— Так! — опять подтвердили рыбаки.

Мне оставалось только сокрушенно вздохнуть. Вздох мой, очевидно, огорчил и рыбаков, потому что другой рыбак постарался оправдаться.

— Мы же не знали, что гады кому-то потребны! А старые люди говорят, что за каждого убитого гада бог сорок грехов снимает! Больше мы их бить не станем!

— Жаль, что я раньше к вам дороги не знал. Придется возвращаться к кордону. Там змеи еще попадаются.

— Подожди, человече. Не спеши уходить, — остановил меня первый рыбак, столько гадов, как ранней весной, ты, конечно, не соберешь, но гады здесь еще есть. Ты посиди с нами. Сейчас мы уху сварим. Поедим. А потом ты иди по бечевнику к озеру. На бечевнике гады и сейчас бывают. Только попозже малость, перед тем как солнце садиться будет. Сколько-нибудь все равно наберешь!

— До озера далеко?

— Пять километров. Вот так, все прямо и прямо! — Показал мне рыбак на канал.

Стал я подсчитывать километры предстоящей прогулки.

— Туда пять, да обратно пять, да до кордона еще около десяти! Нет, друзья, не пойду я по бечевнику. Мне сегодня нужно обязательно на кордон вернуться: ночью я в лесу заблужусь.

— Зачем тебе обратно на шлюз идти? — удивился рыбак.

— А как же я через канал переберусь?

— В голове канала переправа есть — лодка на тросе. От переправы до кордона всего пять километров!

Объяснение рыбака в корне меняло дело. Я поел у рыбаков ухи и дождался, пока солнце опустилось к горизонту. Мы еще поговорили, и рыбаки посоветовали мне переправиться через разлив за шлюзом и поискать змей на Туховицком канале.

— Там в старое время гадов было пропасть! — сказал мне первый рыбак. Должно, и сейчас столько же. Здесь, по Огинскому каналу, кроме нас и другие рыбаки гадов били и бьют, а туда редко кто ходит. Разве летом, в сенокос. Но летом гады такими кучами не лежат, а значит, и бьют их меньше.

Поблагодарил я рыбаков, попрощался и пошел по бечевнику к озеру. Первую гадюку я нашел сразу же за мостиком. Через полсотни метров на обочине бечевника лежали еще две.

Утром и днем, когда гадюки греются, они вытягиваются во всю длину и даже сплющиваются, увеличивая тем самым поверхность тела, воспринимающую солнечные лучи. Здесь же змеи лежали свернувшись в тугой клубок, положив голову поверх клубка. Гадюку, вытянувшуюся лентой, видно очень далеко. Гадюку, свернувшуюся клубком, замечаешь, только подойдя к ней вплотную. Когда гадюки лежат в клубках, нужно не столько рассматривать местность, сколько ее протаптывать.

Стал я протаптывать обочину бечевника. Среди сухой травы у корней большого куста увидел свернувшуюся в клубок гадюку. В первый момент мне показалось, что это одна очень крупная змея. Я подошел к гадюке, как обычно, слегка прижал ее ногой, чтобы она не удрала, приготовил мешок, зажал змею хваталкой и убрал ногу. Смотрю, а под первой гадюкой лежат еще две. Поскорее прижал и их ногой и вслед за первой отправил в мешок. Трех змей, лежащих в одной куче одна на другой, я еще не встречал. Однако через несколько минут я опять наткнулся на клубок из нескольких змей. В этом клубке было уже четыре гадюки! Пройдя до головы канала, я нашел еще с десяток змеиных куч, в каждой из которых было три-шесть гадюк, а в одной — двенадцать.

Утром, когда я выходил с кордона, у меня было пять мешочков. Все эти мешочки я набил змеями. Нести мешки в руках было тяжело. Снял я с плеч рюкзак, расправил в нем дождевик так, чтобы он закрывал стенку, прилегающую к спине, а потом осторожно уложил в рюкзак мешочки со змеями. Так, в рюкзаке, и нес змей до кордона.

Пришел в избушку в полной темноте. Борис стал меня отчитывать за столь позднее возвращение, но, когда я снял с плеч рюкзак и вынул из него пять полных мешочков, он оборвал свою речь на полуслове.

— Это все гадюки? — изумленно спросил Толик.

— Гадюки! — ответил я.

— Сколько же ты взял за день?

— Не знаю, со счета сбился. Давай ящик. Будем пересаживать змей, заодно и посчитаем.

Дневной улов составил сто семнадцать гадюк.

Я рассказал о том, что находил змей в кучах. Борис и Толик отнеслись к этому сообщению недоверчиво. Однако Платон Кондратьевич не удивился.

— Видать, у гадов нерест начался, — сказал он, — они завсегда в кучах нерестуют.

— Что за нерест? — удивился Толик.

— Ну, гуляют они промеж себя. Самцы с самками.

— А! Так это спаривание!

— По — вашему, спаривание, а у нас говорят «нерест».

В последующие дни и Толик и Борис находили тоже змеиные кучи. Многое мы не знали в ту первую весну охоты на гадюк.

Платон Кондратьевич советовал нам не отдаляться от кордона, а вылавливать змей на лужайках по берегу озера, но мы поступали иначе. Нам казалось, что там, где мы один раз прошли и забрали змей, делать больше нечего. Мы уплывали на лодке через озеро и искали еще не тронутые места. Плавали мы и к рыбакам на шлюз. На бечевнике опять набрали мешочек змей, но никаких выводов из этого не сделали. От шлюза на Туховицкий канал нас повез один из уже знакомых мне рыбаков. По берегам Туховицкого канала змей было порядочно, и мы успешно поохотились. Когда же вечером плыли обратно к шлюзу, с залитого водой луга донеслись чьи-то стоны: «У — у — ой! У — у — ой! У — у — ой! У — у — ой!»

Звуки постепенно усиливались, их становилось все больше и больше, и наконец они слились в сплошной вопль.

— Кто это так тоскливо стонет? — спросил у рыбака Толик.

— А лягушки такие!

— Какие же это лягушки? Лягушки обычно квакают!

— Квакают большие зеленые и серые, те, что в озере живут. А стонут маленькие. Они сверху розоватые, а брюшко у них красное. Эти лягушки попадаются в сыром лесу. На озере их не бывает.

После этой поездки прошло немало времени. Я увлекся сбором грампластинок с записями птичьих голосов. Зимой, когда приходится сидеть в тесной комнате, приятно послушать лесные голоса и вспомнить свои походы. Купил я как-то одну пластинку. Стал слушать и вдруг среди пения птиц услыхал стоны, такие же, как слышал в ту весну на белорусских болотах. Диктор пояснил, что это голоса лягушек — краснобрюхих жерлянок.

В наших ящиках находилось почти восемьсот гадюк. Охотились мы успешно и решили, что отловим заданное количество змей, а потом все вместе вернемся домой. Однако все получилось иначе. Как-то вечером на кордон приехал Павел.

— Вам телеграмма пришла, — сказал он, — я и приехал из-за нее.

— Что случилось? — заволновался Борис.

— Начальство ваше змей требует!

Я развернул телеграфный бланк и прочитал:

Подписал телеграмму директор.

— Кто поедет? — спросил я ловцов.

— Ты бригадир, тебе и ехать, — буркнул Толик.

— Поезжай, Лешка, — согласился с ним Борис, — да не задерживайся там. Возвращайся поскорее.

— Когда поедем? — спросил я Павла.

— А у вас все готово?

— Можно грузить ящики и ехать.

— До темноты нам озеро не пересечь. Ночью же ехать опасно: ветер, волна на озере. Лучше подождать рассвета.

— Значит, поедем на рассвете.

Выехали мы еще в предрассветные сумерки. Утро было тихим и весьма прохладным. Из села до Телехан я добирался на тракторных санях. Из-за распутицы все остальные виды транспорта бездействовали. В Телеханах аэродром раскис, и полеты были отменены. Только по шоссе Пинск — Ивановичи ходили автомобили, но пассажиров они не брали. Обратился я в милицию. Начальник районного отделения ГАИ выехал со мной на шоссе, и вскоре я трясся в кузове грузовика. В полдень шофер высадил меня у железнодорожной станции Ивановичи. Поезд на Москву прибывал через час. В кассе билетов не было. Оставив ящики со змеями под присмотром станционного милиционера, я пошел к начальнику станции, предъявил удостоверение бригадира ловцов змей, и он распорядился продать мне билет в купейный вагон. Больше того, когда пришел поезд, а стоял он здесь всего три минуты, начальник станции помог мне сесть в вагон и бесстрашно подавал с перрона ящики с гадюками. Меня поместили в отдельное купе, и я лег спать.