Хейуорт вглядывался в лица членов Совета, которые осмысливали его слова. Говорил тихо, мягко, сдерживая внутреннее напряжение. Не верил ни единому только что произнесенному слову, только знал — публичное судилище надо любой ценой отменить, поэтому выкладывал все, что взбрело в голову, все, что может замутить воду, сбить с толку членов Совета. В душе абсолютно уверенный, что Ла Наг и есть Робин Гуд, он именно поэтому не желает его выставлять на публичное обозрение.

— Но нам необходимо, чтоб он был Робин Гудом, — заявил Метеп в наступившем молчании. — Он должен быть Робин Гудом! Только так можно будет хоть что-то спасти… — Тон его стал умоляющим. — В ходе суда внимание общественности переключится с нас на него… Возмущение будет направлено на него и на Землю. Мы получим время для передышки…

— Никакого суда, — твердо отрезал Хейуорт. — Его надо тихонечко допросить, потом тайно казнить, а потом объявить, будто мы его освободили за недостаточностью улик и продолжаем поиски настоящего Робин Гуда. Публичный суд не даст нам никакой передышки.

— Тогда мы ничего не получим, кроме того, что имеем сейчас! — пробормотал Метеп дрожащими губами. — Разве не понимаешь? Все решат отозвать меня! А когда меня свергнут, и вы поголовно погибнете вместе со мной…

— В связи с экономическим кризисом можно ввести военное положение, — подсказал Хейуорт, видя, что Метеп впадает в истерику. — Тогда снова вернешься.

— Я не желаю прославиться в качестве единственного Метепа, который остался у власти с помощью вооруженной охраны! Конечно, объявлю военное положение, если придется. Но суд…

— Но суд станет для всех нас смертельным капканом! — крикнул Хейуорт, вскочив на ноги, выплеснув внутреннее раздражение, которое накапливалось с того самого момента, когда Метеп разбудил его нынче утром. Вдобавок у него остается последний единственный шанс. — Неужели нельзя вдолбить в ваши тупые головы, что мы столкнулись с гением? Мне точно известно, что именно Робин Гуд — кто б он ни был — виновен в постигших нас бедах. Не знаю, как он их накликал, не знаю зачем, не знаю, что будет делать дальше, но совершенно уверен, что ему нужен публичный суд. Не устраивайте публичного суда! Дайте мне побеседовать с ним пару дней. Точно отмеренная доза медикаментов заставит его разговориться, и он нам все откроет — может быть, даже личность настоящего Робин Гуда. — Главный советник остановился, переводя дух и оглядывая бесстрастные лица. — Слушайте… согласимся на компромисс. Как только я с ним до конца разберусь, устраивайте свое маленькое представление, если вам этого еще захочется. Только сначала дайте его расспросить!

— Суд состоится сегодня. Немедленно, — непреклонно объявил Метеп. — Все согласны? — спросил он, подняв правую руку и даже не потрудившись взглянуть на присутствующих за столом. Остальные четыре члена Совета тоже проголосовали.

Хейуорт, круто развернувшись, направился к двери.

— Пусть вина падет на ваши головы! Я в этой безумной выходке не принимаю участия.

— Куда же ты собрался? — ровным холодным тоном поинтересовался Метеп.

— Подальше от Трона, пока вы его в дым не развеяли.

— Уж не на Землю ли? — уточнил Крагер, радостно морща физиономию при виде поражения Хейуорта.

— Ты останешься под домашним арестом, — решил Метеп. — До суда посидишь в комнате, которую тебе предоставили в комплексе, а оттуда охрана тебя отведет в Зал Свободы. Точно зная, что ты постараешься переиграть нас, не допущу ничего подобного. В первую очередь надо внушить народу, что мы по-прежнему едины.

— Ничего у тебя не выйдет!

Метеп с бледной улыбкой нажал на столешнице кнопку.

— Не выйдет?

В открывшейся двери стояли два имперских охранника.

— Взять его.

Перед камерой стоял охранник. Ла Наг большим и указательным пальцами нащупал бугорок на щиколотке, готовясь нажать.

— Ну, мистер Робин Гуд, — проговорил мужчина, весьма упитанный, в отличие от тощего Стина, — то самое дерьмо, что сидит наверху, собирается тебя подвергнуть жестокому испытанию.

Ла Наг крепче сжал пальцы на щиколотке.

— Что это значит?

— Суд назначен на сегодня после обеда. В Зале Свободы. По видео все время талдычат.

— Да ну?..

Он выпустил из пальцев шишечку, которая фактически представляла собой желейную горошину в непроницаемой капсуле, и успокоился, изо всех сил удерживаясь от радостного хохота и торжествующей пляски по камере. Страшно было даже думать, что придется раздавить горошину. Теперь, кажется, необходимость отпала. В горошине содержится нейролептик. Как только капсула будет раздавлена, он проникает в подкожную жировую прокладку, откуда постепенно поступает с кровью в единственную подверженную его влиянию область организма — в околообонятельное поле Брока в левом полушарии мозга, — где вызывает мембранную дисфункцию нейронов, эффективно парализуя речевую функцию на две недели. При этом невозможно сформулировать ни одну мысль, любой словесный вопрос воспринимается как бессвязное сочетание звуков, письменные вопросы представляются бессмысленным набором неких знаков, и сам допрашиваемый, если б ему велели, нацарапал бы что-нибудь невразумительное. Подобное состояние называется рецептивной и экспрессивной афазией Какими бы препаратами следователи его ни накачивали, Ла Наг не сказал бы ни правды, ни лжи.

— Ядром клянусь! — заверил охранник. — Ни когда не видел, чтоб кого-нибудь так поспешно судили. Видно, правда собрались устроить показа тельный процесс, извини за выражение.

— А ты чего ждал?

Охранник покачал головой:

— Ты все правильно сделал, насколько я мог; судить. Только откуда знал, что получится имен но так?

— Из истории, — объяснил Ла Наг, с трудом удержавшись от цитаты из Сантаяны[10]. — На Земле уже было такое. Дело чаще всего заканчивается разрухой и временным застоем. Иногда зверской жестокостью. Надеюсь на сей раз избежать обоих вариантов.

— Боюсь, до конца разъяснить это ты не успеешь, — с сожалением заметил охранник.

— Тебя как зовут?

— Букер. А что?

— Ты можешь мне помочь.

Букер сокрушенно тряхнул головой:

— Не проси тебя выпустить — не смогу, даже если б решился рискнуть. Никак не получится. — Он улыбнулся. — Знаешь, меня могут уволить за то уже, что я с тобой заговорил. Ну и ладно. Все равно на мою зарплату детей не прокормишь. Если б я кое-чего не таскал из столовой пару раз в неделю, мы бы умерли с голоду. Можешь себе представить — я получаю в час тысячу марок и постоянно теряю в весе! Вчера нам вообще не платили… Если еще раз не заплатят, потребуем выдавать деньги дважды в день или уйдем. Вот когда у них возникнут настоящие проблемы! А выпустить тебя не могу. Даже если отдам тебе собственный бластер, все равно остановят. Скорей позволят тебе пристрелить меня, чем пропустят.

— Я ничего подобного не прошу. Присмотри только, чтобы я дожил до трибунала.

Букер рассмеялся:

— Никто тебя не собирается убивать, по крайней мере до вынесения смертного приговора. — Он вдруг помрачнел. — Слушай, прости меня за такие слова. Я не хотел…

— Знаю. Но прошу серьезно. Вдруг кому-то захочется, чтоб я перед судом вообще не предстал.

— Да что ты…

— Окажи мне единственную услугу. Договорись с другими охранниками, кого знаешь, кому доверяешь, и хорошенько присматривайте. В конце концов, я прошу не больше того, за что вам Империя платит: охранять заключенного.

Букер прищурился:

— Ладно. Если это тебя успокоит, то я постараюсь.

Он пошел прочь, через каждую пару шагов оглядываясь через плечо и качая головой, словно убедившись, что знаменитый Робин Гуд, в конце концов, все-таки сумасшедший.

Ла Наг шагал по камере. В кровеносной системе кипел адреналин, сердце бешено колотилось, подмышки и ладони вспотели. Почему? Все идет по плану. Откуда же ощущение неумолимой обреченности? Откуда смутное пугающее предчувствие чего-то ужасного? Собственной смерти…