– Да что вы кипятитесь, профессор, – примирительно заворковала Рут. – Вон Магдалена уже несёт вам обувь. Всё нормально.

Она показала рукой за спину Семёнова. Тот оглянулся и с облегчением увидел давешнюю медсестру, шаркающую по коридору с парой резиновых шлёпанцев в руке.

Через час состоялось что-то вроде врачебного обхода. Только пациент, как оказалось, на этот раз в больнице всего один. Возможно, поэтому весь медперсонал старательно препятствовал желанию Андрея Александровича выписаться. Несмотря на анализы и уверения, что он уже в полном порядке, доктор Эндрюс уговаривала остаться для проведения каких-то перманентных анализов, проверки отложенного воздействия препарата и так далее.

– Доктор, я сам могу играть терминами и придумывать липовые причины. Скажите, почему вы на самом деле хотите меня здесь оставить?

Рут Эндрюс строгим взглядом посмотрела на медсестру, и та, пожав плечами, вышла в коридор. Доктор придвинулась ближе к Семёнову и негромко сказала:

– Мы беспокоимся о вашей безопасности.

– А что произошло? И почему ко мне не пускают моего сотрудника?

– Верно. Вы же не в курсе. Геннадия Стрина сейчас нет в городе.

– А где он?

– Он обвиняется в тяжком преступлении. Изнасилование и убийство дочери управляющего местным банком.

– Что!? Что за бред, Рут? Гена никогда в жизни бы не пошёл на такое. Тем более, чуть больше года назад умерла его жена. Знали бы вы, как он избегал женщин всё это время, боялся, что из-за связи с ним у них будут неприятности. Нет, я отказываюсь верить. Этого положительно не может быть.

– Увы, это так. Весь город стоит на ушах, ищут вашего сотрудника. Но его давно нет.

– Куда он мог деться? И да. Эфиролёт на месте?

– Да, ваш транспорт так и стоит на выбранной вами площадке. Никто его не трогал, наоборот, к вертолёту приставили охрану.

– Транспорт здесь. А где же Гена? Не пешком же он ушёл.

– Не пешком. Уехал на мопеде. Но в города Конфедерации, а также Техаса ему заезжать никак нельзя. Его тут же арестуют.

– Доктор Эндрюс, у меня от ваших слов сложилось впечатление, что вы что-то недоговариваете… Может, пора рассказать мне всё без утайки?

– Вы завтракали, профессор?

– Нет, конечно. Да и до еды ли, когда вокруг творится такое безобразие.

– Тогда идёмте ко мне в кабинет, я угощу вас чаем с вишнёвым вареньем. Там и поговорим.

Профессор Семёнов сидел за столом и рассматривал газету. На первой полосе, прямо под шапкой, была фотография того самого номера, в котором они остановились. Номер был чист, никаких следов насилия. Но текст ниже говорил совсем о другом.

Андрей Александрович отвлёкся от чтения и вопросительно посмотрел на Рут Эндрюс. Та в ответ красиво изогнула бровь.

– Ничего не понимаю, – начал Семёнов. – В статье говорится, что была борьба, а на фото всё чисто и аккуратно.

– Вы смотрите статью для центральной газеты, профессор.

–Ну и что?

– На ней фото соседнего номера, чтобы не отбивать туристов. Вот, возьмите.

Она протянула лист форматом поменьше. Здесь уже была другая фотография. Мебель, разбитая в щепы, выбитые стёкла, расколотая пополам дверь…

– Вот это да, – удивился профессор. – Такое ощущение, что здесь отбивались от стада диких кабанов.

– Репортёр утверждает, что именно в таком виде и нашёл номер.

– И всё равно я не верю. Геннадий неоднократно спасал мне жизнь, сам для этого рисковал, едва уцелел. Да и жену свою он очень любил. Нет, положительно не представляю.

– Вы правы, профессор, – спокойно подтвердила Рут.

Доктор Семёнов даже замер, забыв вынуть печенье из чашки с чаем.

– Тогда… – пробормотал он. – Ничего не понимаю. Но помилуйте, должно же быть какое-то объяснение.

– Да, профессор. Я точно знаю, что Геннадий Стрин не совершал всех тех ужасов, в которых его обвиняют. Дело в том, что всю ночь убийства мы провели вместе.

– Вот это да… Тогда позвольте, почему вы молчите?

– Вам сложно будет понять, профессор, – проговорила Рут Эндрюс, но увидев вытянувшееся лицо Семёнова, пояснила. – Нет-нет. Не потому, что недостаточно ума. Просто потому, что вы – мужчина. Для вас вопросы морали лежат в несколько иной плоскости. А вот мне, если бы я призналась в случайной связи, пришлось бы туго.

– Но ведь гибнет человек! Хороший человек, смею заметить.

– Не волнуйтесь, не гибнет. Он, скорее всего, уже в Зионе.

– Где? Что Геннадию делать в Новом Израиле? Поверьте, это не то место, куда бы он поехал отдохнуть.

– Понимаете, и в Конфедерации, и в Техасе, и даже в Соединённых Штатах, его сразу схватят и выдадут полиции Форт-Джексона.

– Тогда бы он поехал в Русскую Республику.

– У русских… простите, профессор. У ваших властей очень хорошие отношения с Конфедерацией. Его бы выдали.

– Это вряд ли.

– Уж поверьте, – Рут доверительно закивала головой. – Это политика, Профессор. Никто не будет портить отношения с дружеской территорией из-за одного человека. Даже если бы это были вы, при всём моём уважении.

При этих словах Рут приложила ладонь к своей пышной груди и почтительно склонила голову.

Семёнов некоторое время молчал, переваривая информацию, затем снова взял две газеты, и начал чуть не до буквы сверять текст схожих статей, не забывая при этом периодически макать печенье в блюдечко с мёдом, и вкусно им хрустеть. Но, Рут показалось, что он жевал машинально, не обращая внимания.

Наконец, Андрей Александрович отложил обе газеты, одним глотком выпил почти остывший чай, резко поднялся, и решительно спросил:

– Тогда почему мы сидим? Чего ждём?

– А что вы предлагаете? Полиция ведёт расследование. Я убеждена, скоро они найдут настоящего преступника, и вашему сотруднику ничто не будет угрожать.

– Вы удивительно спокойны, доктор Эндрюс. Я так не смогу, пока не буду уверен, что у Геннадия всё в порядке.

– Вы что, собираетесь ехать за ним?

– Ну, во-первых, меня ещё не выписали из больницы. Согласитесь, было бы нелепо отправиться в путь в казённой пижаме.

Рут рассмеялась.

– Это не проблема. Считайте, что вы уже здоровы. Ваши вещи вернут сразу после нашего разговора. А что во-вторых?

– Во-вторых, дорогая доктор Эндрюс…

– Просто Рут, профессор.

Семёнов кивнул.

– Во-вторых, дорогая Рут, очень сложно найти человека в незнакомом городе. Особенно Геннадия Стрина, и тем более, если он скрывается.

Рут снова рассмеялась, затем сложила руки под грудью, чуть приподняв при этом своё выдающееся достоинство, и с важностью заявила.

– И здесь я тоже могу вам помочь.

– Вы положительно мой ангел-хранитель. Я весь внимание.

Рут Эндрюс встала, походила из стороны в сторону, соблазнительно качая широкими бёдрами, затем остановилась прямо над Андреем Александровичем, наклонилась и тихо сказала:

– Я дала Геннадию записку к одному моему знакомому. Там его и следует искать.

– Тогда, дорогая Рут, мне осталось только переодеться и добраться до эфиролёта.

Эндрюс неожиданно схватила профессора за плечи, резко притянула к себе так, что он впечатался в её роскошный бюст, почти утонув в нём, и, умильно глядя в глаза, попросила:

– Возьмите меня с собой, профессор. Я не буду лишней, обещаю.

Семёнов некоторое время приходил в себя, затем сделал пару маленьких, аккуратных шагов назад, и осторожно поинтересовался:

– А зачем вам это надо?

– Ох, милый профессор. Вы не представляете, как тяжело нормальной, современной девушке в этом пуританском обществе. Вы же видите – я даже не могу заявить о невиновности мужчины без того, чтобы не оказаться опозоренной, и как следствие, исключённой из местного общества.

Семёнов удивлённо молчал.

– Вот смотрите, профессор, – продолжала давление Рут. – Даже несмотря на то, что вы мне симпатичны, по законам этого социума я не имею права хоть как-то проявить свою симпатию. Вы представляете, здесь запрещают парням даже просто гулять с девушками.