Я решил расспросить об этом эпизоде Питера Финли. По моему мнению, отец не хотел вспоминать о приключении с оленем потому, что олень его сбросил.

- Олень задал отцу трепку? - спросил я Питера.

- Нет, - ответил он, - твой отец задал трепку оленю.

Впоследствии мне кто-то рассказал, что олень обломил об отца рог. Это и вызвало недовольство мистера Карузерса, который собирался, когда олень сбросит рога, повесить их в гостиной над камином, как он это проделывал каждый год.

После смерти мистера Карузерса миссис Карузерс куда-то отправила оленя. Но когда я подрос настолько, что стал тайком забираться в парк, еще можно было деть глубокий след, протоптанный оленем там, где он ходил и ходил по кругу.

Вот почему, а также потому, что все в Туралле, за исключением моего отца, относились к миссис Карузерс с трепетом, я с таким благоговением рассматривал лежавший передо мной ящик и ценил его гораздо выше любого подарка, который мне когда-либо приносили. Он имен такую цену в моих глазах не сам по себе (коробка из под свечей на колесиках доставила бы мне гораздо больше удовольствия), но в нем я видел свидетельство того что миссис Карузерс знает о моем существовании и считает меня важной персоной, достойной получить от нее подарок.

Ведь кроме меня, никто во всей Туралле не получал подарков от миссис Карузерс. А она была обладательницей коляски на дутых шинах, пары серых лошадей, целого выводка павлинов и бесчисленных миллионов.

- Мама, - сказал я, глядя на мать и все еще крепко держа ящик, - когда миссис Карузерс отдавала Мэри подарок, Мэри ее потрогала?

ГЛАВА 6

На следующее утро мне не принесли завтрака, но я и не хотел есть. Я был возбужден и встревожен, временами меня охватывал страх, и тогда мне очень хотелось, чтобы мама была рядом.

В половине одиннадцатого сиделка Конрад подкатила к моей кровати тележку, напоминавшую узкий стол на колесах, и сказала:

- Садись, сейчас мы с тобой прокатимся. Она откинула одеяло.

- Я сам сяду, сам, - сказал я.

- Нет, я подниму тебя, - возразила она. - Разве ты не хочешь, чтобы я тебя обняла?

Я быстро оглянулся на Ангуса и Мика, чтобы увидеть, слышали ли они эти слова.

- Чего ты ждешь? - крикнул мне Мик. - Ведь лучшего барашка-подманка на свете не сыскать. Поторапливайся.

Она подняла меня и несколько секунд подержала, на руках, улыбаясь мне.

- Я ведь не барашек-подманок, правда?

- Нет, - ответил я, не зная, что подманком на бойнях называют барана-предателя, приученного водить партии овец, предназначенных на убой, в загоны, где их режут.

Она положила меня на холодный плоский верх тележки и покрыла одеялом.

- Поехали! - весело воскликнула она. - Держи хвост трубой! - подбодрил меня Ангус. - Скоро вернешься к нам.

- Да, да, проснешься в своей собственной тепленькой постельке, сказала сиделка Конрад.

- Желаю удачи! - крикнул Мик. Пьяница приподнялся на локте и, когда мы проезжали мимо его кровати, хриплым голосом сказал:

- Спасибо за яйца, дружище. - И затем чуть погромче добавил: Молодчина!

Сиделка Конрад покатила тележку по длинному коридору и через стеклянные двери вкатила ее в зал, посередине которого стоял высокий стол на тонких белых ножках.

Сестра Купер и еще одна сиделка стояли у скамьи, на которой лежали на белой салфетке стальные инструменты.

- Вот мы и приехали, - сказала сестра; она подошла ко мне и погладила меня по голове.

Я посмотрел ей в глаза, ища в них поддержки и ободрения.

- Боишься? - спросила она.

- Да.

- Глупышка, бояться нечего. Через минуту ты уснешь, а немного погодя проснешься в своей кроватке.

Я не понимал, как это могло быть. Я был уверен, что сразу проснусь, как только до меня дотронутся. Мне казалось, что они так говорят для того, чтобы меня надуть, и я вовсе не проснусь в своей кроватке, а, наоборот, со мной случится что-то страшное. Но сиделке Конрад я верил.

- Я не боюсь, - сказал я сестре.

- Я это знаю, - сказала она мне на ухо и, перенеся меня на стол, положила мне под голову маленькую подушечку. - Теперь не двигайся, а то скатишься вниз.

В это время быстрым шагом вошел доктор Робертсон! массируя свои пальцы, он улыбался мне.

- "Брысь, брысь, черный кот!" Ты ведь эту песенку поешь?

Он погладил меня по голове и отвернулся.

- Беговые дрожки и черные кошки, - бормотал он, пока одна из сиделок помогала ему надеть белый халат, - Беговые дрожки и черные кошки. Ну ладно!

Вошел доктор Кларк, седоволосый, с узкими губами.

- Муниципалитет так и не засыпал яму у ворот, - говорил он в то время, как сиделка подавала ему халат. - Не понимаю... нельзя полагаться ни на чье слово... Халат, кажется, слишком велик. Нет, это все-таки мой.

Я уставился на белый потолок и думал о луже, которая всегда появлялась у наших ворот после дождя. Мне нетрудно было ее перепрыгнуть, но Мэри этого не могла. Я же мог перепрыгнуть через любую лужу.

Доктор Кларк подошел к моему изголовью и стоял там, держа над моим носом белую подушечку, похожую на ракушку.

По знаку доктора Робертсона он напитал подушечку жидкостью из маленькой синей бутылочки, и, когда я сделал вдох, я едва не задохнулся. Я вертел головой из стороны в сторону, но он продолжал держать подушечку над моим носом, и я увидел разноцветные огни, потом вокруг сгустились облака, и, окутанный ими, я поплыл неведомо куда.

Однако я проснулся не в своей постели, как обещали мне сестра Купер и сиделка Конрад. Я пытался пробиться сквозь туман, сквозь мир, где все кружилось, - и не мог понять, где я, но вдруг на минуту сознание прояснилось, и я увидел над собой потолок операционной. Немного спустя я разглядел лицо сестры. Она мне что-то говорила, но я не мог ее расслышать; минуту погодя мне это удалось.

Она говорила:

- Проснись.

Несколько мгновений я пролежал тихо, потом вспомнил все, что произошло, и почувствовал, что меня надули.

- Я вовсе не в кровати, как вы говорили, - прошептал я.

- Нет, ты проснулся раньше, чем тебя туда отвезли, - объяснила сестра. - Ты совсем не должен шевелиться, ни чуточки, - продолжала она. - Гипс на ноге еще мокрый.

И тут я ощутил тяжесть своей ноги и каменную хватку гипса на бедрах.