Рене отвернулась к балкону. На секунду мне показалось, что она прямо сейчас выйдет за дверь, и я шагнула вперед. Глупость, конечно. Сомневаюсь, что у меня получилось бы помешать ей сделать то, что она хочет. В Рене таилась огромная сила. Не вуду, а нечто иное.
Но она не пошевелилась, лишь молча глядела на далекие холмы, которые под черным небом казались темно-зелеными.
— Когда-нибудь слышали об игбо? — спросила она.
— Нет.
— В старые плохие времена, когда людей из Африки выкрадывали и продавали в рабство, существовало племя, известное как эфик из старого Калабара. Они держали в своих руках всю работорговлю в Западной Африке.
— Племя продавало в рабство своих же? — Такого я никогда не слышала.
— Нет. В Африке до сих пор существуют разные народы, войны, месть. Одно племя воевало с другим, потом победители продавали побежденных людям из эфик, а те, в свою очередь, — белым.
Я покачала головой. Люди, неважно какого цвета кожи, вели себя просто отвратительно.
— В племени эфик имелось тайное общество, известное как игбо. Оно начиналось как кучка судей, но настало время, когда в плену у эфик находилось столько рабов, что требовалось найти способ держать их в повиновении. Игбо стали опасной группой, которая жестоко наказывала рабов за малейшую провинность. Одного произнесенного шепотом их названия хватало, чтобы принудить к покорности.
Я понимала, чем такое могло помочь. Восстания рабов имеет смысл опасаться, когда количество угнетенных вдвое превышает число угнетателей. На самом деле именно на Гаити произошло единственное успешное восстание рабов в истории.
— Это все очень интересно, Рене, но какое отношение ваша история имеет ко мне?
— Говорят, что тот человек в горах — из игбо.
Глава 3
— А зачем игбо теперь нужно? Рабства больше нет.
— Вы в этом уверены, жрица?
— Рабство вне закона, не так ли?
— Закон применяется только, когда кого-то поймают на его нарушении.
— Нет. Незнание не освобождает от ответственности.
Рене улыбнулась.
— Такая юная и невинная, несмотря на боль в глазах.
Мне не хотелось обсуждать свою боль ни с ней, ни с кем-либо еще.
— Вы пытаетесь сказать, что бокор — работорговец?
— Конечно нет. Это уж точно вне закона.
Я потерла лоб.
— Тогда что?
— Я не расскажу вам о бокоре и не отведу вас к нему. Держитесь от него подальше. Он злой и, как я слышала, не в себе.
Как жаль, что он, похоже, именно тот, кто мне нужен.
— Ладно. — Я опустила руку. — И от кого я узнаю, как поднять из могилы королеву вуду?
— Я пошлю к вам хунгана.
— Мне казалось, только бокор может воскрешать мертвых.
— Только бокор станет это делать. А знать ритуал может любой жрец или жрица.
Вот только я таких не встречала.
— Неужели воскрешение мертвеца стоит потери себя? — тихо спросила Рене.
Я вздернула подбородок и посмотрела ей в глаза.
— Да, стоит.
Рене вгляделась в мое лицо, затем резко кивнула и вышла за дверь. Когда я последовала за ней, она уже исчезла.
Я вернулась в пустой номер. Нужно найти бокора и уехать из Порт-о-Пренса, пока Рене не догадалась, что я задумала — если она уже не поняла.
Она все выболтает Эдварду. Шеф примчится сюда или пошлет кого-то вместо себя. Будет ор, спор и в конечном итоге меня утащат домой.
Я знала Эдварда не очень хорошо, но тут особых знаний и не нужно. Ему не нравится, когда его приказы не выполняют. Меня отправили сюда не на встречу с возможно безумным жестоким колдуном. Меня такому не обучали.
Меня отзовут, сюда приедет кто-то из подручных Эдварда, и единственная надежда на возвращение дочери взорвется шаром огня — обычный метод ягер-зухеров. Хотя, если подумать, это оборотни взрываются от серебряных пуль. Не уверена, что происходит со злобными жрецами вуду.
Нельзя этого допустить, пока я не узнала все необходимое. Поэтому я заперла дверь и, крадучись, покинула отель.
Деньги всем и везде развязывают языки, а благодаря Эдварду они у меня были. Пару часов и несколько сотен долларов спустя я вошла в бар в злачном районе Порт-о-Пренса — хотя, если уж на то пошло, весь этот город был опасным.
Перегороженные дороги, огромные выбоины, открытые люки и горящие свалки — я бы испугалась, если бы переживала за свою жизнь. Однако, поскольку меня волновала моя дочь, я все же взяла с собой нож, который смогла пронести в самолет благодаря связям Эдварда. С пистолетами я обращалась неважно, а вот нож — другое дело.
После того как мой мир рухнул, я по понятным причинам стала пугливой, поэтому на досуге освоила несколько приемов карате и обращение с ножом. Я умела даже метать его и попадать в дерево восемь раз из десяти. Так что если когда-нибудь на меня нападет дерево, я его одолею.
За последние два часа я узнала, что нет ни единого живого гаитянина, готового пойти со мной к бокору. Но Девон Мерфи может согласиться. За кругленькую сумму он и душу продаст.
Хотя это описание заставило меня недовольно поджать губы — мой бывший муж был настолько помешан на деньгах, что мог продать что угодно, — мне все равно требовался проводник.
Внутри «Морского конька» — вывеска была на креольском, но рядом с надписью нарисовали именно его — было людно и пахло пивом. Бар напоминал матросский кабак — стойка из тикового дерева и люстра в виде штурвала. Одинокий белый мужчина сидел за пустым столиком — глаза наполовину закрыты, пиво недопито.
— Мерфи? — спросила я.
Черные глаза казались бусинками на оплывшем лице. Неопрятная седая борода — ему лет пятьдесят, может, шестьдесят. Если он знал, где живет бокор, пусть хоть сто.
— Можно? — Я выдвинула стул.
Он залпом допил пиво и, поставив пустую кружку на стол, указал на нее.
Махнув бармену, я села. Когда официант принес пиво и дождался, пока я заплачу — да уж, видимо, в подобном месте наливать в кредит нет смысла, — я перешла к делу.
— Слышала, вы тот, кто может проводить меня в горы.
Мерфи хрюкнул.
— Сколько вы возьмете, если согласитесь отвести меня к бокору?
Седые кустистые брови сошлись в одну, когда он залпом выдул пиво. Открыл рот, но не произнес ни звука. Глаза его закатилась, и он вырубился, со стуком рухнув на стол.
— Сукин сын, — пробормотала я.
— Разве леди стоит так выражаться?
Я развернулась, и у меня тут же отвисла челюсть. Мужчина в дверях был…
Я пыталась подобрать слово, но единственное, что шло на ум — экзотичным. Волосы до плеч, когда-то светло-каштановые, теперь выгорели почти добела. В них там и сям виднелись вплетенные бусины и перья. Загорелая кожа отливала бронзой, блестящие золотые браслеты плотно охватывали литые бицепсы, выпирающие из оторванных рукавов когда-то белой рубашки. Брюки цвета хаки, оборванные ниже колен, открывали сильные икры и босые ступни. Но что действительно привлекло мое внимание, так это его лицо. Резкие скулы, квадратный подбородок и серо-голубые глаза — просто красавец.
Когда он наклонил голову, в левом ухе затряслась серьга-кольцо. Прежде чем я успела сообразить, рука уже потянулась к собственному проколотому, но ничем не украшенному уху.
Он улыбнулся, но от улыбки его лицо не смягчилось, а в сочетании с серьгой и вовсе напомнило мне о пиратах и Эрроле Флинне.
— Искали меня, мадемуазель?
Первые слова прозвучали с ирландским акцентом, последние — с французским. Я бросила взгляд на спящего на столе пьяницу.
— Боже, надеюсь, что да.
— Отлично. Пройдемте в мой кабинет.
Он исчез за дверью. Я задержалась лишь на секунду, чтобы коснуться рукоятки ножа, и последовала за ним.
Когда я вышла в узкий переулок, лицо обдал душный воздух тропической ночи. Мужчина прислонился к забору из сетки-рабицы, отделявшему «Морского конька» от соседнего заведения. Поднес к губам бутылку пива и сделал глоток.
Я завороженно наблюдала, как двигается его кадык, и следила за одинокой капелькой, что сбежала по горлу и исчезла в вырезе рубашки. Я сглотнула, и этот судорожный звук нарушил повисшую между нами тишину.