Андрей (удивленно): А вы откуда знаете?

Наталья: Посмотрите, как она сумку скотчем перемотала для верности. Ее не волнует, насколько эстетично смотрится ее багаж со стороны, ее больше всего интересует надежность. И сумку эту она купила на один раз, на одну поездку, чтобы не жалко было потом выбросить. Ей самой эта сумка совершенно не нравится, но ей на это наплевать — главное дешево. А покупать дорогую сумку на одну поездку… Скорее всего, она просто не может себе этого позволить. Она редко ездит, и едет она не в командировку, это абсолютно точно. У нее наверняка какие-то неприятности, я просто чувствую это.

Андрей: Ну ладно, про неприятности — верю, может, вы и умеете чувствовать их на расстоянии. Про командировку тоже верю, и то, что ездит она редко: еще бы, если б ездила чаще, наверняка разорилась бы на более приличную сумку или чемодан. Но с чего вы взяли, что дорога ее ожидает с пересадками?

Наталья: Все очень просто. Она транзитная пассажирка. Я давно за ней наблюдаю. Она прилетела откуда-то и теперь ждет следующего рейса.

Андрей (недоуменно): Да откуда вы знаете?!

Наталья: Во-первых, ее никто не встречает и не провожает. Во-вторых, смотрите: у нее на сумке бирочка, значит, она уже сдавала сумку в багаж. Если бы это была конечная точка ее путешествия, она бы не сидела здесь, а, как минимум, ушла бы на автобусную остановку, даже если бы ее никто не встречал. Но она никуда не идет, она даже не смотрит по сторонам, значит, никого не ожидает увидеть — у нее нет знакомых в Москве. Она только без конца поглядывает на часы и прислушивается к объявлениям диспетчера. Значит, ждет следующего рейса.

Андрей (с легкой усмешкой): И правда, все просто, как дважды два. Ну и что — едет себе тетка куда-то с пересадками, ну и что? Какое вам до нее дело?

Наталья: Да, в общем-то, никакого. Но я чувствую ее боль. У нее случилось что-то нехорошее, ей сейчас очень плохо. Она как будто разрывается на две части. И остаться не может, и не ехать нельзя. Вот я и сижу, сочувствую ей. Если я подойду к ней и предложу свою помощь, она примет меня или за сумасшедшую или за аферистку какую-нибудь. Подумает, что я хочу стащить ее драгоценный багаж… Увы, люди стали такими черствыми и чужими друг другу, что в мою доброжелательность и бескорыстность никто не поверит. А мне так хочется помочь ей, так хочется облегчить ее душевные страдания, утешить. Вот для этого я и приезжаю сюда чуть ли не каждый вечер. Высмотрю пассажира, не похожего на других, и придумываю историю про него.

Андрей: А историю-то зачем выдумывать? Что, так просто нельзя посочувствовать, что ли?

Наталья: Нельзя. Фальшиво получится, неискренне. И человек не почувствует облегчения от такого сочувствия. Нет, вы не понимаете: обязательно нужна история, обязательно! Иначе никак… Зато если с историей, я просто всеми фибрами души чувствую, что человеку стало легче. Вот и эта барышня уже не с такой тоской смотрит вокруг. Конечно, ей все равно больно, потому что я не могу, к сожалению, забрать всю ее боль, но разделить, облегчить могу.

Андрей: И какую же историю вы для нее выдумали?

Наталья: Она вышла замуж за иногороднего и перебралась к нему. А родители и друзья остались в родном городе, во Владивостоке.

Андрей: А почему именно Владивосток?

Наталья: Он далеко, он очень далеко… Так вот, родители остались во Владивостоке. Наверное, они уже совсем старенькие — барышня-то наша тоже давно не девочка. Возможно, из родителей уже остался только один, наверное, мать. И теперь мать серьезно заболела. Очень серьезно. Возможно, это начало конца. Дочь это понимает, и знает, чувствует, что должна быть рядом с матерью. Возможно, у нее нет братьев и сестер, и матери просто не на кого больше надеяться. Но врачи говорят, что предсмертное состояние может продлиться несколько месяцев, может, даже год. И что делать дочери? Наверное, она должна пожертвовать всем и находиться рядом с матерью. И она наверняка так и поступила бы, если бы нужно было жертвовать только собой. Но у нее семья, муж, дети. Допустим, муж и сам мог бы справиться с детьми и с хозяйством, а вдруг оказался как раз тот момент, когда без матери — просто никак? Может, у дочери выпускной класс, экзамены, выпускной бал, поступление в институт? Может, она выходит замуж? А может, собирается рожать ребенка? А может, сын уходит в армию, и если мать его не проводит, то не увидит его два бесконечно долгих года. А может вообще никогда не увидеть — вы же знаете нашу армию! Вот она и разрывается между материнским и дочерним долгом! И какой из них важнее? Вы знаете? Что бы вы сделали на ее месте?

Андрей: Ой, нет. Я уж лучше побуду на своем. Мне с Иришкой проблем хватает.

Наталья: Вот то-то и оно. Всем хватает своих проблем. А человеку плохо. Очень плохо. И кто знает, если я не разделю ее боль — может, у нее просто не выдержит сердце и тогда ни матери не достанется ее тепла, ни дочери, ни сыну, ни мужу. Вот и получается, что я вроде как должна быть здесь, должна помогать таким несчастным, как эта женщина, обязана делить их боль…

Андрей: Так а зачем для этого ехать в аэропорт? Думаете, в городе таких несчастных меньше? Дайте объявление в газету: 'Разделю ваши печали. Бесплатно и качественно' — желающих налетит вагон и маленькая тележка! И вам проще, никуда ездить не надо, сами приедут, сами все расскажут — даже истории для каждого не придется выдумывать.

Наталья (задумчиво): Утолю твои печали… (Словно очнувшись): Нет, молодой человек, вы так ничего и не поняли. В городе им и без меня есть кому поплакаться в жилетку. А здесь они — одни во вселенной. В этой суете они чувствуют себя совершенно потерянными и одинокими.

Устанавливается тишина, по-прежнему прерываемая лишь объявлениями диспетчера.

Андрей: Ну ладно, вы вся из себя такая сердобольная. Но тогда ведь кто-то должен заботиться и о вас?

Наталья (с грустной усмешкой): Обо мне? Ну что вы! Я же сильная женщина, кому придет в голову сочувствовать сильной женщине?!

Андрей: Мне. Потому что я понял: нет у вас никакого мужа. И вообще никого у вас нет, иначе вы не испытывали бы потребности мотаться за полсотни километров в аэропорт, чтобы придумать жалостливую сказочку про усталую пассажирку.

Наталья отворачивается, пытаясь скрыть заблестевшую слезинку.

Наталья (утерев слезу и вновь повернувшись к собеседнику): Много вы понимаете!

За стойкой бара появляется буфетчица Ирина. Протирает стойку тряпкой, раскладывает конфеты-шоколадки, изображая, что не замечает ревнивого приятеля. Андрей оглянулся, дернулся было со стула, но вновь сел, упершись взглядом в Наталью.

Наталья: Идите уже, идите. Пора мириться. И не вздумайте больше ревновать. И тогда все будет хорошо. Идите…

Андрей (с сомнением): А вы?

Наталья (улыбнувшись сквозь слезы): Я сильная женщина, вы за меня не переживайте. Идите, юноша, идите, вас ждут. А то если она начнет вас ревновать, будет совсем нехорошо. Идите.

Андрей нерешительно встает и подходит к барной стойке. Берет Ирину за руку. Та пытается ее вырвать, но он держит крепко.

Андрей: Прости. Я дурак, я все понял. Прости?

Ирина (зло): Иди, откуда пришел!

Андрей: Ирчик, ну перестань! Ты же прекрасно знаешь, что я просто ждал тебя.

Ирина (громким шепотом): Интересно, с каких пор тебя потянуло на пенсионерок?!

Андрей: Ир, ну брось! Не говори глупостей! Просто посидели, поговорили. Она, можно сказать, твой постоянный клиент, а ты о ней так. И никакая она не пенсионерка — очень даже интересная женщина…

Ирина перебивает: Ах, интересная?! Интересная, значит? Вот и шуруй к своей интересной, а меня оставь в покое! Я тебе по возрасту не подхожу — ты ж у нас теперь на пенсионерок переключился!

Андрей (со скрытой угрозой в голосе): Ириш, последний раз прошу — перестань! А то я сейчас напьюсь до безобразия и устрою что-нибудь нехорошее. И вообще, усвой — ревность непродуктивное чувство, от нее нужно избавляться, она к хорошему не приведет.