Подойдя к «мерседесу», он критически осмотрел его со всех сторон, постучал носком ботинка по облепленному снегом шипованному протектору.

— Новый? — это было первое, что услышал Алексей от молодого таможенника.

— Почти, — откликнулся Лукашевич со своего места в приоткрытое окно «мерседеса», в которое залетали редкие снежинки, — пробег — две сотни, а для «мерса» это пшик.

Таможенник внимательно посмотрел на Алексея.

— Выйдите из машины, — вдруг сказал он.

— Что? — Лукашевич удивился: обычно на этом участке трассы обходилось без заминок.

— Я сказал, выйдите из машины! — повторил таможенник громче и с угрожающей интонацией госавтоинспектора при исполнении.

Алексей пожал плечами и, открыв дверцу, выбрался из машины. Одет он был не по погоде легко — в парадную форму капитана ВВС с орденскими планками и Звездой Героя на груди. Ступив начищенным до блеска ботинком на обледенелый асфальт, Лукашевич выпрямился и вопросительно посмотрел на таможенника.

— Пройдёмте на пост, — приказал тот.

Сзади в пятно света, выхваченного из предрассветного сумрака ярким прожектором, установленным на крыше таможенного поста, шагнул плотный бритоголовый субъект в зимней кожаной куртке, камуфляжных штанах и высоких шнурованных башмаках натовского образца.

— Хей, братан! — обратился он к таможеннику. — Есть проблемы?

Таможенник напрягся, украдкой оглянувшись в сторону барьера, за которым покуривали двое пограничников с автоматами, — всё-таки он был ещё очень молод и не уверен в себе. Наметившийся конфликт пресёк в зародыше сам Лукашевич.

— Спокойно, Вован, — сказал он, даже не обернувшись к бритоголовому. — Проблем не будет.

Вован потоптался на месте, бросил: «Ну смотри, кэп», после чего вернулся к своей машине.

Таможенник вздохнул с облегчением и повёл Лукашевича к домику таможенного поста. Там оказалось на удивление тепло и уютно. Новенькая мебель финского производства, двухкамерный холодильник, телевизор «Филипс» в углу, дубовая недавно покрашенная стойка, парочка компьютеров, один из которых был включён в сеть и отыгрывал на экране бесконечно повторяющееся стриптиз-шоу.

Таможенник сел за стойку, а Лукашевичу предложил располагаться на любом из свободных стульев. Алексей не стал мудрствовать, выбрал ближайший, сел, с интересом оглядываясь вокруг.

— Итак, — начал таможенник, перебирая документы, представленные Лукашевичем, — двенадцать автомобилей. Дюжина.

— Совершенно верно, — подтвердил Алексей. — Двенадцать.

— Иностранного производства, — отметил таможенник, делая вид, будто что-то записывает в блокнот.

— Вы на редкость наблюдательны.

Таможенник вскинул голову. Было видно, что последнее замечание его разозлило.

— Шутки шутим, капитан? — осведомился он. — Это ты зря. Я шуток не понимаю.

— Очень жаль, — Лукашевича трудно было задеть или смутить: он почти полгода занимался перегоном иномарок через финскую границу и успел привыкнуть к неотёсанности представителей закона, обживших выгодную трассу.

— Зачем тебе двенадцать автомобилей, капитан? — таможенник как-то совершенно неуловимо перешёл на «ты». — Ты что, их солить собираешься?

— Да нет, — сказал Лукашевич, изображая полную невинность, — я собираюсь на них ездить.

— Тогда зачем тебе дюжина машин? Одной не хватает?

— Представьте себе, — Лукашевич белозубо улыбнулся, — я привык на одной по городу ездить, на другой — на дачу, на третьей — по грибы…

Таможенник посмотрел волком:

— Снова шутки шутим?

— Какие могут быть шутки? — оскорбился Алексей. — Чистейшая правда. А что, товарищ лейтенант, с документами непорядок?

— С документами всё в порядке, — с видимым сожалением таможенник отодвинул от себя пачку листков, украшенных многочисленными печатями и росчерками. — Ты мне вот что скажи, капитан, сколько с машины имеешь?

— В каком смысле?

— Не валяй дурочку, капитан. Всем всё давно известно. Тебе как бывшему военному лётчику и Герою России положена льгота — не нужно платить за «растаможку», а это, с учётом сегодняшних цен и курса доллара, очень неплохие деньги. Сколько ты с этого имеешь?

Лукашевич вдруг наклонился вперёд, заговорщически подмигнул и спросил, понизив голос:

— А вы никому не скажете?

— Само собой, капитан, не для протокола выясняю.

— Я с этого ни-че-го не имею, — раздельно произнёс Алексей и с победным видом откинулся на спинку стула.

Таможенник некоторое время ошалело смотрел на него.

— Кроме, разумеется, доброго расположения родственников, — выдержав паузу, добавил Лукашевич.

— Каких родственников? — изумлённо переспросил таможенник.

— У меня много родственников, — сообщил Алексей гордо, — и всем им позарез нужны автомобили. Может быть, это непатриотично, но мои родственники предпочитают иномарки.

Таможенник понял, что здесь ему ничего не светит. Капитан повёл себя слишком независимо, да и с его бритоголовыми сопровождающими связываться не очень-то хотелось. Однако оставлять за ним последнее слово таможенник не собирался и, набычившись, сказал:

— Зря ты так, капитан. Секреты твои — не секреты. Ставка давно известна. Двести баксов с тачки имеешь, ведь так?..

Лукашевич промолчал.

— …Умножаем на двенадцать — получаем две тысячи четыреста долларов за ездку. Неслабый заработок для офицера запаса. Мог бы и поделиться.

— С кем? — удивился Алексей.

Ответить на последний «идиотский» вопрос Лукашевича таможенник не решился: кто его знает этого строптивого капитана — может, он специально издевается и провоцирует, а у самого в кармане диктофон, включённый на запись. Сказалось отсутствие опыта: молодой таможенник пока не понимал, что для выведения на чистую воду одного конкретного взяточника никто не станет снаряжать караван из дюжины машин.

Лукашевич демонстративно зевнул, посмотрел на часы и спросил:

— У вас ещё есть ко мне вопросы?

— Нет.

— Я могу ехать?

— Ну езжай, — с тоской во взоре ответил таможенник и добавил, подумав: — Если у тебя совсем совести нет.

— Почему же нет? — Лукашевич легко извлёк из кармана форменных брюк заранее приготовленный белый конвертик. — Я человек верующий, православный, и совесть у меня есть.