Посуды много, полон эмалированный таз кружек, мисок и ложек, да ещё в ведёрке с верхом наворочено. Карысь берёт ведёрко и, припадая на правую ногу, волочит его к воде. Здесь он по примеру бабки Аксиньи опрокидывает ведёрко, и кружки, миски раскатываются по песку, взблёскивая надраенными донышками на солнце. Бабка Аксинья подтыкает подол длинной юбки и бредёт в воду. Набрав таз воды, она садится на травянистую кочку, макает тряпку в песок и начинает жёстко шоркать первую миску. Мимо проходит Мефодий Иванович. Он улыбнулся Карысю и спросил:

— Помогаешь?

— А как же,— ответила за Карыся бабка Аксинья,— помогает понемножку: из чашки да в ложку.

— Это хорошо,— кивнул Мефодий Иванович.

Карысь не возражал, но ему хотелось поближе к рыбакам, и он несмело спросил:

— А мне с тобой можно?

— Эт-то куда ещё? — удивился Мефодий Иванович.

— Рыбалить.

— Дак рыбу начисто перепужаешь,— вмешалась в мужской разговор бабка Аксинья.— Она, рыба-то, завидев тебя, чертоломом в море-окиян рухнется. Ты уж, Карысь, будь ласка, подле меня поворухайся.

Но Мефодий Иванович протянул руку, и Карысь, залившись счастливым смехом, бросился к этой руке.

Они шли по песчаной косе к плашкоуту, и волны, лениво набегая на песок, облизывали их следы.

— Ты с Настькой-то не дерёшься? — спросил Мефодий Иванович.

— Не-е...

— А с лошади-то как звягнулся?

— ...

— Не убился?

— Там травка была.

— Повезло.

При всём уважении к Мефодию Ивановичу Карысь твёрдо решил отомстить Настьке за то, что она рассказала отцу про его падение с Чалки.

Но вот плашкоут и рыбаки. С Амура подходят и подходят лодки с громадными серебристыми рыбами. В брезентовых робах, высоких резиновых сапогах, рыбаки шутят и смеются. Они легко поднимают сразу но две рыбины и перебрасывают их через борт плашкоута. И рыбины, жарко взблёскивая на солнце, тяжело падают, брызгая во все стороны серебристой чешуёй. Карысь смотрит, смотрит и постепенно начинает жалеть этих рыбин, жадно хватающих воздух широко открытым ртом. Он тихонько взбирается по шаткому трапу на плашкоут и, поражённый, замирает; великое множество рыбин толстым, шевелящимся слоем лежит на палубе плашкоута. Они плавают друг по другу, вяло бьют друг друга хвостами. От их движения в воздухе какой-то неясный шорох — стон ли, вздох. Неожиданно рядом с Карысем одна из рыбин высоко подпрыгнула и чуть не вывалилась за низкий борт плашкоута. Она упала, подёргалась, затихла и начала медленно уходить вниз. Вначале исчезла голова, потом треугольные плавники, и, когда наверху остался только один хвост, Карысь схватился за этот хвост и потянул. Он думал, что будет тяжело, но рыбина легко и мягко всплыла над другими рыбинами и часто захлопала крышками жабер.

— Тебе больно? — тихо спросил Карысь и ладошкой погладил рыбу, ощущая холод и жизнь под рукой. Но рыба не шевелилась и не отвечала Карысю. Тогда он взял её обеими руками, перетянул через борт и головой вниз осторожно выпустил в воду. До воды было метр, не больше, но рыбина успела два раза перевернуться и упала боком, сильно всплеснув набежавшую волну. Она на мгновение скрылась, а потом всплыла вверх серебристым брюшком. Волны мягко покачивали её и потихоньку относили вдоль корпуса плашкоута. Карысь шёл следом и видел, как рыбина начала мелко шевелить плавниками, потом хвостом, и так, вверх брюшком, вдруг поплыла от плашкоута. Он счастливо посмотрел ей вслед и взялся за хвост следующей рыбины. Эта была совсем живая, и едва Карысь склонился над водой, как она легко выскользнула у него из рук и мгновенно скрылась в глубине. Карысь посмотрел на пустые руки и радостно засмеялся.

На пятой или шестой рыбине его поймал Мефодий Иванович. Он удивлённо уставился на Карыся, потом на воду, где только что исчезла очередная рыбина, и восхищённо изумился:

— Вот это рыбак! Ай да Карысь! Утешил... Чё делаешь-то, оголец?!

Карысь внимательно посмотрел на руки, облепленные рыбьей чешуёй, спрятал их за спину и тихо сказал:

— Им больно.

— Кому? — Мефодий Иванович ещё раз с сожалением глянул на воду.

— Рыбам.

— Так ты много выпустил-то?

Карысь растопырил пальцы и вытянул одну руку вперёд.

— Пять штук?

— Ага... Они холодные и дышат.

— Так тебе уши счас драть или погодить маненько? — серьёзно спросил Мефодий Иванович.

— Погодить,— тяжело вздохнул Карысь и тихо потопал на берег.

К вечеру разыгрался ветер и погнал по Амуру пенные барашки на гребнях высоких волн. Отбуксировав плашкоут на рыбобазу, катер спешил к дебаркадеру, тяжело зарываясь носом и шатко переваливаясь с борта на борт. Множество брызг взлетали над палубой, ударялись о стёкла рубки и частыми ручейками стекали на обшивку. Карысь, недавно проснувшийся, сидел на высоком ящике и смотрел между текущих ручейков на приближающийся дебаркадер, на свою родную деревушку. Ему казалось, что прошло много-много времени с тех пор, как он уплыл на катере, что в деревне должно всё измениться, стать больше и лучше. Но всё оставалось прежним, и он было задумался об этом, но тут вспомнил о рыбах на плашкоуте, оглянулся и увидел в окно, что плашкоута на буксире нет.

— Дядя Володя,—подёргал Карысь капитана за рукав,— а рыбы где?

— Выгрузили.

— Выпустили?

— Куда?

— В воду.

— Зачем? — Дядя Володя удивлённо посмотрел на Карыся.

— Чтобы они плавали,—смущённо ответил Карысь.

— Нет, брат Карысь, они своё отплавали. Теперь их уже вовсю потрошат. Ты жареную рыбу любишь?

Карысь нахмурился, подвинулся в угол и тихо ответил:

— Нет.

В Озёрных Ключах, в родной деревеньке Карыся, зажигались в домах первые огни.

Утром Карысь бежал в конюшню. Он торопился и ничего вокруг не замечал. Он хотел повидаться с Перстнем и, если получится, помочь ему. Вчера отец сказал, что Перстень, маленький жеребёнок с белой полоской на ноге, сильно заболел, и он никак не может ему помочь. Карысь, слышавший всё это уже из постели, спросил:

— Папа, можно я схожу к Перстню?

— Ты не спишь? — удивился отец.

— Это безобразие, — рассердилась мать,— времени — десятый час, Вера давно уже спит, а он всё ещё задаёт вопросы.

— Я уже совсем спал, а потом услышал...— начал было оправдываться Карысь, но мать строго перебила его:

— Сейчас же спать! Или я на неделю оставлю тебя без улицы.

Карысь обиделся, нарочно закрыл глаза и неожиданно быстро уснул.

Утром, когда он проснулся, отца уже не было, и Карысь робко спросил у матери:

— Мама, можно я к Перстню схожу?

— Это к какому ещё Перстню? — нахмурилась мать, убиравшая посуду со стола.

— К жеребёнку. Он заболел. Вчера папка говорил.

— Ты не забыл? — удивилась мать. Потом подумала, потом кивнула головой: —Хорошо, сходи. Но чтобы обедать тебя не искали.

— Ага.

— Что?

— Хорошо, мама. Я сам на обед прибегу.

— Надо следить за своей речью...

И Карысь выбежал из дома. Он выбежал из дома, и следом за ним увязался Верный, уже большой рыжий щенок с белым галстуком на шее. Он то обгонял Карыся и смешно прыгал на трёх лапах но дорожке, то путался под ногами, а то убегал в траву и что-то такое там жевал, чихал и вытирал нос лапой. Однако сегодня Карысь не обращал внимания на Верного и потому очень скоро оказался возле конюшни. Ворота в конюшню были распахнуты, и там, в глубине, Карысь увидел отца. Открыв маленький чёрный чемоданчик с красным крестом, отец что-то перебирал в нём и не замечал Карыся.

— Папа,— Карысь тихонько подошёл к отцу,— Перстню плохо?

— А, Серёжа.— Отец не удивился.

Что-то в голосе отца насторожило Карыся, и он, непривычно робея перед ним, осторожно спросил:

— Мне можно на него посмотреть?

— Посмотри,— рассеянно ответил отец, набирая какую-то мутно-белую жидкость из бутылочки в шприц.