший.

— Дед-то отпустит?

— Уговорю, я тебе позвоню. — Увидев, что истерически кричавшая девица ушла, а в дверях появились два охранника, он нехотя отстранился.

— Искать будут, пойду я.

— Лех, ты только одевайся потеплее, а то заболеешь, и не отпустят ко мне.

Валя взлохматила его и так торчащие во все стороны вихры и, притянув к себе, поцеловала в щеку.

— Я рада, что у меня такой крутой дружок появился!

Мальчишка замер в её объятьях и севшим голосом сказал:

— Я точно приеду!

— Смотри, слово дал! Вот за разговорами и нос успокоился, пока, Лёха!

Распрощались довольные друг другом, и не видели оба, как стоящий с другой стороны куста мужчина улыбнулся. Нажал на телефоне какую-то кнопку и пошел качая головой в здание, а возле куста остался пакет с подтаявшим льдом.

— Иван Игнатьич! — раздался в в динамике голос его бессменной секретарши Катерины, — к Вам Кристина Викторовна и Владимир Павлович.

— Палыча давай! Кристине, — он скривился, — Викторовне, скажи, вечером поговорим.

Гувернантка детей стала его сильно раздражать в последнее время, и Иван старался ограничивать время общения с ней, её манера одеваться, выставляя на показ прелести, назойливость и стремление постоянно дотронуться до него раздражала.

Зашел начальник по безопасности — старый, проверенный жизнью, службой и Афганом друг, чему-то улыбаясь.

— Ты что, в лотерею выиграл?

Тот улыбнулся ещё шире:

— Больше! Вот, послушай! — он положил на стол свой телефон, нажал кнопку, раздался голос его внука.

— «Большая, а ревешь?» — все с большим удивлением и вниманием Иван слушал разговор, затем нажал и ещё раз послушал.

— Это что?

— Лешка твой, обычный и нормальный пацан, сам знаешь, повесь на человека ярлык, потом не отмоешься. Иван, включи запись с камеры в комнате Вершкова, к вечеру она будет подчищенная.

— Даже так? И давно?

Палыч почесал макушку:

— Мой косяк, с неделю как заметил, но голословным быть не хотел. Смотри! И включи запись!

Вершков был неплохим специалистом, все записи наружных и внутренних камер наблюдения всегда были в порядке, нареканий не было, сейчас же в его комнате находилась Кристина, донесся её возмущенный голос:

— … никаких нервов не хватает… представляешь, этот гадёныш опять меня обозвал, ну ничего, вот лето пройдет, и поедут они все трое в закрытый пансионат, в Швейцарию! Уж я постараюсь, в такой закрытый, что приедет он сюда лет через пять! А тут уже свои, родные наследники подрастут, я согласна каждый год рожать, тем более, от тебя, только чтобы внукам любимым, особенно этому тупому и наглому Алексею Игоревичу, — она аж плюнула, — ничего не досталось. В интернате для слабоумных ему место! Иван уже, считай, у меня в кармане, на пансионат почти согласен, вот как переспим и всё. Милый, я так по тебе соскучилась, — замурлыкала она тут же, — повесь табличку!

Дальше пошло пыхтение, сопение, стоны…

— Так!

Лицо Ивана Игнатьевича закаменело, глаза стали ледяными, он напоминал готового к прыжку хищника, таким вот его и знал по войне Палыч — резким, четко знающим, что надо делать, мгновенно просчитывающим все плюсы и минусы.

— Вершкова вечером поймать на горячем сможем?

— Когда он будет удалять лишнюю запись? Там надо пошуршать на предмет лишних записей, наверняка компромат имеется, спеца надо. Попроси Макса у Виктора Сергеевича. Парень хоть и раздолбай, но мозга!

— Да, позвоню. Теперь всё, я подчеркиваю, всё об этой старушке-развалюшке! Леха точно придет проситься к ней, а может она тоже охотница за приданым и, имея побольше мозгов, начала с внука?

Владимир усмехнулся:

— А чего не спросишь, кто тот дебил, что нос разбил ей?