Место это на городском валу получило название Городища и стало местом паломничества. И. Е. Забелин воспроизвел его. Но в сегодняшнем Боровске уже нет памятной плиты, и можно лишь приблизительно определить ее положение: на месте Городища поднялся современный многоквартирный дом.

Связанная с Чертольем легенда о гиблом месте, впрочем, возникла много раньше мучений боярыни Морозовой. Когда инокинь Алексеевского монастыря после пожара 1547 года перевели в Кремль, место их обители в 1565 году отошло под опричнину и было застроено дворами ее начальников, в том числе самого Малюты Скуратова. Существует предположение, что найдено и его погребение.

С отменой опричнины и суровых запретов даже вспоминать о ней (одно лишь упоминание по указу Ивана Грозного каралось смертной казнью) монастырь возвращают в 1572 году на место опричных дворов. Но этот – по счету уже третий переезд – не был в истории монастыря последним. В 1838 году указом императора Николая I обитель, как и соседние с ней древние храмы, были снесены для освобождения строительной площадки под храм Христа Спасителя. На этот раз переезд монастыря оказался очень дальним – его перевели в Красное село, по современным ориентирам – на Верхнюю Красносельскую улицу.

Первоначальная идея храма-памятника, родившаяся в день, когда в российских границах не осталось ни одного наполеоновского солдата, то есть 25 декабря 1812 года, воплотилась в результате международного архитектурного конкурса в проект на Воробьевых горах Александра Лаврентьевича Витберга. Но восторженно принятый современниками проект не был реализован. Причин подобного отказа от строительства приводится немало. Наиболее широко принимаемая историками версия – якобы Витберг не справился со сложнейшей отчетностью по строительству, не сумел противостоять ловким дельцам, упорно стремившимся к привычным высоким барышам.

Так или иначе, 16 апреля 1827 года Комиссия по сооружению храма Христа Спасителя была закрыта. Подвергнутый унизительному следствию, лишенный всего своего крохотного состояния и имущества Витберг был сослан в Вятку. И все-таки главная, если не единственная причина прекращения строительства – нежелание нового императора продолжать дело, начатое его предшественником. Перестройка Москвы – а Николай I задумывает именно ее – должна быть связана только с его собственным именем.

Новое строительство основывалось на новых принципах. Николай I сам определил его место – вблизи Кремля. Единолично – безо всяких конкурсов – решил вопрос об архитекторе. Императорский выбор пал на недавнего выпускника Академии художеств, еще никак не заявившего себя в архитектуре, Константина Андреевича Тона. Тон находился в пенсионерской поездке в Италии и выполнил там проект возобновления дворца цезарей на Палатинском холме, который и обратил на себя внимание Николая I. В 1829 году, по возвращении в Петербург, молодой архитектор получает заказ на строительство храма Христа, и не только.

Николай I.

Два проекта – Витберга и Тона – разделило десять с небольшим лет, но эти годы очень много значили для русской истории. Высочайший подъем патриотизма на гребне победы в Отечественной войне 1812 года, образование декабристских обществ и – события на Сенатской площади, трагедия, пережитая русским обществом, в ряду которой стояла и гибель Александра Грибоедова. Николай I обращается к диктату в отношении культурной и художественной жизни России, тем более в отношении храма-памятника. Храм будет проектироваться и строиться на протяжении полувека – от Июльской революции во Франции до Парижской коммуны, от возникновения общества «Молодая Италия» до разгрома «Народной воли». Николай I стремился к созданию символа самодержавия, для русского же общества в выраставшем храме по-прежнему воплощались те чувства и надежды, которые объединяли народ в 1812 году, – великое противостояние, далеко не всеми в наши годы осознаваемое.

Перепланировка Москвы полностью поручается К. А. Тону. Храм Христа Спасителя должен закрепить один конец дуги, на другом, в Симоновом монастыре, архитектор сооружает грандиозный пятиярусный храм-колокольню. Внутри дуги оказывается Большой Кремлевский дворец. Кроме того, Тон строит в том же Кремле здание Оружейной палаты, а на Каланчевской площади Николаевского (Санкт-Петербургского) вокзала.

Никто из историков не упоминает о том, какое значение имело для художников участие в строительстве храма Христа. Это не заработок, не нажива. Скульптор П. К. Клодт открывает тайну своих товарищей по искусству: работа именно для храма Христа была для каждого из них приобщением «к великому памятнику народного долга и любви к родней земле».

Между тем перевод монастыря из Чертолья не был безразличен для москвичей. Одна из самых стойких легенд утверждала, что перед переездом настоятельница Алексеевского монастыря распорядилась приковать себя к дверям соборного монастырского храма и, когда солдаты применили к ней силу, прокляла именем святителя Алексея освобождаемое место, чтобы ни одно строение, которое здесь встанет, не приносило пользы людям.

Красное село по существу было далеким загородом. Стояло оно на берегу давшего ему название самого большого в Москве и ее окрестностях Красного пруда, площадью равного Кремлю, то есть более двадцати семи гектаров. В детстве Петр I приезжал сюда ходить под парусом, здесь на праздник Троицы собиралась едва ли не вся Москва на красочные гулянья с балаганами, вертепами, каруселями.

По примеру самого Петра в селе ставятся дворы его приближенных, и прежде всего сестры царевны Натальи Алексеевны, А. Д. Меншикова. Жители села слыли весьма зажиточными – соседство больших дорог! – независимыми нравом людьми. Еще в годы Бориса Годунова это они приняли гонцов от Лжедмитрия и вместе с ними пошли «воевать Бориса», принимая деятельное участие во всех последующих событиях Смутного времени.

Но с началом Северной войны у Петра не оставалось ни времени, ни желания заниматься Красным селом. Туда переводится Пушечный двор, постепенно пустеют и меняют владельцев дворы придворных. Сохраняется неизменной только традиция гуляний. И это именно здесь в середине XVIII века итальянский антрепренер Локателли возводит здание театра на две тысячи мест для представлений хотя и на итальянском языке, но очень любимых зрителями.

На плане Москвы 1739 года еще можно было увидеть здание Краснопрудного дворца. Но в путеводителе 1831 года о районе Верхней Красносельской улицы говорилось, что он «точно походит на село: домы рассеяны, малы, деревянные и совсем без плана расположены, но зато при многих домах имеются сады или обширные огороды». Алексеевский монастырь был переведен на землю местной приходской церкви Воздвижения вместе с домами причта и кладбищем.

В дальнейшем именно кладбище стало привлекать к монастырю особое внимание москвичей. Ему отдавалось предпочтение перед многими старыми московскими, и в том числе монастырскими, кладбищами. Здесь были могилы декабристов П. Н. Свистунова, Ф. Г. Вишневского, профессуры Московского университета. С годами все больше появлялось дорогих надгробных памятников. В конце XIX века площадь кладбища существенно увеличилась за счет земли, подаренной обители семьей Гриневых, владевших участками на берегу пруда и непосредственно примыкавших к обители. Отсюда ходившее среди москвичей название «Гриневской крепости», относившееся к территории от Верхней Красносельской до станции Ярославской железной дороги, образовавшейся и расширявшейся за счет постепенно засыпавшегося пруда.

После Октября монастырь был упразднен. Накануне первых выборов в Верховный Совет СССР в Москве возникла необходимость образования нового района для депутата, представлявшего железнодорожников, знатного машиниста тех лет. Соответственно была выделена территория в треугольнике железных дорог, получившая статус Железнодорожного района (впоследствии введен в Сокольнический). Соответственно новый район должен был получить все учреждения уже существующих районов вплоть до Детского парка. Созданием этих парков был занят первый секретарь горкома ВКП(б) Н. С. Хрущев. По его указанию для этой цели отвели монастырское кладбище, тем более что в связи с планом реконструкции города часть монастырских построек уже была уничтожена.