На будущей неделе еду обедать к Сальванди и благодарить его. Но богатый подарок его вряд ли так обрадовал меня, как находка на мосту нескольких русских книг, кои обрадовали меня даже московским переплетом своим. Одна из них "Политическая география, 1758 года" принадлежала Михаиле Попову, автору многих сочинений. Другая книжка "Свиток муз" почти вся наполнена стихотворениями Востокова и Попугаева. Третья - "Всеобщий чертеж наук и свободных художеств, Российское сочинение 1792 г.". Я оставил на мосту еще несколько старинных русских книг для проходящих!

В конце этого месяца будет продаваться с аукциона вместе с любопытными книгами и рукописями несколько русских аутографов, коих еще не успел видеть, но послезавтра увижу. В каталоге четыре номера под статьею писем: 1) Pierre-le-grand, empereur de Russie, au prince Romodanofsky, 2 mai 1710, 2 pages. Les lettres de ce prince celebre sont rarissimes. Celle-ci est en russe et signee Piter. On у a joint la transcription de la lettre en caracteres russes plus modernes. 2) Pierre-le-grand au major (вероятно, не разобрали имени) 26 novem. 1708. En russe. 3) Alexis Petrovitch a Alexis Alexandrovitch Kourbatoff. Smolensk. 31 aout 1707. C'est le fils de Pierre-le-grand. 4) Anne, imperatrice de Russie (alors duchesse de Courlande) a la tsarevna Prascovie Ivanovna, sa soeur. 20 novem. 1725. Belle piece, fort rare. La meme: diplome original, donne et signe par Timperatrice Anne de Russie, en 1736, a S. P. bourg, orne des armes imperiales et de celles des principautes, avec toutes les marges decorees d'arabesques en couleur et rehaussees d'or. Sur 4 feuilles de velin in fol.

Если не дорого будут продаваться, то куплю, но прежде просмотрю содержание каждой рукописи. Но все сии приобретения не стоят того, что я приобрел на сих днях, хотя и весьма дорогою ценою. Я еще не успел и обозреть порядочно моего нового сокровища, исторического и дипломатического; оно состоит в оригинальных бумагах французских министров о России с 1775 до 1792 года, из коих большая часть - черновые депеши, весьма четко писанные, из С.-Петербурга, Москвы, Гамбурга, Копенгагена и из Парижа. Все важные происшествия того времени, все переговоры дворов петербургского и здешнего, характеристика министров, дипломатов, государственных людей в России - все это в бумагах моих. Вместе с сим все черновые депеши министра французской республики в Берлине, также оригинальные и, по обычаю того времени, трехцветным шелком сшитые, 1791-1798 годов. Сверх того, много других оригинальных бумаг и писем о России; уже отчасти напечатанная оригинальная переписка Вержена с французским послом в России, по случаю военного неутралитета, Паниным придуманного, и по случаю приезда в Париж великого князя Павла Петровича с супругою.

Все сии бумаги чрезвычайно любопытны и содержат многое, не всем доселе известное. Почитав их, я отправился в русскую церковь. Сегодня у нас (6 генваря н. ст.) праздник Р. X. Там нашел я блестящую толпу московских и с.-петербургских дам и греческого министра Колетти в албанском костюме (т. е. в белой полотняной юбке); к молебну он не остался. Оттуда отправился я в College de France на лекцию Лерминье. И что же? Там слышу о завоевании Константинополя русскими! По поводу норманнов он коснулся основания российского государства в IX столетии и искал их у врат Цареграда вместе с норманнами-варягами, но эту быль, актами обоих государств подтвержденную, называл почему-то преданием. Основателей России - Рюрика, Синеуса и Трувора {3} или их преемников, коих он исковеркал по-своему, "ces initiateurs de la Russie, la tradition les jette devant Constantinople. И etait de la destinee de l'histoire (de Russie) que le commencement annonca le denouement", т. е. что Россия покорит Царьград. Все утро провел я в сих идеях. Лерминье был очень забавен сегодня своим искусственным жаром и мнимым красноречием. Но фразы его сделались правильнее, и хотя он говорил не о том предмете, который избрал для своего курса, но слушаешь его с удовольствием и в критике своей он иногда прав. Например, сегодня он нападал на гр. Мейстера за греков, древних и новых, коих Мейстер в книге своей о папе поставляет ниже римлян, даже в философии! Он прочел нам несколько страниц из Мейстера с критическими беглыми замечаниями. Мейстер, назвав немногих славных греческих полководцев, дал право Лерминье заметить: "Mr de Maistre n'oublie qu'Alexandre!". Пристрастие его к римлянам подало повод Лерминье сделать великолепный панегирик древним грекам, просветителям Рима и мира. Эпиграммы его не всегда удачны. Они недостойны истории, особливо с кафедры. Я заметил, что Лерминье хотя все еще иногда сен-симонствует, но уже начинает с почтением отзываться и о римской церкви. "Sans Teglise que serait devenu le monde!", - вскричал он громогласно и ударив крепко рукою по кафедре. Нападая на Фотия, он почти превозносил папство. Характеризуя IX и X столетия, он видит некоторое устройство только в одной церкви: "Le chaos est partout et Veglise domine". При всем том лекции его составлены из каких-то темных намеков, кои Карамзин назвал бы полумыслями. Он слишком гоняется за эффектом, за блестящими фразами, коими облекает самые пошлые идеи или сведения. "Charles a disparu (Карл Великий)! Nous; trouvons le commencement de la France, de l'Allemagne, de l'Angleterre, de la Russie, de la puissance spirituelle de Rome; nous у trouvons les principia rerum!". И вдруг после латинского изречения начинает рассказ об Англии так: "Cesar alia une fois voir l'Angleterre; c'est le genie romain qui la visita. Il fallait l'attirer a l'histoire". Цезаря не поняли; даже Лукан в своей "Фарсалии" критиковал его за то, что он без пользы был два раза в Англии! "Alfred introduit l'Angleterre dans la grande nationalite de l'Europe. И reproduit Charlemagne; il traduit Воёсе (De consolatione): voila comment s'ourdit la trame de la solidarite humaine". В этой последней фразе есть что-то похожее на мысль; но в чем состояла тогда, при Альфреде Великом, великая народность Европы? Описывая состояние саксонцев-завоевателей до появления Альфреда Лерминье с важностию и протяжно произнес: "lis attendaient quelque chose!..". Я усмехнулся, но не без удовольствия дослушал лекцию, на которую пригласил меня земляк. Аудитория его всегда полна; бывают и дамы; вдова Бенжамена Констана не пропускает ни одной лекции. Он ее баловень. Когда ему для приобретения права на депутатство понадобился законом определенный доход с недвижимого имения, то она снабдила его таким имением - но выбор не удался, и Лерминье не в камере! Слушая его сказки о русских пред Цареградом, мне хотелось познакомить его с былью (фактом), состоящей в народном поверье или предании, у турок издавна на востоке известном, что русские овладеют Константинополем. Лерминье, упомянув о Несторе, мог бы вспомнить и его историческую басню, что Олег прибил щит свой ко вратам Цареграда. "Слава была колыбелию народа русского, - сказал историограф, - и победа вестницею бытия его", - и для греков.

Вчера, во второй приемный день в Тюльери, был и я в числе двух тысяч представлявшихся королю и фамилии (3 генваря представлялось более 3 тысяч). В начале 9-го часа я нашел уже все залы дворца наполненными; вдоль стен сидели дамы по первенству приезда. Первая была герцогиня Броглио с милою своею дочерью. Толпы англичан, депутатов, перов в мундирах, фраках, шитых и простых, и во французских кафтанах с кошельками бродили из одной залы в другую, в виду грозных Наполеоновых маршалов и адмиралов, коих портреты в рост висят в залах дворца. Группы депутатов образовывались и расходились. Академики в шитых зеленым шелком кафтанах мешались с национальною гвардиею, но англичане превосходили числом французов и всех иностранцев; островитянки сияли алмазами и некоторые - красотою. Король с фамилией вышел в 8 часов из внутренних апартаментов и поговорил с каждою дамою - так, как и все члены королевской фамилии с англичанками, по-английски. В продолжение 2 1/2 часов король с фамилиею обошел всех дам и возвратился отвести дух во внутренние апартаменты. Через 1/4 часа стали впускать к нему кавалеров. Мне досталось первому подойти к нему. Я нашел уже короля и всю фамилию в ожидании представлявшихся. Адъютант назвал меня королю, но он уже знал меня и опять спросил о моих занятиях и долго ли я здесь пробыть намерен? Я успел сказать слова два о надежде снова быть допущену в архив. Герцогини Орлеанской не было, но герцог сказал мне, что недавно принцесса Августа еще раз писала ей обо мне и что он надеется видеть меня иногда у себя. С Аделаидой опять - и довольно подробно, хотя и налету - о моих исторических занятиях. За мною шли генералы, дипломаты и толпы англичан. Я вырвался из Тюльери в 11 часов, представившись прежде всех, и попал в другую веревку, которая тянулась на бал к английскому послу, моему соседу. Я не поехал к нему; было уже за полночь, когда я разоблачился и напился чаю. Передо мною лежали рукописи, в тот день приобретенные. Я предпочел общество французских дипломатов времен Екатерины II салону английского посла в Париже и крепко заснул над одной интересной депешей.