— Разве у Келлера Джеймса нет собственного шоу на кулинарном канале? — Спрашивает Ноэль, сидя на высоком стуле у барной стойки кухонного уголка Джинджер, с полным ртом пряников. За этот вечер мы попробовали уже несколько партий.

— Да, — Джинджер вздыхает, прежде чем повторить слова «кулинарный канал», как будто находится в церкви, и эти слова должны быть почитаемы.

— Мне наплевать, сколько у него своих шоу. Никто не печет пряники лучше тебя, Джинджер, — утешаю я. — У него нет шансов.

— Мне нужен этот призовой выигрыш, чтобы я смогла открыть «Пекарню у Джинджер». Келлер Джеймс не нуждается в деньгах! Почему мы должны соревноваться с профессионалами? — Рыдает она, бросая на стол еще один пятифунтовый мешок муки.

Джинджер самая младшая из нас, и сколько себя помню, она была увлечена выпечкой. В то время как я и Ноэль играли в игрушечную печку, она выпекала настоящие кексы в настоящей маминой духовке и упаковывала их в коробки, на которых писала: «Пекарня у Джинджер». Потом перевязывала их нескончаемыми лентами, которые сама же и собирала. Отовсюду. Знаете, как некоторые бабушки коллекционируют использованные рождественские бантики и упаковку, чтобы снова их использовать? Это была Джинджер. Когда ей было двенадцать.

— Ты тоже профессионал, — замечаю я. На сегодняшний день она зарабатывает тем, что поставляет свою выпечку местным гостиницам, но ее мечта: открыть свою собственную пекарню. Здесь, в Рейнди — Фолс, конечно.

— Едва ли это одно и то же! Вот шакал! — фыркает Джинджер. — Интересно, он добавляет цейлонскую корицу? — бормочет себе под нос, лихорадочно роясь в подставке для специй. По крайней мере, я надеюсь, что она задает этот вопрос себе. Не может же она считать, что Ноэль или я имеем понятие о сортах корицы. — Хитро, хитро. Ха — ха! Я тебя насквозь вижу, шакал!

— Кто такой шакал? — спрашивает Ноэль. — Келлер Джеймс?

Вероятно, сейчас не лучшее время упоминать об этом, но мне всегда нравилось его шоу: «Завтрак, булочки и чай». Кроме того, во время записи первых трех эпизодов «Грандиозного конкурса по выпечке пряников» мы с ним лично познакомились, и он показался хорошим парнем.

— Да. Он!

— Кто использует слово «шакал», как ругательство? — Спрашивает Ноэль, убирая грязную тарелку в посудомоечную машину, затем садится за стол рядом со мной.

— Это более вежливый способ сказать придурок, — объясняет Джинджер, но мне кажется, что объяснения здесь ни к чему, потому что Ноэль закатывает глаза и шепчет:

— Разбирайтесь со своими делишками сами.

Затем Джинджер смотрит на меня, выдвигает стул и садится напротив.

— Какого черта ты делаешь?

По всему столу разбросаны: куски картона, скотч, клей, маркеры, вырезки из журналов, а также много маленьких шоколадок в индивидуальной обертке.

— Переделываю свой Рождественский календарь, потому что Ник украл у меня целую неделю Рождества.

— Ты же понимаешь, что Рождество — это всего один день, да? — Спрашивает Ноэль.

— Я передам маме, что ты это сказала. Кое — кто в этом году обнаружит кусок угля вместо подарка в своем рождественском носке, — поддразниваю я, бросая ей в голову обертку от шоколадки.

— Так или иначе, — медленно произносит Ноэль, глядя на мой календарь с таким выражением, как будто боится меня ранить. — Ты что, заболела? У тебя случайно нет температуры? — Ноэль — старшая сестра. И она не так одержима выпечкой или изготовлением рождественских поделок, как мы с Джинджер.

— Просто, мне бы хотелось, чтобы меня не заставляли ехать в Европу с Ником, — ворчу я, в то время, как Ноэль продолжает смотреть на беспорядок, который я устроила на столе, а Джинджер что — то бормочет о температуре масла. — Это немного видоизмененный Рождественский календарь, — объясняю я. — За каждый день в декабре, в котором мне приходится терпеть Ника, я радую себя шоколадкой.

— Ага, — бормочет Ноэль, но по ее лицу не скажешь, что она впечатлена.

— Как вы могли заметить, — я показываю на календарь в виде домика. — Здесь нет дверей с девятого по тринадцатое декабря, потому что у меня должна была быть великолепная неделя без Ника, но теперь, когда я застряну с ним в Германии, мне нужно добавить эти даты обратно. — Эта система вознаграждения действительно хороша. Сначала я думала о том, чтобы сделать календарь до конца года, но решила, что поедание шоколада каждый день, когда Ник выводит меня из себя, не скажется благоприятно на моей талии.

— Думаю, вам нужно просто переспать и покончить с этим, — объявляет Джинджер с другого края стола. Я краснею, а Ноэль ухмыляется.

— Джинджер, ты моя новая любимая сестра, — восклицает Ноэль, улыбаясь от уха до уха.

— Эй! — Ненавижу, когда они объединяются против меня, что, заметьте, происходит всегда. Я — средняя сестра, поэтому это входит в комплект.

— Давайте дверцы с девятого по тринадцатое наполним презервативами! — предлагает Ноэль.

— Ага! Сними уже комнату со своим горячим боссом, — хихикает Джинджер, атакуя кусок теста скалкой.

— Все совсем не так! — Протестую я. — Мы просто вместе работаем. Он мне не нравится. Я ему не нравлюсь. Между нами нет никакой симпатии!

— Все очень даже так, — говорит Ноэль.

— А как же Джинджер и Келлер Джеймс? Им тоже надо снять комнату. Все это знают.

— Эй! Не переводи стрелки! Мы сейчас над тобой смеемся, — отвечает Джинджер.

— Даже не знаю, как за первые три этапа конкурса вам двоим удалось пройти дальше. Вы были так заняты, трахая друг друга глазами, что я удивлена, как вам вообще удалось разбить яйца, не промахнувшись в миску.

— Боже, не могу дождаться, чтобы посмотреть, как они это смонтировали, — соглашается Ноэль.

— Ну, честное слово! — Джинджер роняет скалку, ее лицо заливается краской, а переносица пятном от муки. — Вы серьезно?

— Ты была на студии в тот день, когда они потянулись за одной и той же бутылочкой с ванильным сиропом, и он чуть не поцеловал ее? — Спрашивает у меня Ноэль, игнорируя Джинджер. — Это было горячо! — продолжает она, обмахивая свое лицо рукой.

— Это… это… — заикается Джинджер, — этого никогда не было! Он никогда «чуть» не целовал меня.

— Как скажешь, — одновременно говорим мы с Ноэль и даем друг другу пять, проявляя свои сестринские чувства.

— Я, эмм… — Джинджер в отчаянии заламывает руки, ее лицо еще больше краснеет, и она пулей убегает в свою спальню.

— Принеси презервативы, когда тебе надоест прятаться, — кричит Ноэль. — Для календаря «Рождественского траха» Холли.

— Это не… — кротко протестую я. — Не могу поверить, что Санта приносит тебе подарки с таким грязным ртом.

Джинджер наконец — то возвращается, она вытерла лицо от муки и затянула свои рыжеватые волосы в конский хвост. Вместе с именем и любви к выпечке пряничных изделий, Джинджер была благословлена прядками с имбирными бликами, вплетенными в ее темные волосы.

— Для календаря Холли. Давайте сосредоточимся на этом, — Джинджер шлепает презервативом по кухонному столу.

Ноэль ухмыляется и берет маркер. Затем она пишет «Рождественский трах» на картонной дверце и засовывает за нее презерватив.

Я вздыхаю и беру ножницы. Это должна была быть дверь на одиннадцатое декабря. Теперь мне нужно найти место, чтобы добавить еще одну дверь в мой календарь… который теперь действительно очень сильно напоминает бракованный экземпляр.

— Да, давайте сосредоточимся на календаре Холли, — соглашается Ноэль, она снова возвращает свое внимание на меня и мой проект. — Тебе не кажется, что рождественский календарь отсчета времени до того, как ты трахнешь своего босса, — это святотатство?

Мама всегда говорила, что мне повезло быть средней сестрой, так как это положительно влияет на формирование характера. Единственное, что было положительным, это смертельный взгляд, который я выработала с годами. Теперь я на одном уровне с Ноэль. Она просто улыбается в ответ, ничуть не беспокоясь о том, что меня это беспокоит.

— Это не обратный отсчет до секса, — объясняю я. — Это календарь наград. Я их заслужила за то, что, несмотря на трудности общения с Ником, хорошо выполняю свою работу.

— Уверена, что это действительно трудно, — сухо соглашается Ноэль. Я бросаю на нее еще один убийственный взгляд.

— Я видела, как он смотрел на тебя, когда пару недель назад мы столкнулись с ним в продуктовом магазине, — комментирует Джинджер, доставая еще один противень с пряниками из духовки. — Мне кажется, вы мило смотрелись вместе.

— Кто? Ник? — Я спрашиваю так, словно ничего не помню об этом событии. Но, конечно же, я все помню. Это стало последней каплей перед созданием календаря «Рождественского траха», то есть календаря наград. — На меня?

— Да, Ник. На тебя.

— Ты имеешь в виду тот случай, когда он остановил нас в продуктовом магазине, чтобы расспросить меня о компании «Дружелюбных Лам»? В субботу? Когда я была одета в спортивные леггинсы и без макияжа? — И к тому же, я была в обуви на плоской подошве. Он возвышался надо мной, как великан, когда подошел к нам с Джинджер в отделе ингредиентов для выпечки. Я как раз убирала два пятифунтовых мешка сахара в тележку, когда, обернувшись с пакетами в руках, увидела Ника. Он явно только что вернулся из спортзала, я видела, как его влажная зеленая футболка прилипла к груди под расстегнутым зимним пальто, волосы растрепались, точно так, как я себе представляла, если бы провела по ним руками.

Что, очевидно, я бы сделала только в том случае, если бы захотела его утопить или окунуть лицом в торт. Больше нет никакой другой причины, по которой бы мои руки оказались в идеальной шевелюре Ника.

— Да, именно это я и имею в виду. Он еще спросил у тебя, как проходят твои выходные, на что ты ответила, что — то типа: «Классная футболка, так в стиле Гринча».

— Она была зеленая! Как Гринч! — протестую я. Ладно, возможно, это была не лучшая моя шутка.

— Он заставляет тебя нервничать.