По привычке Сильвия направилась было на кухню — она всегда возвращалась домой с сумкой, набитой продуктами. Но сегодня убирать в холодильник нечего. Жаловаться было бы несправедливо: с годами сумки становились все легче. Ничто не вечно, со временем и семья усохла. Непреходящие ценности инфляции не подвержены, возразила Сильвия сама себе. Ее передернуло, но она сразу же постаралась взять себя в руки. И тут же поняла, что намеренно оттягивает время. Нарочно опустилась в кресло в гостиной и не спешила заглянуть в другие комнаты, вместо этого принялась разглядывать столь милые сердцу каждого члена семьи картины покойной Ванды Курман, которые висели в ряд на стене гостиной. Пора бы опять пройтись пылесосом по их резным рамам. На одной картине парень и девушка уже больше века любезничают у прясла выгона, а за их спинами висит заходящее летнее солнце. Столь же долго вековали во вневременье полотен и другие застывшие фигуры и безветренные пейзажи. Дважды эти картины забирали на выставки. Кая была уже девушкой, а все-таки бледнела и старалась скрыть слезы, когда чужие люди выносили их из дома в машину. Дочь, конечно, знала, куда и зачем, и все же вид опустевшей стены подавлял ее.

Домашнему очагу положено совершенствоваться, а не разрушаться.

Картины помогали оправдать оттяжку.

Сильвию Курман отправили домой как заболевшую. Значит, теперь дело за ней, нужно расслабиться, с сердечным приступом не шутят. Хорошо хоть в больницу не запихнули. Когда Сильвия, едва волоча ноги, вышла из своего кабинета в соседнюю комнату, Лаура Окс пронзительно выкрикнула: «Господи боже, она же сейчас свалится!» Остальные сочувственно засуетились, подвели ее к стулу, усадили, на миг Сильвию пронзил страх: не хватает умереть прямо на работе, у всех на глазах! Потом, потрясенные, они судачили бы: как она хрипела! Кое у кого из женщин в сумках нашлись успокоительные и сердечные пилюли. Дай им волю, они набили бы ей полный рот лекарств! Миг — и опять здорова! Чтобы Сильвия Курман энергично и споро — одна нога тут, другая там — продолжала марафонский бег своей жизни. Они не могли примириться с тем, что Сильвия, которая никогда не жаловалась на здоровье, сидит перед ними вялая, молчаливая, бледнее смерти, руки как плети. Поминутно надоедали ей расспросами, не помогло ли уже лекарство, или, может быть, следует поискать какое-нибудь более сильное средство? Безвольным движением руки Сильвия отклонила их суетливое участие и с тихой благодарностью подумала о том, что времена посуровели: уже давно никто из конторских женщин не падал в обморок, не случилось это и с нею. Но возбуждение сочувствующих не утихало; они обсудили опасность положения, и кто-то поднял телефонную трубку, чтобы вызвать «неотложку». Сильвия собрала последние остатки сил, напрягла голосовые связки, выдохнула — не надо! Пошлепала себя по одной и по другой щеке, попыталась улыбнуться, дала пощупать пульс, делала все, чтобы вырваться из гудящей пустоты, и сумела их убедить — не так уж это и серьезно. Окружающие утихомирились и отправились к секретарю директора клянчить машину.

К счастью, никто из них не разнюхал, что же произошло на самом деле. А может, ничего и не произошло. Поскольку с переездом в новое административное здание Сильвии выделили отдельный кабинет, визит той особы и ее монолог остались в его четырех стенах. Сильвия была огорошена, и прошел час, а то и полтора после ухода посетительницы, прежде чем она осознала, что с ней творится неладное. Сердце, постепенно набиравшее обороты, стучало теперь словно мотор, готовый разлететься вдребезги. В комнате было тепло, но ее бил озноб, лист бумаги дрожал в руке, и она не могла найти ему место на столе. А ведь Сильвия не робкого десятка, не так легко вывести ее из себя. Кого только не повидала она за долгие годы работы в отделе кадров! Театр абсурда то и дело распахивал перед ней занавес и выпускал на сцену жизни чудаков разной масти.

Изменение структуры общества, улучшение экономики одним махом, проекты выкорчевывания пороков — агрессивные преобразователи желали человечеству добра, только добра; они верили в возможность существования вселенского царствия спокойствия и во имя своих возвышенных идей готовы были отправиться хоть в атомный котел — лишь бы обеспечить изобилие и счастье всем народам. С неврастениками Сильвия старалась вести себя тактично, чтобы не обидеть больных людей, ей удавалось держаться на дистанции даже с самыми необузданными. Но ведь ни разу ни один из них не пытался сунуть нос в личную жизнь Сильвии!

Персональный психический космос Сильвии Курман, чиновника средней руки, сохранял в подобных досадных ситуациях свою неприкосновенность. Даже в тех случаях, когда люди, попавшие в беду, обращались к ней с личными сомнениями или заботами, для нее существовало непреложное правило: сохраняй равновесие и трезвость ума — иначе ты не сможешь дать разумный совет.

Теперь все полетело кувырком.

Руки-ноги не слушались, не хватало сил выглянуть в окно. А как важно было бы узнать, лежит ли на колее от колес свежая пороша или там тает одинаково с самого утра. Должно быть, это все же утренние, обычные и законные, колеи. И ничего страшного не произошло. Ясное дело, случается, что нервы у женщин рвутся, как до предела натянутые струны, тогда фантазия пользуется случаем выскользнуть из-под контроля и переходит на холостой ход… Как-то несколько лет назад жена одного начальника цеха ворвалась в кабинет Сильвии Курман, трахнула зонтом по железному краю сейфа и потребовала немедленно уволить своего мужа. С перепугу Сильвия обрела вдруг небывалое красноречие, чтобы вернуть готовую лопнуть от ярости женщину к состоянию нормального общения. Испустив душераздирающий вздох, женщина в слезах поведала, что в вечернюю смену на территории завода функционирует публичный дом. Пришлось Сильвии Курман положа руку на сердце пообещать, что лично примет участие в контрольном рейде и добьется, чтобы были приняты меры для искоренения разврата. Сильвия очень обрадовалась, когда, покидая кабинет, женщина спросила, не знает ли она, где находится ближайшая мастерская по ремонту зонтов. Сильвия набрала номер справочной и сообщила полученный адрес темпераментной супруге уважаемого начальника цеха.

Человек старомодный, Сильвия относилась к служебной этике с величайшим почтением, про подобные истории она не рассказывала никому. Другое дело, если виновницы скандала сами разворачивали свои знамена широким фронтом. Тогда уж никто не мог защитить их от сплетен. Прискорбная история произошла в заводском клубе в последние майские праздники. Там только-только с большим трудом укомплектовали эстрадный ансамбль, который в разукрашенном бумажными цветами зале должен был обеспечить трудящимся хорошее настроение. Но оказалось, что моложавый шофер, игравший на ударных, не согласовал свое хобби дома. Так и осталось тайной, что именно привело в такое неистовство его жену — она в самый разгар веселья ворвалась в зал и кинулась прямиком на сцену — в домашнем халатике, с растрепанными волосами. Схватила стоящий перед опешившим мужем барабан и швырнула его через рампу на танцующих. Счастье еще, что никого не покалечило. Потом шуму хватило на весь завод. Дело разбиралось на месткоме, и, хотя кое-кто и посмеивался в кулак, пришли все же к справедливому решению: супруги работников нашего завода тоже люди! Кто-то, правда, вскочил и высказал особое мнение: жена должна разделять заботы мужа, в радостях он и без нее обойдется. Зато другой умник договорился до цеховой коррупции, которая расцвела таким пышным цветом, что вредит семейным узам. Увы, клубный зал был тесноват, поэтому решили в будущем проводить праздничные вечера в два приема, чтобы каждый желающий мог прийти под ручку со своей супругой или супругом. Спорщики, утверждавшие, что интересы коллектива следует ставить выше семейных, остались в меньшинстве. Последним выскочил известный заводской донжуан — невзирая на то, что люди, громыхая стульями, уже стали расходиться. Но от него отмахнулись, все знали о его умении раздобывать путевки в дома отдыха в одну смену с очередной дамой сердца, — хватит ему и этого.