Я села обедать. Смотрю, все воспитательницы смеются, друг с дружкой разговаривают, а он устроился за отдельным столиком и голову к миске опустил. Мне его ужасно жалко стало.

После обеда я к нему подошла и сказала:

– Петр Владимирович, вы обещали как-нибудь в выходной повести нас с нашими мамами в Третьяковскую галерею. Давайте пойдем завтра? И моя мама тоже непременно пойдет.

Он в ответ ласково улыбнулся и сказал:

– Хорошо, Галюша, большое тебе спасибо. Ты сама составь список всех, кто хочет завтра идти с родителями или без родителей в Третьяковскую галерею. Встретимся возле кино «Ударник» в двенадцать часов. Хорошо?

Я всех обошла. Галя Крайнева прямо сказала: «Некогда! В воскресенье уйма домашних дел». Нина Вьюшина отправится с матерью платье покупать. Наташа Ситова и Алла Анохина ответили: «Ни за что не пойдем, мы этого противного Крокозавра видеть не хотим!» Некоторые девочки не знали, пойдут или нет. И мальчики тоже сказали: «Не знаем», – но на всякий случай записались, и даже вместе с родителями. Игорь, конечно, не пойдет. Миша Ключик, как всегда, промолчал, но за него Вася Крутов ответил: «Мы в кино собираемся». Гордый какой Ключик, никогда с девчонками не разговаривает, ему, наверное, скучно с нами; он или с мальчишками, или книжки читает. Записалось только десять человек.

Крокозавр, когда узнал, пожал плечами и сказал:

– Ну хорошо, достаточно и десяти. Все равно пойдем в Третьяковку.

После обеда и уборки помещений была «отпускная линейка». Мы все, конечно, оделись в школьную форму, галстуки повязали. Я эти линейки очень люблю, мы торжественно цепочкой поднимаемся на пятый этаж, в актовый зал, каждый класс выстраивается на своем месте.

Раньше Вера Александровна так хорошо нас провожала, больше хвалила, чем ругала, а под конец говорила: «Милые дети, до свидания, до понедельника, передайте привет вашим родителям».

А сегодня линейку проводила Кошечка. Бедная Вера Александровна заболела. Кошечка сказала, что это из-за нас, оттого что мы ужасно шумим. Конечно, все это выдумки. Кошечка говорила очень долго: «Запрещаю громко разговаривать! Запрещаю быстро бегать! Запрещаю еще что-то…» А под конец она сказала, что наш класс, шестой «Б», самый плохой. По-моему, это тоже неправда. И еще Кошечка очень хвалила Совет Справедливых. Они во всем помогают воспитателям, и поэтому мы этих «справедливок» всегда должны слушаться.

Ура! Пишу сразу, как вернулись из Третьяковки. Если сейчас не запишу, половину перезабуду.

К 12 часам возле кино «Ударник» нас собралось только четверо: Крокозавр, Светлана да я с мамой. Мама все повторяла Крокозавру: «Как я рада с вами познакомиться! Мне моя Галя о вас столько интересного рассказывала…» А я маме только про его первую любовь да про изыскателей проболталась.

Стоим мы возле «Ударника», ждем-пождем, никто не пришел. Как им только не совестно! Крокозавр посмотрел на часы, поднял свои густые брови, вздохнул и сказал: «Пойдемте, больше ждать невозможно».

По дороге он нам рассказывал, что с детства любил приходить в Третьяковку, и приходил или один, или вдвоем, втроем с товарищами. И это даже хорошо, что пас сегодня только четверо. Раньше, когда он собирался идти, то загадывал: «Пойду к Сурикову или пойду к Поленову». И потом по полчаса у каждой картины этого художника выстаивал и даже самые маленькие рисунки все до одного пересматривал. И еще Крокозавр рассказывал, что каждый раз он находит в своих любимых картинах новую красоту и, когда возвращается из галереи, только о картинах и думает.

Он нас водил по всем залам второго этажа. Мы столько всего пересмотрели, что у меня в глазах зарябило и голова стала тяжелой, как камень. А Крокозавр все говорил, все рассказывал. Он очень понятно про каждую картину объяснял. Рассказывал про жизнь художников, что они хотели выразить, как много лет свои картины писали… Голос его был какой-то особенный и певучий, а под конец совсем охрипший. И лицо у Крокозавра сделалось тоже особенное. Голову он держал высоко и смотрел на картины, прищурив глаза. Мама потом мне говорила, что лицо у него стало «вдохновенное, как у настоящего художника».

Мы переходили из зала в зал, и я никак не могла поймать Крокозавра где-нибудь в переходе и попросить за Аллу с Игорем.

Многие, наверное, приняли его за экскурсовода и тоже к нам подошли. Скоро вокруг нас столько столпилось народу, что меня совсем оттеснили. Его окружило много чужих мальчиков и девочек, все рты поразинули, слушают. Вот ведь до чего обидно! А наши тюфяки не пришли.

За три часа мы ужасно устали. Вышли на улицу, и мама начала всячески благодарить Крокозавра. Она говорила, говорила… А я иду с ним рядом и все жду: скоро ли мама кончит? Никак мне не удается с ним посекретничать.

Наконец я дождалась, когда мама замолчала, и сразу Крокозавру шепнула:

– Петр Владимирович, мне надо вам одну очень серьезную вещь сказать.

Мы с ним немного поотстали, а мама со Светланой вперед пошли.

Я его попросила:

– Пожалуйста, не рассаживайте Игоря с Аллой.

Он улыбнулся и ответил:

– Можешь не беспокоиться, Галюша. Мне Светлана все рассказала. Почему же вы меня не предупредили, что они шесть лет на одной парте сидят?

В понедельник Петр Владимирович пришел в интернат перед самым обедом, когда шестиклассники уже собрались у входа в столовую.

«Поздоровались приветливо, даже улыбнулись», – отметил он про себя.

Многие подошли и выжидающе остановились на некотором расстоянии. Галя Крышечкина, Наташа Ситова пробрались вперед, Игорь с Аллой остались стоять в стороне, искоса посматривая.

Петр Владимирович понял – узнали, что он их оставляет в покое. Ну, теперь погода прояснится. Один Миша Ключарев отвернулся. Видно, он был сбит с толку рассказом матери о ее переговорах и не знал, по-прежнему ли ему чуждаться своего воспитателя.

Вова Драчев, насупившись, подобрался к Петру Владимировичу и отрывисто буркнул:

– В Третьяковку вчера не мог, ходил с мамой картошку покупать.

Нина Вьюшина подошла и стала долго и сбивчиво оправдываться, почему не смогла прийти – сперва ездила с мамой по магазинам, потом ходила в кино. Примерно то же самое и так же сбивчиво рассказали еще трое.

Наташа Ситова как ни в чем не бывало спросила Петра Владимировича:

– А вы принесли мне хорошие стихи, чтобы выступать в день рождения интерната?

– Принес не только стихи, а еще кое-что.

– Что же? – все навострили уши.

– Хотите, покажу?

Петр Владимирович повел любопытных в раздевалку для взрослых. Там у стенки стояла большая папка. Ее развернули, и все увидели цветные иллюстрации из «Огонька», из других журналов, репродукции известных картин.

– Петр Владимирович, пожалуйста, сейчас же пойдемте в класс развешивать. Ну пожалуйста.

– Позвольте, но с двух до четырех полагается гулять, – возразил он.

– Ничего, ничего, мы быстренько развесим, а потом побежим во двор.

И он уступил. Нельзя было не уступить. Ведь сегодня же день примирения! Гурьбой отправились они в учебный корпус, в свой класс.

Закипела работа, одни резали ножницами куски картона, другие приклеивали к картону картинки, третьи окантовывали их ленточками цветной бумаги, четвертые просто суетились и мешали.

Поперек стен в три ряда шли гладко оструганные деревянные планки. Игорь Ершов и Вася Крутов влезли на парты и стали приколачивать картинки к этим планкам.

Петр Владимирович стоил у окна и командовал:

– Этот угол опустить! Этот поднять!

Галя Крышечкина проявила кипучую деятельность. Она ведь только что побывала в Третьяковке, кто, кроме нее, знает лучше, какую картину куда вешать? Ома бегала от одних ребят к другим, вспрыгивала на парту, слетала вниз, приказывала перевешивать.

– А почему вы не на прогулке? – раздался вдруг ласковый голос.