Мадия закрыла глаза. Мысли снова и снова возвращались к эпохам, событиям, датам, фамилиям. Как долго и трудно шло человечество к пониманию простой, в сущности, истины, что Вселенная бесконечна - бесконечны и разумные миры! Поднявшись в космос, люди поняли еще одну простую истину: что им принадлежит не Земля, не Солнечная система, а бесконечный звездный мир.

В памяти Мадии возникали картины далекого прошлого. Индусы в белых одеждах, приносящие жертву божествам и поющие гимны из Ригведы... Площадь цветов в Риме. Толпы людей. Кольцо из черных одеяний инквизиторов вокруг костра. Черный столб дыма над костром. Человек, привязанный к столбу. Пламя жадно лижет его тело. Человек тихо стонет. Глаза смотрят в высокое. синее небо. Бруно... Городок в старой России. Молчание и тишина на улицах под жарким июльским солнцем. Город, застывший и тихо стареющий. На многих домах пожелтевшие от времени объявления: "Сей дом продается". На колокольнях церквей часы отмечают четверти, некоторые - минуты. Тихо умирает городок, и над ним - каждую минуту - тихий стон колокола. Еще минута прожита... На тишину, на город, на церкви наплывает худое, энергичное лицо в русской косоворотке. Константин Циолковский. В руках - объемистая тетрадь в клеенчатой обложке. Крупно: "Исследование мировых пространств реактивными приборами".

Ученый смотрит в звездное небо. Мадия видит Млечный Путь, "чечевицу", как называли студенты нашу Галактику. Сверху она похожа на спираль, а сбоку - на веретено. В центре белые точки, прижатые одна к другой. Циолковский показывает рукой на это звездное скопление. И летит туда звездолет...

Мысли Мадии бегут, как поток воды в горах; поток, который несется через долины и равнины, увлекая властным течением мелкие ручьи. Книга Чарлза увлекает властно, как поток. Вселенная. Звезды. Чужие солнца. Планеты. Еще галактики, еще туманности. И нет им конца, и нет там жизни...

"Выдающиеся ученые прошлых времен, - писал Эллиот, - заложили фундамент, на котором покоится современная наука о происхождении миров. Мы, потомки, благодарны им за великие деяния, за подвиг. Их имена вечно живут в наших сердцах, сердцах внуков, правнуков... Это они, наши великие предки, открыли последующим поколениям дорогу в звездный мир. Изумляет глубина научного предвидения ученых минувших времен. И это при столь мизерном количестве знаний о Вселенной. Априорные утверждения наших предков о множественности обитаемых миров мы приняли как аксиому. Она, как эстафета, передается из поколения в поколение. С детства мы знаем, что дважды два четыре, что скорость света постоянна, что энергия покоя равна массе на квадрат скорости света, и Земля - не единственная носительница разумной жизни во Вселенной.

В середине двадцатого века человек вышел в космос. За пять последующих веков Мы поднялись на великие вершины жизни. Человек, изучив планеты Солнечной системы, полегел за ее пределы. Фантасты были посрамлены - ни на Марсе, ни на Венере не удалось обнаружить разумную жизнь".

Эллиот не обошел молчанием и таинственный "Шар Тарханова", переданный в Музей космонавтики погибшим академиком звездолетчиком Тархановым.

"Кто может доказать, - писал далее Эллнот, - что шар прибыл из космоса, если на нем - изображение нормального человеческого тела? Если допустить множественность миров, то следует допустить и многообразие форм жизни. На других планетах невозможно повторение эволюционного пути, приведшего к происхождению человека. "Шар Тарханова", созданный неизвестно для какой цели, - дело рук землян."

Пять столетий человек скитается по неведомым звездным дорогам. Пять столетий человек простирает руки к звездам: разумная жизнь, отзовись! Звезды молчат. Молчат звезды. Пять веков Земля посылает к звездам сигналы: Вселенная, отзовись! Молчит Вселенная. Молчит..."

Откинувшись на спинку кресла. Мадия пытается привести в порядок свои мысли. Книга Эллиота действовала подобно анестезии: парализовала критические доводы разума и в то же время унифицировала мозг. Сейчас она во всем была согласна с профессором. Да, Вселенная молчит. Да, призывы Земли остаются без ответа. Мадия знала это, но, как и миллиарды землян, верила, что во Вселенной множество разумных миров и со временем человечество найдет своих далеких братьев. Эллиот ставил ее веру под сомнение.

Мадия включила телеэкран, чтобы отвлечься от книги, Хотелось музыки. Какую-нибудь старинную мелодию. Но вместо музыки она услышала английскую речь. Неужели и тут Чарлз? Экран медленно засветился, и наконец появилось изображение Эллиота.

Сильно развитый интеллект, высокая образованность всегда налагают на лицо печать резкой индивидуальности. И Мадия любила таких людей и не любила ходячую интеллигентность, сглаженные лица. Мадия, не отрываясь, смотрела на Чарлза. Очень красивое и правильное лицо. Но чем-то оно ей не нравилось сейчас.. Быть может, своей сглаженностью. Не лицо, а отражение сотен лиц, нечто неуловимое, как мерцание звезд. - "Я несправедлива к нему", - подумала Мадия.

Эллиот рассказывал о своей книге.

- Веками человечество живет мечтой о встрече с разумными существами. Но где они? Я вас спрашиваю, земляне, - где они? - Эллиот простер руки, как бы вопрошая небо. - У нас нет никаких доказательств существования разумной жизни на других планетах, и вряд ли появятся такие доказательства. Я пришел к выводу: наша планета - единственная обитель разумной жизни в Галактике. Мы одиноки во Вселенной. И не пора ли нам прекратить тратить материальные ресурсы планеты на полеты за пределы Солнечной системы и обрекать лучших людей на мучительные десятилетия одиночества...

Мадия выключила экран. Неужели Чарлз прав и мы одиноки во Вселенной? Сигналы, принятые станциями Комитета галактической связи, оказались магнитной записью старинной песни космонавтов. То, что не могли разгадать современные электронные машины, расшифровал магнитофон двадцатого века. Расшифровка расстроила Мадию. Шутку радиолюбителя она приняла за сигнал инопланетной цивилизации. Работник музея - старик с усталым лицом - порекомендовал ей обратиться в Институт математической лингвистики. А стоит ли идти?

Солнце заливало улицы Москвы. Мостовая из мягкой прупластики, словно весенняя травка, тянулась к солнцу. Но она была прохладная, эта мостовая. Под землей работали кибернетические устройства, создавая искусственную прохладу, искусственную зелень. И все-таки ей нравилась эта прохлада летнего шумного дня, мострвая, похожая на газон.

Мадия стояла у дверей Института математической лингвистики и никак не решалась войти.

- Мадия?

Она вздрогнула и повернулась. Перед ней стоял Эллиот. "Он, очевидно, прав", - подумала она.

- Что ты здесь делаешь? И почему у тебя такой удрученный вид? - Он взял ее за руки. Мадия не отодвинулась и не оттолкнула его. Он не волновал ее, как прежде. - Не надо было мне уезжать в Америку. Почему-то мне кажется, что я теряю тебя.

- Нет, Чарлз. Ты просто нашел себя.

- В чем? Я такой же.

- Да, ты не изменился, - усмехнулась Мадия.

Только сейчас она поняла, что он никогда не любил ее и никогда не будет любить. Он всегда будет любить только себя. Правда, с ним можно спокойно прожить жизнь, но...

- Ты долго пробудешь в Москве? - спросил он.

- Завтра улетаю.

Мадия рассказала, зачем прилетела в Москву. Эллиот внимательно выслушал ее.

- Сочувствую тебе. - Он пожал плечами. - Впрочем, я предполагал что-то в этом духе. - И начал довольно резко: - Я не понимаю тебя. Зачем ты пошла в Комитет галактической связи? Еще одна такая неудача - и ты совсем раскиснешь. Пока не поздно,. переходи в Совет Солнца, к Соболеву. Последние два месяца я готовил доклад Верховному Совету Планеты. Академик Соболев считает, что нужно прекратить полеты за пределы Солнечной системы.

- Я рада за тебя, Чарлз. В своей книге ты предугадал мысли академика Соболева.

- Конечно, - не без самодовольства усмехнулся Эллиот. Иначе он не пригласил бы меня к себе...