— Нам предстоит серьезная беседа, — заметил капитан.

— Как вам будет угодно.

— Можете вы быть со мною вполне откровенным?

— Что это значит? — произнес проводник, пораженный неожиданностью этого прямого вопроса.

— Или, если вы предпочитаете выражаться по-иному, можете вы быть со мной искренним?

— Это — смотря по обстоятельствам.

Капитан посмотрел на проводника.

— Согласны вы отвечать на мои вопросы?

— Я еще не знаю.

— Как! Вы этого не знаете?

— Выслушайте меня, ваша милость, — сказал проводник, прикидываясь простаком. — Моя мать, уважаемая женщина, всегда советовала мне опасаться людей двух сортов: заемщиков и любопытных, так как первые, по ее словам, думают больше о вашем кошельке, а вторые — о вашей тайне.

— Значит, у вас есть тайна?

— У меня? Ровно никакой.

— Так чего же вы боитесь?

— Ничего особенного я не боюсь, уверяю вас. Ну, задавайте же мне свои вопросы, ваша милость, я постараюсь дать вам на них ответ.

Мексиканский крестьянин имеет большое сходство с нормандским в том отношении, что от него так же трудно добиться точного ответа на предложенный ему вопрос. Капитану пришлось удовольствоваться условным согласием проводника и он продолжал:

— Кто вы такой?

— Я?

— Да.

Проводник рассмеялся.

— Вы сами это отлично видите, — сказал он.

Капитан покачал головой.

— Я спрашиваю вас не о том, чем вы кажетесь, а о том, каковы вы на самом деле.

— Э-э! Senor caballero, кто же может с полной определенностью ответить за себя, каков он на самом деле?

— Послушай, бездельник, — угрожающим тоном произнес капитан, — у меня нет никакой охоты терять с тобой время, слушая все твои увертки. Отвечай мне прямо на мои вопросы, иначе…

— Что иначе? — иронически прервал проводник.

— Иначе я прострелю тебе череп, как собаке! — ответил капитан, вынимая пистолет из-за пояса и быстро взводя курок.

Взор проводника загорелся недобрым огоньком, но лицо сохранило прежнее бесстрастное выражение и ни один его мускул не дрогнул.

— О-о! Господин капитан, — ответил проводник глухим голосом. — У вас странная манера расспрашивать своих друзей.

— Кто мне поручится, что вы мой друг? Я вас совсем не знаю.

— Это верно. Зато вы знаете того, кто послал меня к вам. Человеку этому мы оба подчиняемся, я исполнил его приказание отыскать ваш отряд, а ваша обязанность заключается в том, чтобы повиноваться полученному вами распоряжению.

— Да, но это распоряжение передано мне вами.

— Что же из этого?

— Кто мне может поручиться, что депеша, которую вы мне доставили, действительно была вручена вам?

— Caramba [31]! Ваши слова, капитан, для меня не очень-то лестны! — возмущенным тоном ответил проводник.

— Я это знаю. К сожалению, мы живем в такое время, когда друзей трудно отличить от врагов, и надо принимать все меры, чтобы не попасть в ловушку. На меня правительство возложило чрезвычайно важное поручение, и мне поневоле приходится относиться с известной подозрительностью к незнакомым мне людям.

— Вы правы, капитан, поэтому, несмотря на всю оскорбительность ваших слов, я те стану относиться к вам придирчиво. Исключительность положения вызывает исключительные меры. Впрочем, я постараюсь своим поведением доказать вам, что вы судите обо мне ошибочно.

— Я буду счастлив, если ваши слова оправдаются. Но берегитесь — если я замечу в ваших действиях что-нибудь подозрительное, да и не только в действиях, но и в словах, то я сейчас же прострелю вам череп. Теперь вы предупреждены, советую вам принять мои слова к сведению.

— Да будет так, капитан, мне придется рисковать своей жизнью. Но что бы ни случилось, я убежден, что совесть не будет меня мучить, так как мною руководят благие цели.

Слова эти были сказаны с таким искренним выражением, что внушили доверие капитану, несмотря на всю его подозрительность.

— Посмотрим, — сказал он. — Скоро ли мы выберемся из этого проклятого леса?

— Нам осталось не более двух часов пути. К вечеру мы соединимся с теми, кто нас ждет.

— Дай-то Бог! — пробормотал капитан.

— Аминь! — сказал проводник веселым тоном.

— Но так как вы не сочли нужным ответить ни на один мой вопрос, вы не должны обижаться на то, что с этой минуты я не буду спускать с вас глаз, а когда мы вступим в ущелье, вы поедете со мной рядом.

— Как вам будет угодно, капитан. Сила, если не право, на вашей стороне, и я должен руководствоваться вашими желаниями.

— Очень хорошо, теперь вы сможете спать, сколько вам будет угодно.

— Значит, наша беседа окончена?

— Окончена.

— В таком случае я охотно воспользуюсь вашим позволением и постараюсь наверстать потерянное время.

С этими словами проводник протяжно зевнул и, отойдя немного в сторону, расположился прямо на земле, закрыл глаза и через несколько минут сделал вид, что погрузился в крепкий сон.

Капитан продолжал бодрствовать. Разговор с проводником только увеличил его беспокойство, показав ему, что он имеет дело с чрезвычайно хитрым человеком, который только прикидывается неотесанным простаком.

В самом деле, он не ответил ни на один вопрос, обращенный к нему капитаном, и скоро заставил капитана от наступления перейти к обороне, представив ему веские доводы, против которых офицеру нечего было возразить. Вследствие всего этого дон Хуан находился в чрезвычайно плохом расположении духа, вызванном недовольством самим собой и другими. Внутренне он был уверен в своей правоте, но положение вещей некоторым образом заставляло его признать себя виновным.

Солдаты, как это часто бывает в подобных обстоятельствах, заразились дурным настроением командира. При этом офицер, опасаясь того, как бы ночной мрак не увеличил те затруднения, которые задерживали путь, и не имея никакого желания быть застигнутым ночью в непроходимом лесу, сильно сократил время стоянки на биваке, чего не позволял себе делать ни в каких ситуациях.

В два часа пополудни он отдал приказ седлать лошадей и трогаться в путь.

Между тем дневная жара начала спадать, солнечные лучи, перестав падать отвесно, утратили значительную часть своей силы, и переход продолжался в более сносных условиях, нежели утром.

Согласно своему решению, капитан приказал проводнику ехать рядом с собой и старался ни на минуту не терять его из виду.

Но тот, по-видимому, вовсе не смущался таким положением дел и ехал с самым беспечным видом, дымя маисовой сигареткой и вполголоса напевая какую-то песенку.

Мало-помалу лес начинал редеть, прогалины попадались чаще, и глазам открывалось более широкое поле зрения. Все заставляло предполагать, что лес скоро кончится.

Между тем справа и слева стали попадаться заметные неровности почвы, которая начинала постепенно повышаться, и тропинка, по которой следовал караван, делалась круче по мере того, как он продвигался вперед.

— Значит, мы теперь недалеко от предгорья? — спросил капитан.

— О нет, еще далеко, — отвечал проводник.

— Однако теперь мы движемся уже среди холмов.

— Да, но очень небольших.

— Это правда, но, если я не ошибаюсь, мы сейчас вступим в ущелье.

— Да, но оно очень короткое.

— Вам бы следовало меня предупредить.

— Зачем же это?

— Чтобы я мог выслать разведчиков.

— Это верно, но и теперь еще не поздно это сделать, если только вам будет угодно, хотя на том конце ущелья находятся те, кто нас поджидает.

— Значит, мы у цели своего пути?

— Почти что так.

— Пришпорим коней.

— Это — самое лучшее.

Они двинулись вперед.

Вдруг проводник остановился.

— Э-э! — сказал он. — Посмотрите-ка туда, капитан: не замечаете ли вы ружейного дула, которое блестит на солнце?

Капитан мгновенно обратил свой взор в ту сторону, куда указал проводник.

В ту же минуту с обеих сторон дороги раздались залпы, и на караван посыпался град пуль.