Эти странные мысли были вызваны упреками Герты. Регине уже трудно было разобраться в себе. Это раньше, когда она была человеком прозрачным как стекло, просвечивающим насквозь, ей было легко анализировать свои поступки и чувства. Прежняя Регина не стала бы жалеть пьянчугу Пампеля и тем более каких-то незнакомых типов возле винных лавок и пивнушек в городе — этакие отбросы человечества, все на одно лицо. Душа болела из-за оставшегося дома Пампеля, ведь она хладнокровно отправилась в город, чтобы изменить мужу и заиметь от чужого человека ребенка, который после рождения будет носить фамилию обманутого супруга. Безнравственность Регины не умещалась даже в ее собственном сознании. К сожалению, тут не до благородства — по крайней мере теперь, когда она приступила к созданию семьи.

Регину подташнивало. Она не знала, то ли это происходит из-за отвращения к самой себе, то ли является благоприятным физиологическим признаком. Она понятия не имела, когда начинаются подобные явления и всегда ли они сопутствуют известному состоянию.

А может, лоно пусто и Регине лишь грезится беременность. И во имя этого призрачного мерцания она готовится к предстоящей миссии, стараясь воспитать в себе способность понимать и прощать.

Или Регину окружили какие-то химеры? Может быть, она стала бесхребетной? Она всегда считала себя напористой и довольно самонадеянной. Человеческая натура все же не жидкость, которую можно перелить в какой угодно сосуд и придать ей этим новую форму.

Есть ли смысл жалеть Пампеля? Регине в устройстве ее жизни он нужен как косвенный, хотя и существенный фактор. Не надо его жалеть, его следует зажать в тиски, предварительно обмотав схваты чем-то мягким, чтобы он не ощутил давления.

Регина не забыла того, что рассказала Герта об Антсе Пампеле.

РЕГИНА НЕСКОЛЬКО НЕДЕЛЬ СОБИРАЛАСЬ С ДУХОМ, прежде чем решилась объявить войну привычкам Пампеля. Ее угнетало сознание, что этическая основа ее намерений не выдерживает критики. К Регине тоже была применима присказка: дай черту палец — отхватит всю руку. Встав однажды на путь нравственных преступлений, она как бы обязана была продолжать в том же духе. Временами ей казались благородными и достойными зависти те простодушные женщины, которые надеялись упреками наставить на путь праведный своих пьющих мужей или же слезы лили, дабы пробудить этим жалость в сердце пропойцы с осоловевшим взглядом. Во все времена женщины верили, что, добиваясь сочувствия, можно смягчить черствое сердце человека, жалость — залог победы. Не обращая внимания на бесконечную череду разочарований, женщины вновь и вновь уповают на свое примитивное оружие. Они не в состоянии отвергнуть эту ошибочную тактику, потому что отождествляют мужскую психику с собственным внутренним миром — если что-то потрясает их самих, то должно же это подействовать и на мужчину. Самые сильные душевные порывы у женщин порождены в большинстве случаев соучастием, проникаясь чужой болью, они пытаются собственной преданностью и сочувствием смягчить ее. Сами женщины больше всего нуждаются в защите, поэтому им и кажется естественным, что попавшего в беду надо оберегать — ведь и мужчины из того же теста сделаны; нельзя же еще сильнее огорчать и без того затюканного человека. Женщины не сознают, что от их причитаний и слез у мужчин с души воротит и те стараются избавиться от тошнотворного самочувствия, а ощутив свободу, совершают еще более тяжкие проступки, чем те, что вызвали слезы у женщин. Слезы жен — равно как и материнские увещевания — еще ни одного мужчину не заставили всерьез раскаяться и стать трезвенником и порядочным человеком.

Регина решила поступить иначе. Зуб за зуб! Хотя она и внушала себе желание идти в бой, было не так-то просто освободиться от внутреннего сопротивления. И все же она не имела права опускать руки: пусть ее намерения окажутся такими же нелепыми, как у других женщин, но она все равно обязана была испытать их на Антсе Пампеле.

Почему мужчины смеют играть на нервах у женщин? Мужчины давно скинули с себя всякую ответственность, они могут себе все позволить — даже убить себя. Случается, что на охоте подстреливают друг друга; захваченные рыболовной страстью, не обращают внимания на запреты, носятся по льду на машинах и нередко проваливаются; о том, что просто тонут под пьяную руку, и говорить не приходится, пусть там хоть десять детей и мать-старушка останутся без кормильца; если разгоряченному товарищу потребовалось освежиться, то он уже не сможет отказать себе в удовольствии лезть в воду где заблагорассудится.

Гнев в помощники не годился, Регина должна быть снисходительна.

Возможность выбора была исключена — в конце концов, можно осудить любое начинание, все зависит от того, с какого аспекта к нему подходить. Регина не могла допустить, чтобы над новорожденным склонялась бы пошатывающаяся фигура, от которой разит как из бочки.

До появления на свет нового гражданина оставалось еще много времени, однако Регина была не столь наивна, чтобы верить в скорую победу над привычками Пампеля.

Итак, долой сомнения и самобичевания!

Регина стала готовиться к наступлению.

Полем брани должна была стать угловая комната на втором этаже, та самая, назначения которой Регина не уловила, когда впервые после тетиной смерти посетила этот дом. В том неуютном помещении она тогда переночевала, надеясь во сне решить судьбу дома. Эту комнату она теперь с жаром принялась обставлять, новое занятие и потешало и забавляло Регину: комната должна была принять вид, который соответствовал бы распространенному ныне представлению об уюте. Пусть Антс Пампель войдет в эту комнату словно в рай, и пусть влекущая сила замызганного «Крокодила» покинет его.

За свою жизнь тетя накопила немало добра; роясь в шкафах, Регина обнаруживала все новые вещи, которые были заботливо сложены про запас. И зачем только тетя хранила, словно музейную ценность, все эти диванные подушки и коврики?

Регина заметила, что и в ней самой пробуждается поистине современный человек, который сперва создает уютное гнездышко, а затем начинает боготворить его навощенные полы да пушистые ковры — ходит по дому в носках, — иначе отчего бы ей доставляло удовольствие приводить в порядок комнату? Ах, какая прелесть: плотные гардины, мягкий свет, нежная музыка — влекущее тепло этого помещения должно было представляться для подобных Пампелю примитивных типов особенно желанным. Регина вытащила из стенных шкафов стопку картин: графические листы с городскими видами (свято хранили красоты отечества!) и неяркие акварели с цветами, явно подаренные по случаю новоселья и вполне годившиеся теперь для того, чтобы Пампель ими любовался.

Постепенно вид этой не имевшей назначения комнаты полностью изменился. Регина полагала, что именно так могли выглядеть третьеразрядные провинциальные бордели в Германии тридцатых годов.

Регина решила держать на замке это пошловатое помещение. Недоставало еще, чтобы случайно зашедший в дом человек угодил сюда, потом пойдут разговоры, до чего же уютно учительница обставила свой дом, просто чудо!

Однажды вечером Регина пригласила своего законного супруга в комнату на мансарде.

— Тут мы будем проводить досуг, — сказала она и прислушалась к интонации своего голоса: в нем не смела звучать издевка. — Я старалась сделать все так, чтобы тебе было здесь приятно отдохнуть и выпить бокал вина, естественно, если будет желание.

Регина наблюдала за Пампелем, надеясь увидеть довольную улыбку. Если голова у него хоть немного варит, он должен оценить старания Регины. Давно бы уже пора стать поразговорчивее. Если уж сошлись, то странный этот альянс надо бы облагородить приятным обхождением. Доброжелательность вполне может опираться и на примитивную основу.

Антс Пампель вовсе опешил, он осторожно перешагнул через ковер и ухватился за спинку кресла, будто боялся поскользнуться. Опустившись на краешек дивана, он подобрал ноги, потер ладонями колени и принялся разглядывать комнату. Он едва смог заставить себя выдавить слова признательности.