Рано утром ей удалили аппендикс. Люди, перенесшие тяжелую болезнь, могли бы посмеяться над Региной — тоже мне трагедия! Правда, оперировать прорвавшуюся слепую кишку не так-то уж и просто, однако врач успокоил Регину и утешил, что все прошло хорошо, осложнений бояться не следует, пусть наберется терпения, полежит спокойно, скоро снова будет здоровой.

Неподвижность оказалась для Регины ужасно мучительной, от нетерпения чесалось все тело. Ее почему-то мучило, что она никогда еще не была так долго немытой, волосы просто прилипли к голове.

К ночи Антс Пампель явился в больницу дежурить. Женщины в палате знали Антса, они не возражали, что мужчина сидит у них в палате — жители поселка в подобных случаях обходятся без жеманства. Известное дело, санитарок не хватало, и Антс расторопно выполнял и небольшие просьбы других.

Однако женщины смутились и стали осуждающе перешептываться, когда Пампель намочил полотенце и начал обтирать Регину.

Чрезмерная забота, по их мнению, граничила в какой-то мере с непристойностью. Женщин, казалось, оскорбляло, что мужчину превратили в заурядного слугу.

Регину их предрассудки не трогали. Утром она пожаловалась Антсу, что волосы у нее до отвращения грязные, это просто невыносимо. Она заявила, что, несмотря на запреты врача, она встанет и пойдет в ванную мыть голову. Антс испугался, начал неловко поглаживать ее руку и попросил чуточку потерпеть — он сейчас все устроит.

Антс проявил небывалую предприимчивость. Довольно скоро он вернулся с тазом и ведрами, собрал табуретки, повернул Регину, пристроил ей под плечи одну из табуреток и начал преспокойно мыть жене голову. Он дал Регине попробовать рукой воду для споласкивания, довел до нормы, осторожно облил из кувшина ее волосы и обвязал ей голову махровым полотенцем.

Приятная истома, последовавшая за этой процедурой, внушила Регине веру, что теперь здоровье начнет к ней возвращаться.

Антс как раз поправлял Регине подушку, когда из дальнего угла палаты донеслись всхлипывания.

Регине ужасно хотелось спать, но горькие всхлипы врезались в самую душу. Антс попытался успокоить плачущую, предлагал ей свою помощь, пусть только скажет, что ее мучит. Женщина в углу пробормотала сквозь слезы: все у нее в порядке, кроме того, что жизнь пошла насмарку.

ЗАЧЕМ МАРИ ВТЯНУЛА В СВОЮ ШАЙКУ ТИЙТА?

Возможно, в качестве наблюдателя, который бы насладился несравненным мигом злорадства?

Маловероятно!

Человек, которому предназначена второстепенная роль, не станет извиняться телеграммой.

Мари почему-то полагала, что одного ребенка Регина прижила от Тийта.

За всем этим скрывалось что-то непонятное. Интуиция подсказывала Регине, что если бы она сумела придумать модель, отвечающую создавшемуся положению и сложившимся взаимоотношениям, то нашла бы тем самым и для себя какой-то путь к спасению.

Но именно теперь, когда Регина больше всего нуждалась в трезвом и ясном рассудке, измученный воспоминаниями разум подвел ее. В голове то и дело начинало гудеть, сердце бешено колотилось. Руки вдруг становились ледяными, и тут же начинали гореть щеки. Все это было так неприятно, что она не могла сосредоточиться на какой-то одной мысли. В сознании проплывали какие-то половинчатые, будто разорванные картины, в ушах звучали давно кем-то сказанные слова, и Регина никак не могла справиться с этим разладом.

В мозгу у нее словно пульсировал некий контрольный пункт, в последние часы ее основным занятием стало прислушиваться, хотя вовсе не обязательно шум автомобиля должен стать сигналом о том, что явилась разъяренная компания. Тем более что современные легковые машины подъезжают неслышно, тормозят плавно и без скрежета. К тому же прибывшие могли оставить свои лимузины на стоянке в центре поселка — поди знай эти ухабистые деревенские улицы! Дорогие сверкающие лаком жестяные коробки негоже пристраивать на обочине. Да и вообще они могли прийти к Регине пешком и оцепить ее дом. Вполне вероятно, что в каждом окне на первом этаже вдруг возникнет чье-то искаженное гримасой лицо. И Регина окажется как бы окруженной и загнанной в клетку.

Телеграмма Тийта лишила Регину робкой надежды, будто Мари только угрожала ей и запугивала и что на самом деле она сжалилась и не станет натравлять на Регину папаш ее детей. Но если уж Мари разыскала Тийта, то других-то и подавно.

С того самого момента, когда Мари, добывая в психиатричке сведения о Викторе, неожиданно наткнулась на имя Халдора, в нее словно бес вселился.

Мягкий и душевный человек, создавший о себе твердое представление, что ее призвание — заботиться о других, Мари становилась раз от разу все большим эгоцентристом. У нее пропала охота к самопожертвованию, очертя голову и ничего не соображая, она погрузилась в состояние продолжительного кризиса. Словно впервые в жизни и все чаще она стала задумываться о быстротечности времени и невозвратности прошлого. Мари превратилась в истеричку, отказывавшуюся воспринимать трезвые аргументы. Вполне естественно, что каждый человек считает себя исключительным, неповторимым и родившимся под счастливой звездой — из этих эфемерных представлений и черпается жизненная сила. Удивительным образом подобные наивные представления сохранялись у Мари в неизменном виде до того самого рокового дня. Она прожила до среднего возраста как будто во сне. Тем ужаснее оказалось пробуждение. Неожиданно взглянув самой себе в глаза, она осознала: несчастная старая дева — кого и что тебе еще ждать? Вот тогда-то она всем сердцем и прикипела к тени Халдора и задним числом решила, что прошлое увлечение было истинной любовью.

Жалость к себе и самобичевание стали основным занятием Мари. Истязая себя, она извлекала из закоулков памяти самые незначительные детали своей давней любовной истории; даже выражение глаз Халдора то и дело вставало перед ее взором, теперь малозначащие детали былых отношений обрели невероятно большое и, вне всяких сомнений, совершенно новое значение. Регина подумала, что Халдор вовсе забыл про Мари — какой-то мимолетный фактик из прошлого; нынешние непоседливые мужчины, избегая изнурительных процессов углубления во что-то, не в состоянии да и не хотят помнить всех встреченных в жизни женщин. Умение забывать для современного человека — одно из желаннейших свойств, многие стараются развивать в себе по возможности именно этот талант.

Халдор утратил бы дар речи, узнай он о том, что Мари приписывает его давним взглядам и жестам.

Мари и не желала образумиться. Не только Регине она без конца говорила про одного лишь Халдора, она надоела и другим подругам. Те начали сторониться ее, и Мари оказывалась во все большем одиночестве. Возникшая пустота усугубляла ее болезненное состояние.

Этой весной, наведавшись после долгого перерыва в город, Регина случайно встретила робкую Ану и по ее настойчивой просьбе зашла вечером в гости.

Человеку бывает трудно оценить перемены в себе, зато чужие морщины и новые странности сразу бросаются в глаза.

Придя к Ану, Регина чуть было не пошутила: и ты заразилась вещизмом! Но вовремя прикусила язык, стараясь преодолеть недвигавшееся дурное настроение. Любая насмешка вызвала бы только отчуждение, потому что прежней Ану больше не существовало. Это было уже не милое создание с глазами ласки, которому некогда придавали прелесть как наивный страх перед людьми-страшилищами, так и пренебрежение ко всему бытовому. Теперь и она стала считать блестящие полы неким чудом света, будто ступила прямо с загаженного курами земляного пола на полированную крышку рояля. В крохотной прихожей стояли под вешалкой в ряд вызывающие отвращение тапочки, связанные крючком или на спицах, надо было выбрать себе подходящие и натянуть на ноги.

Раздраженная этой вроде бы пустячной необходимостью, Регина подумала, что, к сожалению, и она сама что-то утратила, по крайней мере былую неприхотливость — надо уметь не замечать даже неприятные детали.

Упреки по собственному адресу не помогли. Опустившись в комнате на покрытый ковриком диван, Регина так и не избавилась от неприятного осадка. В ее воображении возник злорадствующий кретин, выбивший из-под нее каблуки и разом превративший в неуклюжую бабу.