В 2 1/2 часа отправился я в Бельведер, куда приглашена была и наша соотечественница, графиня Эделинг, урожденная Стурдза. Я тут возобновил знакомство с иенайским куратором университета. Скоро прибыла великая княгиня с дочерью, прусскою принцессою, и с детьми ее, своими внучатами. Я удостоился сидеть за обедом подле последней, и разговор наш не прерывался. Мы перебрали немецкую и французскую литературу, Гумбольдта, берлинских профессоров и проч. Я привез ей Жубера, а великой княгине рукопись о России…
После обеда гостей развели по комнатам; я начал читать книгу, коею на всякой случай запасся; но скоро бросил ее и пошел бродить в парке Бельведера и любоваться прекрасными видами на Веймар, в приютной и живописной долине покоющийся. Глаза наслаждались; воображение оживилось воспоминаниями о корифеях немецкой словесности, кои под сим же горизонтом, в сих же кущах были славою века, Германии и Афин ее. И памятники, и беседки, и кора деревьев, и журчание речки ("Klein bist du" и проч. - "Ты мала, но журчишь не одну бессмертную песнь!" - manches unsterbliches Lied) - все здесь переносит вас к Виланду, Гердеру. Шиллеру и Гете - коего опустелый домик обвит плющем и розами. Они напоминают страннику его же стихи:
Morgen wird der Wand'rer kommen
Und wird, und wird - mich nicht finden…
(Завтра придет странник - и не найдет меня.)
7 часов пробило, и нас пригласили к чаю в беседку; там снова разговор оживился. Графиня Эделинг видела недавно, в Париже и в Эмсе, Жуковского, Рекамье - эту европейскую знаменитую красавицу, еще милую, цветущую душою и сердцем и умом блестящим и образованным, освежаемым всеми приливами европейского общества. Рекамье проводил в Эмс Ампера но через два часа возвратился в Париж. Верный Баланш не мог, за болезнию, быть снова ее спутником в чуждой ей Германии. Она была бы в Эмсе в совершенном одиночестве, если бы маркиз Кюстин, автор романов и писем о Гишпании, не остался при ней. Полетел бы к ней! Если узнаю, что она еще в Эмсе, может быть, заверну туда и прежде Кисингена! Я забыл сказать, что после обеда я проводил графиню Эделинг в ее комнаты, и мы долго болтали о парижских наших знакомых: о С‹вечи›ной, Циркур, Рекамье и других многих. Графиня Эделинг узнала Париж, как не многие и долго там живущие знают его. Она описывает его беспристрастно: в рассказах ее много нового и для меня, например общество из молодых людей, до 1200 простирающееся, под названием братства de Saint-Vincent de Paul, коего целию бедные и больные и лишенные духовной помощи на одре смертном. Мои знакомые, братья Melun, корифеями сего христолюбивого братства милосердия.
После чаю в беседке великая княгиня пригласила нас гулять в парк; мы спустились по дороге к Веймару и скоро возвратились в замок, где снова началась беседа в салоне; потом ужин - и после 10 часов мы разъехались в Веймар, с приглашением опять возвратиться сюда завтра на весь день,
1840, августа 8/июля 27. Утро. Вчера же осмотрел я и здешнюю библиотеку, где некогда часто встречал здешних ученых и литераторов. Главная зала уставлена бюстами и портретами: герцогов, отца и деда нынешнего" Гердера, Шиллера, Виланда и Гете. Два колоссальные бюста Гете и Шиллера по сторонам портрета, в рост, их друга - герцога, который велел похоронить себя посреди их. Под бюстом Гете стихи Шиллера, под Шиллером - Гете; вот первые:
Selig, welchen die Gotter, die gnadigen, vor der Geburt schon
Liebten, welchen als Kind Venus im Arme gewiegt,
Welchem Phobus die Augen, die Lippen Hermes geloset.
Und das Siegel der Macht Zeus auf die Stirne gedriiekt.
Schiller.
("Блажен, кого боги благие любили еще до рожденья; кого младенцем укачивала на руках Венера; кому Феб открыл глаза, Эрмий - уста, а Зевес положил на чело печать могущества". Шиллер).
Или, как сказал Жуковский:
Блажен, кто, богами еще до рожденья любимый,
На сладостном лоне Киприды взлелеян младенцем;
Кто очи от Феба, от Гермеса дар убеждения принял,
А силы печать на чело от руки громовержца.
Под бюстом Шиллера:
Denn er war unser, mag das stolze Wort
Den lauten Schmerz gewaltig iibertonen,
Er mogte sich bei Uns, in sicherm Port
Nach wildem Sturm zum dauernden gewohnen,
Indessen schritt sein Geist gewaltig fort,
Ins ewige des wahren, guten, Schonen,
Und hinter Ihm in wesenlosem Scheine
Lag was uns alle bandigt - das Gemeine.
Goethe.
("Он был наш - да раздадутся эти гордые слова громче, гораздо громче нашей громкой печали! Он мог у нас, как в верной пристани после неукротимой бури, приучаться к прочному; между тем как дух его с могучею силою стремился вперед, в бесконечность истинного, доброго, прекрасного, а за ним, в безжизненном свете, лежала обыкновенность, тяготеющая над нами". Гете).
Я не нашел много нового в библиотеке. Уверяют, что прежде казна отпускала гораздо более на обогащение оной новейшими произведениями европейской литературы. За несколько лет пред сим канцлер Мюллер показывал мне целые тетради писем Гердера, Гете и проч. из Италии. Герцог поручил ему разобрать оные и приготовить к печати: с тех пор письма сии, коих Германия с нетерпением ожидает, все еще не изданы Мюллером. Письма Гете к герцогине и к герцогу кратки, но благоухают Италией и напоминают его прелестные четверостишия. Гердер подробнее в описаниях; его письма, помнится, длиннее. Здесь негодуют на Мюллера за то, что он так долго лишает современников сей общей, германской собственности. Сейчас написал несколько строк к Жуковскому, в Дармштат, адресовав ошибкою во Франкфурт-на-Майне. Спрашиваю его о Вяземском и проч. Сейчас корреспондент Министерства народного просвещения, Липман, прочел мне свое донесение министру о Real und Normal-Schulen в Германии и о новых примечательных книгах в немецкой ученой словесности. Вероятно, вы прочтете сей рапорт умного педагога в Журнале Народного просвещения. Сабинин принес мне свои "Письма в конференцию СПб. духовной академии, написанные из Копенгагена".
9 августа/28 июля, воскресенье, утро. Вчера, осмотрев музей, где есть прекрасные картоны и эскизы славных мастеров, несколько замечательных картин, я зашел и в кабинет чтения, где можно читать множество немецких и иностранных журналов и где книгопродавцы выкладывают на несколько дней все, что получают нового. Оттуда отправился пешком, с книгою, в Бельведер; останавливался два раза под тенистыми деревьями аллеи читать замечания на Пентархию и менее, нежели в час, был уже в парке Бельведерском. Зашел с визитом к графине Фричь, здешней гофдаме, и к прусской фрейлине или гофдаме, ибо в Пруссии фрейлин нет. К обеду явились: наш Липман, священник Фрорин, зять географа Бертуха, известный ученою своею деятельностию… графиня Эделинг и - двор. Я успел написать два слова к Жуковскому с проезжавшим мимо фельдъегерем. После обеда опять роздых - я продолжал читать "Glossen zu der Schrift: die Europaische Pentarchie, v. Giehne" - и в 7 часов опять чай, опять прогулка в саду, опять живой разговор в салоне - и за ужином великая княгиня рассказывала нам много любопытного о пребывании своем в Вене во время конгресса. Я возвратился с графинею Эделинг, моею соседкою. Мы условились сегодня, в воскресенье, идти в 10-м часу слушать веймарского суперинтенданта Рера, который недавно прославился полемикою своею по случаю торжества в память реформации и Гутенберга. Здесь еще есть следы прежнего, взаимного ожесточения двух христианских исповеданий. В церковном богослужении католиков, или лучше, в некоторых несущественных обрядах оного, сделаны ограничения. Прения ратоборцев 30-летней войны тлеют в подвалах архивских: могила и Вестфальский мир их успокоили. Когда же примирятся проповедники евангелия?
10 августа/29 июля. Вчера, позавтракав два раза, дома и у графини Эделинг, я отправился слушать Рера. Проповедь умная, но сухая. Он коснулся слегка и предмета прений между Ботенем и его епархиальным епископом в Страсбурге. В церкви были и принцесса прусская, и наследный принц здешний, возвратившийся из Дармштата и Эмса. Из протестантской прошел в русскую церковь, где уже нашел великую княгиню, с ее гофдамой, с русскими каммермедхенами и с многочисленным семейством священника. Потом приехали и принц наследный с сестрою. Я опять отправился в Бельведер с Липманом к обеду, на который приглашены были некоторые знаменитости - honoratiores - Веймара, французский поверенный в делах, Ларошфуко (брат принцессы Боргезе). Экипажи императрицы уже приезжают: ее величество ожидают сегодня ввечеру или завтра поутру, если останется ночевать в Эрфурте. После обеда я заехал к графу Фредро: он с семейством живет уже здесь три года под крылом державной хозяйки. В последний приезд государя он вдруг онемел и теперь еще едва кой-какие полуслова намекнуть может. Дети, сыновья, утешают его: оба воспитаны очень хорошо. Старшего пенсионирует государь: он живописец и поедет в Рим совершенствоваться в искусстве своем. В 6 1/2 опять у великой княгини; но уже в здешнем парке, где пили чай, играли в карты, в павильоне. К вечерней беседе приглашены были новые лица. К ужину уехала великая княгиня в Бельведер встречать принца Вильгельма прусского.