Когда позднее они сказали ему об этом, Первый человек ответил:

— Да, все равно, внуки мои. Я пользовался своим злом для вашей же пользы. Оно принесет выгоду всем нам. И я сам знаю, когда отказаться от зла.

И он продолжал доказывать необходимость строительства первого медицинского хогана, где он поделился своими знаниями о добре и зле.

Он вспомнил вечеринку, на которую попал в ночь перед тем, как нашел койота.

Наряженный в роскошный костюм из блестящей синтетической кожи с квадратами и ребристыми черными складками, он легко проник в особняк в Арлингтоне. Знаменитости прошлого и настоящего наполнили сверкающие комнаты с высокими потолками. Сам он определенно принадлежал Прошлому, но все-таки пришел повидать старых друзей, снова окунуться в ту, другую жизнь.

Среднего возраста дама с профессиональным обаянием приветствовала его, подошла, обняла и за полминуты бодрым голосом рассказала новости, пока за его спиной не появился новоприбывший; привычным жестом он пожал руку хозяйки и отвел ее в сторону.

Поблагодарив, вздохнув с облегчением, он отошел, взял бокал со сверкающего подноса, кивнул одним, обменялся несколькими словами с другими и прошел в маленькую комнату, которая напоминала ему о прежних посещениях.

Вздохнул, войдя. Ему нравились и дерево, и железо, и камень, и грубый пластик, и книги, и картины, окно с видом на реку, уютно горящий камин.

— Я знала, что ты найдешь меня, — сказала она, сидя в кресле возле камина.

Он улыбнулся:

— Я потому здесь, что только эта комната не слишком безвкусна по тем временам.

Он придвинул кресло к ней и сел, но она равнодушно смотрела на огонь. Ее голубоватое лицо оживляли голубые глаза под белыми волосами, ее невысокая угловатая фигура совсем не изменилась. В чем-то она стала старше, в чем-то нет. Время сыграло недобрую шутку с обеими.

Он подумал о столетних Фонтанелли и его жене. Гримоду почти столько же лет, как и ему. Но в некотором смысле между ними целая пропасть.

— Хочешь снова заняться подбором видов? — поинтересовалась она.

— Теперь у них есть все необходимые животные. Я ушел на отдых!

— Тебе нравится твое занятие?

— Так же, как любое другое.

Ее брови поднялись:

— Трудно сказать, что это врожденный фатализм, усталость или твоя очередная поза?

— Сам не знаю, — ответил он.

— Может, просто маешься от безделья?

— Это также исключено, как и дождь в эти дни. Я живу в своем собственном мире.

— В самом деле? Это не лучший выход, — сказала она.

— Не лучший? Добро и зло всегда перепутаны. Это поддерживает порядок.

— Больше ничего?

— Легко любить, что имеешь, и желать, чего нет.

Она потянулась и сжала его руку:

— Ты сумасшедший индеец. Ты остаешься, когда меня здесь нет?

— Не уверен, — проговорил он. — Я был привилегированным путешественником. Может, я мертв, но никто мне не говорит этого. Как ты сама, Маргарет?

Через какое-то время она сказала:

— Все еще живешь в возрасте робости, я полагаю. И идей.

Он взял стакан и сделал глоток.

— …ссохшийся, выдохшийся и ненужный, — заключила она.

Он поднял стакан, поднес к свету и посмотрел сквозь него.

— Неплохо, — заметил он. — Они получили вермут.

Она усмехнулась.

— Философия прежняя, не так ли? — спросила она.

— Я так не думаю.

— Что собираешься сейчас делать?

— Пойти и поговорить кое с кем, а еще я собираюсь выпить. Может, и немного потанцевать.

— Я не имею в виду сегодняшний вечер.

— Знаю. Ничего особенного. Полагаю, что это не важно.

— Человеку с таким характером следует чем-нибудь заняться.

— Чем?

— Как бы тебе сказать? Когда боги молчат, кто-то должен выбирать.

— Боги молчат, — проговорил он, взглянув в ее сверкающие античные глаза, — а мне нечего выбирать.

— Неправда.

Он снова отвернулся.

— Не обращай внимания, — сказал он, — как делала и раньше.

— Не буду.

— Извини.

Она сняла руку с его руки. Он кончил пить.

— Твой характер — твой рок, — наконец сказала она, — ты переменчивое существо.

— Я живу оперативно.

— Может даже слишком.

— Пусть так, леди. Этого нет в моем перечне страданий. Я много раз менялся, и я устал.

— Может, хватит?

— Звучит каверзно. Ты меняешься. Если мне предназначено это безрассудство, пусть будет так. Не пытайся лечить мои раны, пока не уверишься в успехе.

— Я уверена. Ты найдешь выход.

— Я ничего не требую.

— …а я надеюсь, что это скоро произойдет.

— Хочу немного прогуляться, — сказал он. — Я вернусь.

Она кивнула, и он быстро вышел. Она вскоре тоже вышла.

Позднее вечером, он неожиданно заметил на ковре нитку красных бус около чемодана.

— Какого дьявола, — буркнул он.

Позвал хозяйку, поблагодарил ее и вернулся к трип-боксу,[1] задал координаты. Когда вошел, понял, что допустил промах.

Ледяная конструкция падала на человека.

Было время, когда ночью было светло,

как днем.

Злой дух оседлал мое правое плечо.

Время вертится вокруг меня, когда я плыву к горе Мрака по небу.

И звери, звери, на которых я охотился.

Когда я звал их, они шли на мой зов с горы Мрака.

Прошлой ночью шел снег, сухой и мелкий, но день не по сезону выдался теплым, и снег стаял. Небо было еще ясным, когда солнце скрылось за гребнем темных скал, и холод вошел во Вселенную; поднявшийся ветер равнодушно разгуливал среди сосен. Серебряные струны солнечных лучей оставили след далеко справа на вершине столовой горы, ее подножие серело в надвигающихся сумерках. Вечером снега не будет совсем, знал он, и можно будет посмотреть на звезды, пока не смежатся веки.

Когда он ставил палатку, подошел, хромая, койот, осторожно приступая левой передней лапой. За сумерками надвигалась ночь, надо было позаботиться о нем.

Он развел огонь, ароматный дым сосновых веток пахнул на него, и приготовил ужин. Когда все было готово, спустилась ночь, столовая гора и горный хребет слились в темноте.

— Твоя последняя еда на свободе, — проговорил он, положив зверю его порцию.

Когда они поели, человеку вспомнились и другие ночи, другие стоянки, их долгий след тянулся через века. То, что сейчас не надо искать, радовало его.

Выпив кофе, он подумал о ста семидесяти прожитых им годах: как в этом месте начиналась его жизнь, о волшебных странах и игорных притонах, через которые он прошел прежде, чем вернуться.

Дом, при этих обстоятельствах, звучит не иронично. Он пил маленькими глотками обжигающий напиток из металлической чаши в ночи, заполненной духами, большинство из которых обитают в Сан-Диего.

Позже своим охотничьим ножом он раздвинул бинты на лапе животного. Оно, поглядывая, вело себя спокойно во время этой процедуры. Когда человек отрезал кусок ткани, в памяти выплыл день несколько недель назад, когда он набрел на койота, ногу которого прищемил капкан. Потом был момент, когда он растерялся, но освободил животное и отправился с ним домой, довольный своим спутником.

Совершая этот длинный переход в Карризо, хотел освободить его где-нибудь недалеко от своего дома. Больше своего необычного спутника боялся заблудиться у себя на родине.

Человек шлепнул койота по спине:

— Давай, беги!

Тот поднялся, осторожно шагнул, неуклюже приподняв ногу, постепенно опуская ее, когда обходил стоянку. Немного времени спустя он походил вокруг костра, все больше увеличивая круги.

Когда охотник раскинул постель, то услышал гудение. Одновременно начал мигать красный огонек в маленькой пластмассовой коробочке, висевшей на его поясе. Он отключил зуммер, но огонек продолжал светиться, ослепляя. Человек пожал плечами и положил ее в стороне огоньком вниз. Зов шел из его далекого дома.

Он имел привычку носить аппарат, когда был близко, и забывал передвинуть его. У него никогда не было тщательно разработанных вариантов, поэтому и не было ответа на зов. Это казалось не столь важным. И так продолжалось несколько лет, пока он не получал чего-либо важного.