— Вы уже на ногах, — улыбаясь, сказал дон Гутьерре, — вы первым встаете и последним засыпаете… Не знаю, право, как мне и благодарить вас.

— Не думайте, пожалуйста, об этом, сеньор, — весело отвечал француз. — Я уже говорил вам, что многим обязан дону Мигуэлю.

— Но я-то не дон Мигуэль.

— Не все ли равно, кабальеро! Ведь он ваш близкий родственник… Кроме того, любой человек на моем месте почел бы за счастье оказать услугу вашим прелестным дочкам, таким любезным и таким смелым.

— К сожалению, они страшно утомлены, и я боюсь, что они будут не в состоянии продолжить путь…

— Сегодня, а, может быть, и завтра, мы будем двигаться очень медленно, — перебил проводник. — Хотя бы уже потому, что наши мулы ужасно устали.

— Это верно, я об этом совсем забыл… Ну, да тем лучше — мои бедняжки хоть немного отдохнут.

Тем временем проснулись пеоны. Одни из них принялись чистить лошадей, с аппетитом уничтожавших утреннюю порцию маиса, другие разожгли костры и занялись приготовлением завтрака.

Вскоре появились и дочери дона Гутьерре, уже не в прежних изящных туалетах, а в костюмах амазонок, более подходящих, а, главное, более удобных для путешествия.

Пока пеоны седлали лошадей и грузили поклажу, дон Гутьерре приказал подавать завтрак.

— Сеньор, до Мехико еще очень далеко? — Сакрамента спросила дона Луиса.

— Нет, уже недалеко, сеньорита.

— А когда мы туда прибудем? — полюбопытствовала Жезюсита.

— Если не случится ничего непредвиденного, мы будем там через три дня, сеньорита.

— Так долго! Но, скажите, пожалуйста, сеньор, неужели нам грозит какая-нибудь опасность?

— Ровно никакой, сеньорита, тем более, что нас-таки довольно много, — продолжал он улыбаясь.

— Ну, а сальтеадоры?! — не унималась Сакрамента, как бы предчувствуя грозящую им опасность.

— Сальтеадоры — весьма достойные люди, сеньорита, и я убежден, что они постараются не причинить нам ни малейшего зла.

— Вы в этом уверены, сеньор? — уже в один голос спросили девушки.

— Даю вам честное слово… Кроме того, сальтеадоры совсем не такие уж страшные, какими их обычно изображают.

— Все равно, сеньор, — сказала Сакрамента, — я дрожу при одной мысли о возможности встретиться с ними.

— Положитесь на меня, сеньорита, и не бойтесь ничего… Если только они осмелятся на нас напасть, поверьте, я сумею их урезонить.

Успокоенные этими словами, девушки повеселели, разговор перешел на другой предмет, и завтрак продолжался.

Однако путешественники никогда не тратят лишнее время на завтрак. Вот и сейчас на него потребовалось не более десяти минут.

Стояло великолепное утро. Косые лучи солнца освещали поросшие лесами горы. Сквозь голубоватую дымку вдали, у горизонта, проглядывала снежная вершина Орисабы.

Отряд, ведомый доном Луисом, ступил на узкую тропинку, пролегавшую глубоко между отвесных скал, откуда поднимался сероватый туман. Здесь начинались знаменитые ущелья лас Кумбрес.

За доном Луисом ехали дон Гутьерре и его племянник.

Девушек отделяли от них шагов тридцать, и они не могли слышать разговора мужчин.

Дон Луис подозрительно огляделся по сторонам, как бы желая убедиться, что никого из посторонних поблизости нет, заговорил тоном, свидетельствующим о серьезности предстоящего разговора.

— Вот лас Кумбрес, сеньоры. Через два, самое большее, через три часа нам предстоит встреча с сальтеадорами.

— Ах! — с беспокойством воскликнул Гутьерре. — Что вы такое говорите, дон Луис!

— Я говорю правду, сеньор, и для доказательства моих слов взгляните вон в ту сторону, — ответил француз, протягивая руку в указанном направлении. — Видите вон тот выдающийся вперед мыс, покрытый лесом?

— Да, я отлично вижу его; мы находимся от него на расстоянии не более трех миль.

— Не совсем так, но для нас, по крайней мере сейчас, это не имеет особого значения… Я хотел сказать, что в данный момент в том лесу укрывается человек тридцать сальтеадоров, поджидающих нас.

— Проклятье! Неужели это правда?

— Я в этом убежден.

— Да, да, — проговорил дон Мигуэль, печально покачивая головой, — я узнаю это место, именно здесь они всегда и устраивают засады.

— Этот мыс или, лучше сказать, стрелка, — невозмутимо продолжал француз, — занимает довольно большую территорию, поросшую густым лесом, там-то и обретаются сальтеадоры.

— Но, — сказал дон Гутьерре, — нас тут пятнадцать смелых, отважных людей, и мне кажется, нам будет не трудно, если мы пожелаем проложить себе путь!

— Выслушайте теперь меня, сеньор. Нас действительно пятнадцать человек, но вовсе не смелых, из которых к тому же нужно вычесть предателей.

— Предателей! — вскричал Мигуэль.

— Я их знаю, — спокойно отвечал дон Луис.

— И вы ни одному из них не прострелили до сих пор голову?

— Нет, это никогда не поздно сделать, — спокойно ответил француз. — У меня свои соображения на этот счет, а теперь я продолжаю. Кроме предателей, нам нужно вычесть еще и трусов.

— О! — снова воскликнул дон Гутьерре.

— Простите, сеньор, — смеясь, сказал француз, — позвольте вам заметить, что вы меня просто удивляете своей наивностью… Вы берете с собой пятнадцать слуг и воображаете, что все они вам безусловно преданы и готовы за вас отдать жизнь… Как бы не так!.. Это было бы чересчур глупо с их стороны, и я считаю их совершенно неспособными на это… Преданность в этой стране, как и везде, впрочем, есть не что иное, как капитал, отданный в рост за большие проценты… Какую же выгоду получат ваши пеоны, если их зарубят из-за вас? Никакой, не так ли? Поэтому и не рассчитывайте на них… Я надеюсь, что хотя бы шестеро из них не побегут от врага и исполнят свой долг… Хорошо! Шестеро их да нас трое, это будет всего девять… Неужели же вы серьезно рассчитываете вдевятером одолеть тридцать сальтеадоров. Потом, вы, наверное, совсем забыли, что с вами две женщины, которых надо во что бы то ни стало спасти в первую очередь… Вступать в битву при подобном раскладе сил было бы чистейшим безумием, а я считаю вас достаточно разумным для того, чтобы серьезно рассчитывать на это.

— В таком случае, что же нам делать, скажите мне ради самого Неба!

— Вот в этом-то и вопрос! Случай исключительный, положение крайне щекотливое… Клянусь Богом, я уже около трех часов ломаю голову, стараясь придумать какой-нибудь выход, но мне это не удается… Не пройдет и получаса, как мы окажемся в волчьей пасти, и поэтому мы должны как можно скорее что-нибудь придумать…

— Что же нам делать? — с тревогой в голосе одновременно спросили француза оба спутника.

— Пока еще не знаю… Давайте хорошенько обсудим, но прежде скажите мне, угодно вам будет уполномочить меня действовать от вашего имени?

— Конечно, — поспешил заверить его дон Гутьерре.

— То есть, — продолжал француз, — вы предоставляете мне полную свободу действовать в общих интересах и заранее соглашаетесь со мной, что бы я ни сделал?

— Да.

— Это уже много значит… и вы подтвердите обязательства, если я их дам от вашего имени?

— Клянусь вам!

— Но только думайте сначала о том, что вы будете обещать, дон Луис, — сказал дон Мигуэль глухим голосом. — Вы должны избавить и защитить моих кузин от малейшего оскорбления.

— Постараюсь, хотя человек не имеет права обещать больше того, что он в состоянии исполнить… Я, со своей стороны, обещаю вам, дон Мигуэль, что прежде погибну, чем хоть один из сальтеадоров посмеет коснуться кончиком пальца мантильи ваших кузин.

— Благодарю вас, дорогой дон Луис, — взволнованно отвечал дон Мигуэль, пожимая ему руку. — Я знаю, какое у вас благородное сердце, и я верю вам.

— Вот что, по-моему, вы должны сделать, сеньоры. Вы постепенно замедлите движение каравана таким образом, чтобы между вами и мной было, по крайней мере, сто шагов, и держите ваше оружие наготове на случай, если придется вступить в бой, однако никак не проявляйте своего неприязненного отношения без моего сигнала, иначе мы погибнем… Если начнется битва, нас не спасет от гибели ничто. Решено, не так ли?