Такие мысли теснились в голове молодого капитана, который в раздумье следил за проводником, навязанным ему таким странным образом депешей генерала. Но приказ был ясен, приходилось ему подчиняться. И офицер повиновался, хотя в душе и был вполне уверен в том, что человек, которого он должен был послушаться, если и не был изменником, то уж ни в коем случае не мог считаться достойным того доверия, которое приходилось ему оказывать.

Что же касается солдата, то он беспечно ехал во главе каравана, дымя трубкой, смеясь и напевая песни, очевидно не думая о том, что его подозревают.

Капитан, надо отдать ему справедливость, затаил в глубине своей души дурное мнение, составленное им о проводнике. Он делал вид, что вполне ему доверяет. Благоразумие требовало, чтобы в том критическом положении, в которое поставлен был караван, его участники не заразились тревогой своего командира и не пали духом в ожидании близкой измены.

Перед выступлением в поход капитан отдал строжайший приказ держать оружие наготове. Всех свободных от дела солдат он разместил в голове и по бокам каравана, чтобы они смотрели по сторонам и могли определить, свободен ли путь от засады, — одним словом, капитан принял все те меры предосторожности, которых требовало благоразумие, чтобы обеспечить успешное окончание похода.

Проводник бесстрастно следил за тем, как принимались все эти меры предосторожности и старался показать, что вполне им сочувствует, делая кое-какие замечания в добавление к приказаниям капитана и советуя ему не забывать о той ловкости, которую проявляют пограничные бродяги, укрываясь в траве и кустарниках и не оставляя там ни малейших следов своего пребывания. Вместе с тем он предупреждал разведчиков, что они обязаны как можно тщательнее исполнять возложенные на них обязанности.

Чем ближе отряд подходил к горам, тем труднее становился путь. Деревья, сперва попадавшиеся на значительном расстоянии одно от другого, теперь то и дело встречались на пути. Скоро они превратились в лес, в котором иногда приходилось прокладывать дорогу с помощью топора, так как гирлянды лиан, переплетаясь между собой, образовывали непроницаемую стену. Кроме того, путь преграждался довольно широкими водными потоками с крутым спуском. Лошади и мулы должны были переходить их вброд по брюхо в воде, среди игуан и аллигаторов.

Густой купол зелени, под которым с трудом пробирался вперед караван, совершенно закрывал небо и пропускал лишь очень слабые лучи света, которых едва хватало для того, чтобы хоть немного рассеять постоянный мрак, царящий в девственных лесах даже в полуденное время. Европейцы, на практике знакомые лишь с лесами Старого Света, не могут составить себе даже приблизительного понятия о том, чем являются эти величественные океаны зелени, называемые в Северной Америке девственными лесами.

Деревья в них кажутся слившимися в единую массу — до такой степени они перемешались и переплелись друг с другом целыми сетями лиан, которые опутывают их стволы, обвиваются вокруг ветвей, проникают под самую почву, чтобы снова появиться оттуда, подобно трубам громадного органа. Лианы то образуют причудливые параболы, беспрестанно поднимаясь и опускаясь посреди огромных пучков одного из видов паразитной омелы, известного под именем бороды испанца, которая широкими букетами ниспадает на концы ветвей всех деревьев. Почва, покрытая всякого рода обломками и перегноем старых, упавших от дряхлости стволов, исчезает под густой травой, имеющей в высоту несколько метров. Деревья, большинство которых принадлежит к одному и тому же виду, так мало отличаются одно от другого, что любое из них кажется точной копией своего соседа.

Эти леса изрезаны по всем направлением тропинками, протоптанными за долгие века дикими животными и ведущими к водопою. Там и здесь в чаще можно наткнуться на гнилые болота, над которыми роями носятся мириады мошек и поднимаются густые туманы, наполняющие лес темнотой Всевозможные пресмыкающиеся и насекомые ползают по земле без всякого шума, между тем как воздух оглашается ревом зверей и криками птиц, сливающимися в неистовый концерт, подхватываемый эхом, проносящимся над прогалинами.

Самые смелые лесные охотники с трепетом решаются углубляться в девственные леса, так как в них почти немыслимо хоть сколько-нибудь ориентироваться и невозможно доверяться тропинкам, которые то и дело пересекаются одна с другой. Охотникам по опыту известно, что, заблудившись в этих лесах, человеку трудно избежать гибели и он будет погребен за этими стенами густой высокой травы и сетями лиан, если только его не спасет какое-нибудь чудо.

В настоящий момент нашего рассказа караван находился именно в таком девственном лесу.

Проводник, не теряя присутствия духа, без всякого затруднения продвигался все вперед и вперед, выказывая полную уверенность в том, что ведет отряд по настоящей дороге, и лишь изредка бросал рассеянный взгляд то вправо, то влево, не замедляя, однако, хода своей лошади.

Между тем время близилось к полудню, духота становилась нестерпимой, лошади и люди, находившиеся с четырех часов утра в утомительном переходе по непроходимым чащобам, начинали уже уставать и настойчиво добивались, чтобы им позволили отдохнуть перед тем, как пуститься в дальнейший путь.

Капитан решился расположиться лагерем на одной из тех широких прогалин, которые в изобилии попадаются в таких лесах, образовавшись в том месте, где упало на землю несколько деревьев, разрушенных ураганом или временем. Раздался сигнал располагаться биваком. Солдаты и погонщики испустили вздох облегчения и тотчас же остановились.

Капитан, глаза которого были в эту минуту прикованы к проводнику, заметил, как по его лицу пробежала тень недовольства. Чувствуя, однако, что за ним следят, человек этот сейчас же взял себя в руки, притворился, что так же обрадован, как и все, и соскочил с лошади.

Лошадей и мулов освободили от груза и упряжи и пустили покормиться на свободе молодыми побегами деревьев и травой, в изобилии покрывавшей землю.

Солдаты съели свой скудный обед и расположились немного отдохнуть на своих сарапе.

Скоро все люди, входящие в состав каравана, погрузились в сон. Бодрствовали только двое — капитан и проводник.

Каждый из них — приходится предположить это — мучился какими-то мыслями, далеко отгонявшими сон и не дававшими им покоя даже в минуту всеобщего отдыха.

В нескольких шагах от прогалины грелись на солнце чудовищные игуаны, лежа в сероватом русле ручейка, который с легким журчанием катился вперед, преодолевая всевозможные препятствия, попадавшиеся ему на пути. Мириады насекомых наполняли воздух жужжанием, производимым их крыльями, белки прыгали с ветки на ветку, птицы, притаившись в листве, распевали во весь голос, а иногда над высокой травой появлялись острая головка и боязливые глаза лани, которая вдруг кидалась в чащу с криком, выражающим испуг.

Но оба наших героя были слишком заняты своими мыслями, чтобы обращать внимание на окружающее.

Капитан поднял голову. В это мгновение проводник смотрел на него так пристально, что это могло показаться странным. Застигнутый врасплох, он постарался отвлечь внимание капитана, обратившись к нему с разговором, но подобным приемом нельзя было обмануть капитана.

— Вот жарища-то, ваша милость! — сказал проводник с беспечным видом.

— Да, — ответил ему капитан.

— Разве вы не хотите немножко поспать?

— Нет.

— Что касается меня, то веки мои отяжелели и глаза смыкаются помимо моей воли. Я, если позволите, последую примеру товарищей и прилягу на несколько минут.

— Подождите немного, я желаю с вами кое о чем потолковать.

— Со мною?

— Да.

— Я готов, — ответил проводник таким тоном, как будто ему было все равно.

Он со вздохом сожаления поднялся со своего места и пошел, чтобы сесть рядом с капитаном, который подвинулся, давая своему собеседнику возможность воспользоваться тенью толстого дерева с зеленой листвой, осенявшего сидевших под ним своими гигантскими ветвями, сплошь окутанными вьющимися растениями и бородой испанца.