Старуха, в уверенности, что никто ей не помешает и что ее никто не видит, сначала вырыла яму. Затем она зажгла костры по обе стороны и положила между ними труп сына, взяла со стоящего рядом треножника глиняную чашу и налила в яму меду. И тотчас же совершила возлияние из другой чаши молоком, а из третьей вином. После этого она бросила в яму печенье на сале, вылепленное наподобие человека, увенчав его сначала лавром и укропом. Наконец она схватила меч, беснуясь как одержимая, долго молилась, обратившись к луне, на варварском и чуждом для слуха языке, затем, взрезав себе руку, вытерла кровь веткою лавра и окропила костер. Совершив еще многое другое, она наклонилась над трупом сына и, напевая ему что-то на ухо, разбудила и заставила его тотчас встать при помощи своих чар.

Хариклея, не без страха смотревшая уже на начало, при этом содрогнулась от таких необыкновенных вещей, разбудила Каласирида, заставив и его сделаться зрителем того, что совершалось. Сами они, находясь в темноте, не были видны, но видели то, что происходило на свету, около костра, и легко слышали слова старухи, так как находились неподалеку, а старуха уже громче стала вопрошать мертвеца.

И спрашивала она, вернется ли его брат, тоже ее сын, останется ли он в живых, но мертвец ничего не отвечал. Кивнув только и двусмысленно предоставив матери надеяться на то, что ей было угодно, он тотчас же рухнул и упал ничком. Старуха повернула тело лицом вверх и не переставала вопрошать его, долго нашептывая ему в уши более сильные, по-видимому, принуждения. Подскакивая с мечом в руках то к костру, то к яме, она разбудила мертвеца снова. И когда он поднялся, она спросила его о том же самом, заставляя не только кивками, но и голосом ясно возвестить прорицание.

Пока старуха была занята этим, Хариклея очень просила Каласирида приблизиться к совершавшемуся и самому тоже спросить что-нибудь о Теагене. Но Каласирид, отказал, говоря, что уже и созерцание этого нечестиво и лишь по необходимости терпимо, так как недостойно пророка находить удовольствие в том, чтобы присутствовать при подобных делах. Пророкам предсказания даются во время законных жертвоприношений и в чистых молитвах. Лишь непосвященные люди, ползающие подлинно на земле и у мертвых тел, прибегают к таким средствам, как эта египтянка, которую случай позволил им наблюдать.

Каласирид еще говорил, как вдруг мертвец издал глухой и злобный звук, словно из какой-то норы или подземной пещеры.

«Сначала я пощадил тебя, мать, – сказал он, – я все терпел, когда ты преступала законы человеческой природы, нарушала веление рока и чародейством колебала неколебимое. Сохраняется уважение к родителям, поскольку это возможно, и у усопших. Но ты его сама, во вред себе, разрушаешь и не только нечестивым образом начала дело, но идешь далее, преступая своим нечестием всякую меру. Ты не только заставляешь мертвое тело встать и кивать, но и произносить слова. Ты пренебрегла моим погребением, не позволяешь мне присоединиться к прочим душам и заботишься только о своих нуждах. Так услышь же то, о чем ранее возвестить тебе я остерегся.

Не вернется твой сын и не спасется, ты сама не избегнешь смерти от меча. Тебя, всегда проводившую всю жизнь в таких нечестивых делах, в скором времени настигнет назначенный всем подобным тебе насильственный конец.

Ведь ты, в довершение всего, дерзнула совершать эти, и без того запретные и оберегаемые молчанием и мраком, таинства не наедине, но ты открываешь судьбы мертвых даже при свидетелях; между тем один из них пророк. Это еще ничего: он достаточно мудр, чтобы не разгласить и наложить на все печать молчания. Он вообще любезен богам, поэтому удержит своих сыновей, с мечом в руках сошедшихся в кровавом единоборстве и собирающихся сразиться. Он примирит их своим появлением, если поспешит.

Но более тяжко то, что некая дева оказалась зрительницей моей участи. Слышит все женщина, волнуемая любовью и, можно сказать, скитающаяся по всей земле из-за своего возлюбленного, с которым она после тысячи трудов и тысячи опасностей будет жить на краю света в светлой и царственной доле».

Сказав это, мертвец рухнул и распростерся на земле. Старуха поняла, что чужестранцы были ее соглядатаями, и в том виде, как была, с мечом в руках, в бешенстве направилась к ним, стала метаться повсюду среди убитых, предполагая, что они спрятались среди мертвых. Она замыслила, если найдет, лишить их жизни, как своих преследователей и как соглядатаев ее волшебства, ставших ее врагами. Наконец, совершая поиски среди трупов, старуха нечаянно напоролась на торчащий обломок копья, пронзивший ей пах. Она сразу упала замертво – так сбылось на ней справедливое прорицание ее сына.

Избежав крайней опасности, Каласирид и Хариклея, чтобы вырваться из обступивших их ужасов, спешили по пути в Мемфис, доверяя предвещанию. Они приближались к городу, когда прорицания мертвеца уже стали сбываться там.

При появлении Тиамида с разбойничьим отрядом из Бессы жители Мемфиса едва-едва успели закрыть ворота: один воин из тех, что служили под началом Митрана и спаслись бегством после битвы при Бессе, известил горожан о появлении неприятеля, предвидя его наступление. Тиамид велел сложить оружие у одной из частей стены, предоставил войску отдохнуть после напряженного пути и, по-видимому, имел намерение вести осаду. Горожане вначале убоялись наступающего войска, считая его многочисленным, но потом, разглядев со стены, что нападающих мало, тотчас поспешили сделать вылазку и завязать сражение с врагом. Они собрали немного оставленных для защиты города лучников и всадников и вооружили чем попало городской люд. Однако один старик, из знатных, воспрепятствовал этой попытке и убедил их, что за отсутствием сатрапа Ороондата, отправившегося теперь на войну против эфиопов, уместно прежде всего сообщить Арсаке, его супруге, в чем дело, чтобы с ее ведома было бы легче собрать по городу войско и в него охотнее бы шли.

Его совет понравился, все кинулись ко дворцу, в отсутствие царя предназначенному для сатрапов.

Арсака была женщина красивая, пышная и предприимчивая; благородное происхождение делало ее надменной, что было естественно для нее – сестры великого царя. Но притом была она не безупречной жизни и привержена беззаконным и безудержным наслаждениям. Кроме всего прочего, она и была виновницей того, что Тиамид был некогда изгнан из Мемфиса.

Каласирид, получив предсказание от богов о своих детях, тайно от всех удалился из Мемфиса, исчез и считался погибшим, Тиамид как старший его сын был призван к пророчеству и всенародно совершал вступительное жертвоприношение. Арсака встретилась в храме Изиды с привлекательным, цветущим и нарядным ради этого торжества юношей, бросила на него нескромный взгляд и стала кивками намекать ему на более постыдное.

Тиамид не обращал на нее ни малейшего внимания. По природе и воспитанию расположенный к скромности, он был далек от того, чтобы подозревать истинный смысл ее действий, и, весь погруженный в богослужение, может быть, полагал, что это происходит по какой-либо другой причине. Брат его Петосирид уже давно завидовал его пророческому сану. Заметив заигрывания Арсаки, он избрал ее беззаконные покушения средством для козней против брата. Тайно пошел он к Ороондату, донес ему не только о стремлениях Арсаки, но и о том, будто Тиамид поддается им, ложно прибавив это.

Ороондат легко дал себя убедить, так как и ранее подозревал Арсаку. Правда, он не мог придираться к ней, не имея явных улик. Кроме того, из чувства страха и уважения к царскому роду он был принужден терпеть, если что и подозревал. Тиамиду же он стал постоянно грозить смертью на основании закона и не прекратил своих угроз, пока не изгнал его, а Петосирида не возвел в пророческий сан.

Но все это произошло в предшествующее время. Теперь же, когда толпа сбежалась ко дворцу Арсаки, объявила ей о наступлении противника – впрочем, Арсаке это уже было известно – и просила позволения наличествующим воинам сделать вылазку вместе с горожанами, Арсака ответила, что не согласится на это так легко, еще не зная численности противника, кто он такой и откуда, наконец не зная даже причины, по которой враги пришли. Нужно сначала взойти на стены, все оттуда высмотреть, собрать других, и тогда приняться за то, что возможно и полезно.