Ввечеру слышал я "Норму" в Итальянском театре. M-lle Grizi и Лаблаш превосходно пели; но Рубини плох в этой опере. Гризи играла прекрасно; жаль только, что соперница ее в любви худо вторила, и оттого "Норма" во Флоренции удалась лучше. Я восхищался и по воспоминанию. К последнему duo последнего акта явилась в ложе герцогиня Броглио и красавица-президентша Тьер, с матерью. Взглянув на нее и вспомнив фортуну Тьера, как-то страшно за его будущее. Чего пожелать еще счастливцу мира сего! Но знаете ли, чего он сам себе желает? Военного министерства! Он и спит и видит быть другим Louvois или Carnot, беспрестанно обдумывает планы войны, посылает проекты военных действий в Гишпанию и ползает по карте, как перед ним искатели фортуны. История французской революции дала ему вкус к этому занятию, и министерство иностранных дел показалось ему ближайшим путеводителем к военному. Так уверяли меня ближние его люди.

Послезавтра президент камеры депутатов дает бал и в гиерархическом порядке приглашений поставил камеру свою выше всего; за нею камеру перов, потом принцев, дипломатический корпус и проч. На пригласительной карте наследного принца Орлеанского выставлен Ќ 840, ибо он по алфавитному порядку членов камеры перов после депутатов - и в букве О (Орлеанский) 840-й из приглашенных на бал. Приятели Гизо поговаривают уже, что он будет первым преемником Тьера; между тем он переехал уже в свой скромный домик и будет там жить доходом своим из двенадцати тысяч франков и профессорским жалованьем, из коего часть уделяет заступающему его место Le Normant. Может быть, он снова возьмет и кафедру, но друзья его этого не желают.

Сегодня слышал я, что Ламене также переводит Мильтона. Приятели Шатобриана опасаются этого соперничества; следовательно, будет два перевода в прозе и один в стихах - Делиля. Сказывают, что скоро выйдет перевод Шатобриана, но к курьерскому отправлению уже не поспеет. Я много слышал о Шатобриане сегодня от людей, коротко его знавших здесь и в Италии. Арто (Artaud), бывший секретарем посольства в Риме при нем и при других, много рассказывает о первых впечатлениях, кои Рим произвел на Шатобриана. Когда он увидел храм св. Петра, то его бросило будто бы в жар; он на площади попросил пить: ему подали яблоко, и он с жадностию съел его.

Une dame, tout en causant, nous a donne ce soir une charmante definition du mysticisme: c'est le christianisme en etat de vapeur.

Еще маленькой комераж: философ Кузен, который придерживается предержащих властей, восхищаясь сегодня в присутствии своего наставника, неизменяемого Royer-Collard, Тьером и политическим направлением, которое он дает Франции, воскликнул: "C'est l'Empire!" - "Moins ГЕтpereur", - отвечал R.-Collard.

25 февраля. Два часа пополудни. Je viens d'entendre encore une fois l'Abbe Coeur. Il a parle aujourd'hui sur le caractere et l'influence du Sacerdoce chretien et a passe en revue les grands luminaires de l'Orient et de l'Occident - jusqu'a Bcssuet, dont il a fait un portrait magnifique. C'est vra:ment une jouissance morale et intellectuelle que ces sermons! Je ne me suis pas endormi un instant. Les dames queteuses etaient charmantes!

Пять часов пополудни. Знаете ли, кого я видел сейчас? кривую Нину (Ласав), любовницу и предательницу Фиески. Вообразите себе, что в новом Cafe de la Renaissance, близ биржи, богато убранном, взяли, comme demoiselle de comptoir, Нину, посадили ее за бюро, вместе с другой хозяйкой, - и говорят, что она получает за эту выставку самой себя 1000 франков в месяц! - За вход в Cafe платят по 1 франку с особы, "sans compter la consommation", - кричат негодующие habitues du Cafe. Вчера была у входа такая толпа, что принуждены были приставить трех караульных. Уверяют, что многие, особливо англичане, говорили колкости Нине, осматривая пристально черты ее и кривой глаз, и будто бы ей сделалось дурно, так, что ее должно было на полчаса вывести из конторки ее. Сегодня только один караульный у входа. Без билета не впускают; любопытные толпились, и я с ними. Мне как-то совестно было смотреть ей прямо в глаза, или в глаз, ибо один почти совсем закрыт. Она красива и румянец во всю щеку, но, кажется, нет стыдливости. Одета нарядно, в шелковом кофейном платье. Она смотрит на всех довольно скромно, не нахально. Я прошел раз пять мимо нее; как-то стало жалко за нее, что такое бесстыдство в красивой и румяной молодости! Но что сказать о тех, кои основывают свои расчеты на этом бесстыдстве и проводят, в таком тесном соседстве, весь день с девкой, которая за пять дней пред сим расставалась с отсеченною головою! Все это материалы для будущего Тацита-христианина.

Полночь. В первый раз по отставке министров провел я вечер у Броглио, в его собственном доме, который напомнил мне 1830 год. Я нашел там сначала немногих, но встретил Вильменя. Хозяйка спросила его, читал ли он "Жоселеня", который теперь во всех салонах. Он начал хвалить эпизод об Оссиане (стр. 75 и след. в 1-й части) и стихи (47 и след. стр.). Броглио отыскала их, прочла и при стихе "A quoi renonce-t-on, quand on se jette a Dieu?" сказала: "Pourquoi ne pas dire simplement, quand on se donne a Dieu?". Вильмень находит, что Ламартин позволяет себе странные выражения, образы и проч., что он менее придерживается классицизма, что его избаловали и проч. Броглио также отдает преимущество "Медитациям" и "Гармониям" его перед новыми отрывками поэмы. Смеялись над какими-то стихами, где Ламартин делает сравнение с вывешенным бельем и проч. Я не отыскал их. Нельзя передать беглого и остроумнолегкого разговора. Начали съезжаться дамы, депутаты; вот и принцесса Ваграмская, кузина короля Баварского, - до стихов ли? Я поблагодарил хозяина за его одолжение и уехал пить чай к кн. М‹ещерской›. Здесь познакомился с юристом-адвокатом Генекеном и возвратился домой дочитывать брошюру Леве-Веймара, к вам посылаемую.

Вы, вероятно, прочли статью в "Дебатах" о поэме Ламартина. Aime Martin превозносит ее с бесстыдной экзажерацией, называя эти отрывки "le plus beau livre qui soit sorti de la main des hommes, un livre comme Platon Taurait fait, si Platon fut venu apres l'Evangile". Руссо (или кто,* {* Fontenelle. - Изд.} не помню) мог сказать это о _подражании Христу_; но где же Платон и Фома Кемпийский, всегда равный своему предмету, в том сборнике прекрасных чувств и мыслей, неровным и часто падающим пером писанных? Вот тайна энтузиазма Эме Мартена. Он хлопотал, чтобы Академия назначила ему приз за его антихристианскую книгу о воспитании {10} и ухаживал за Ламартином, который, имев слабость дать в пользу его голос, увлечет, может быть, и других. Рецензию книги - написала благодарность.

26 февраля. Простите! пора укладывать пакеты. 36-я страница всякой всячины! Все в Москву, когда сами прочтете или недочтете.

(ХРОНИКА РУССКОГО)

1836 марта 21. {1} Проживу здесь еще недели с три или с четыре, ибо необходимо кончить переписку в архиве королевском бумаг весьма интересных и привести все в порядок с помощию одного ученого бедного немца, который делает теперь реестры моим приобретениям в Париже и пересматривает списки. У меня времени на это не станет, а он кормит и себя и семейство этим трудом.

Мне самому хотелось бы выехать поскорее. У нас весна, т. е. тепло как летом, и меня уже позывает в даль, но в даль родную: хочется опять подышать родным воздухом и попастись на степях Заволжских. Между ними и Парижем-Дрезден, Веймар, Берлин, Лейпциг и - Москва! А в ней ожидает меня новый исторический труд: сравнение копий здешних актов с теми, кои, надеюсь, позволят пересмотреть в Московском архиве.

Скажи К‹озлову›, что С‹вечиной› передал уже его благодарность, а Шатобриана увижу сегодня и прочту ему его строки. Между тем вот вам верные вести о Шатобриане, успокоительные для тех, которые принимают в нем участие. Он продал часть своих биографических записок обществу, составившемуся (большею частию из легитимистов) для приобретения оных, на следующем основании: "Шатобриан обязывается выдать отныне в четыре года: 1) 4 тома о Веронском конгрессе и о войне испанской (переписка его с Канингом составляет почти целую книгу); 2) обещает, сверх того, 12 томов записок своих, из которых шесть уже готовы и находятся у нотариуса. Книгопродавец с своей стороны обязывается выдать Шатобриану: 1) 157 000 франков наличными, 2) выдавать по 12 000 франков ежегодно в течение четырех лет и 3) по истечении четырех лет 25 000 франков пожизненного ежегодного дохода, которые будут уплачиваться и жене его по смерть ее". M-me Recamier и гр. St.-P подтвердили мне эту сделку. Последний участвует в ней на 48-ю часть и полагает еще быть со временем в значительном выигрыше. Лучшее в этом то, что будущее жены Шатобриана обеспечено. Он, вероятно, не уплатит всего долга своего 157 000 франками, а 12 000 ежегодно в течение 4 лет для него недостаточно, следовательно, он снова наделает долгов, бросая деньги как пыль. (Ему случилось однажды продать карету, чтоб дать обед десяти приятелям). Гр. St.-P сказывал мне, что тот же книжный откупщик предлагал ему 150 000 (!!) за Мильтона и Историю английской словесности, рассрочивая платеж на несколько сроков; Шатобриан задумался; пришел Лавока с 36000 франков чистоганом, и Шатобриан отдал ему труд свой за эту сумму! В этом отношении он вроде Ж‹уковского›, с тою разницею, что он не шарлатанит и не делает расчетов за год вперед своим расходам, в белых разграфованных тетрадках красными чернилами; но в семействе и здешнего поэта "нет сирот!". Он и жена его презирают их в хорошо устроенной обители, как наш везде, от Белева до Дерпта. (Сироты Шатобриана старухи).