— Боже мой! — Сон мгновенно слетел с Рамона, и его мозг быстро заработал. Он посмотрел на дверь. Как отреагирует Нена? У него упало сердце от мысли, что ему придется войти в комнату, разбудить Нену и сообщить ей печальное известие. Хорошо, — кивнув, сказал он. — Позаботься, чтобы вертолет был здесь через час. Нам необходимо быстро прибыть в международный аэропорт в Афинах.

С этими словами Рамон повернулся и вошел в комнату, чтобы сказать женщине, с которой он впервые занимался ночью любовью, что медовый месяц, на который он начал возлагать такие надежды, подошел к концу. Некоторое время Рамон смотрел на нее, затем приблизился к кровати. Сев рядом с Неной, которая спала в той же позе, он ласково провел рукой по чудесным густым волосам ни темным и ни светлым, удивительный цвет которых подчеркивали мириады золотистых прядей.

Собравшись с духом, Рамон нежно поцеловал ее в закрытые глаза, потом в губы.

— Нена, — прошептал он, осторожно тряся ее за плечо. — Проснись, дорогая.

Нена медленно выплывала из глубин восхитительного сна. Сначала она не размыкала веки, наслаждаясь ощущениями, вызванными чудесным сном. Затем она потянулась, почувствовала свое тело, легкую боль, возникшую от этого движения, и мало-помалу она вспомнила события прошедшей ночи.

Вздрогнув, она открыла глаза и увидела склонившегося над ней Рамона.

— Доброе утро, жена, — тихо сказал он. — Ты хорошо спала? — В его глазах вспыхнул огонек, и Нена почувствовала, что краснеет.

— П-прекрасно, — пробормотала она, отводя глаза, когда Рамон наклонился и, обняв, притянул ее к себе.

— Не смущайся тем, что произошло между нами, — ласково сказал он, — так и должно быть.

Он не добавил, какое необыкновенное чувство испытал, когда наконец овладел ею. Ничего подобного ему не приходилось ощущать, а ведь в его жизни было много женщин — молодых, зрелых — и со всеми он пережил волнующие моменты. Они научили его, как довести до совершенства искусство любви, стать умелым и тонким любовником, умеющим доставлять удовольствие и способным одновременно удовлетворять собственные потребности. Но никогда он не испытывал такой всепоглощающей страсти, которую пробудила в нем его жена-девственница.

Но сейчас неподходящий момент, чтобы думать о таких вещах, напомнил себе Рамон. В конце концов, долг прежде всего.

Усадив Нену, которая стыдливо завернулась в простыню, он положил руки ей на плечи.

— Нена, боюсь, у меня плохие новости.

— Что? Что случилось? — она нахмурилась, и в ее глазах мелькнул страх.

— К сожалению, они касаются твоего дедушки.

Ему стало хуже.

— Боже мой, нет! — она отпрянула от Рамона, в ужасе глядя на него. — Я должна немедленно уехать, — прошептала Нена, внезапно осознав, где она находится. Она занималась любовью с мужчиной, которого навязали ей и которому она позволила овладеть своим телом, в то время как ее дедушка тяжело болен и, вероятно, нуждается в ней. — Я должна уехать сейчас же! — вскричала она, пытаясь вскочить с кровати.

Рамон быстро поднялся.

— Я приказал, чтобы вертолет был здесь как можно скорее.

— Спасибо, — натянуто сказала Нена, вставая.

Простыня закутывала ее наподобие тоги.

— Мы улетим, как только приземлится вертолет.

— Мы?

— Конечно, — ответил Рамон.

— Но я могу уехать одна, — возразила Нена. Ей хотелось побыть в одиночестве, чтобы попытаться заглушить мучивший ее стыд.

Почему она допустила то, что произошло ночью? Как смогла она забыть о дедушке и позволить Рамону уложить ее в свою постель и… Все это так ужасно и вселяет в нее чувство безысходности. В конце концов, этот мужчина всего лишь хотел обладать ею — сделать ее частью своей обширной собственности. И теперь он поставил на ней свое клеймо, утвердил право владеть ею. Вероятно, он полагает, что может везти ее, куда захочет, использовать для удовлетворения своих потребностей так, как он делает со всем, что принадлежит ему.

Пытаясь сохранить то, что осталось от ее достоинства, Нена коротко кивнула и, высоко подняв голову, направилась в огромную ванную комнату, отделанную мрамором, дверь в которую, как она заметила, была приоткрыта. Но даже горячие струи воды не могли смыть с нее мучительное чувство вины и стыда.

Рамон вздохнул, когда Нена закрыла за собой дверь. Он читал ее как книгу — сомнения, гнев, шок, самоуничижение, которыми были полны ее глаза, — и жалел лишь о том, что нет времени, которое помогло бы смягчить неизбежные переживания. Пожав плечами, Рамон пошел во вторую ванную. Сначала надо решить первоочередную задачу — как можно скорее доставить Нену к дону Родриго.

Он всей душой надеялся, что они не приедут слишком поздно.

Во время полета Нена не сказала и двух слов.

Когда самолет приземлился в лондонском аэропорту Хитроу, таможенники поднялись на борт и быстро покончили с формальностями. На летном поле их ждал автомобиль Рамона, и они немедленно поехали в Виндзор.

Из нескольких телефонных звонков, которые Рамон сделал по мобильному телефону, они узнали, что состояние дона Родриго не улучшается. Вероятно, его придется отвезти в больницу.

Нена забилась в угол, стараясь быть как можно дальше от Рамона. Судорожно стиснув руки, она проклинала себя. Заслужит ли она когда-нибудь прощение за то, что ее не было с дедом, когда он больше всего нуждался в ней? Ей не надо было соглашаться на этот злополучный медовый месяц.

Она должна была просто отказаться уехать. Они могли бы остаться где-нибудь поблизости. Не было никакой необходимости отправляться так далеко — в Грецию.

Снова и снова Нена безжалостно укоряла себя.

Когда они подъехали к Турстон-Мэнор, она выпрыгнула из машины, не дожидаясь, пока шофер откроет ей дверцу.

Выходя из автомобиля, Рамон видел, как Нена ворвалась в дом и побежала по лестнице в комнату деда, не обратив внимания на медсестру и донью Аугусту, которые стояли в коридоре.

И только оказавшись перед дверью, она остановилась, сделала глубокий вдох, пригладила волосы и на цыпочках вошла, боясь побеспокоить больного.

В комнате было темно. Портьеры были задернуты, чтобы яркий солнечный свет не проникал в комнату. Дон Родриго неподвижно лежал на большой дубовой кровати. Он показался Нене более изможденным и хрупким, чем в последний раз, когда она видела его. Подойдя к нему, она подавила рыдание и, тихо опустившись на стул рядом с кроватью, осторожно положила руку на неподвижные, пожелтевшие, как воск, пальцы деда.

— Я здесь, дедушка, — тихо прошептала она, задыхаясь от рвущегося из груди рыдания. — Пожалуйста, прости, что меня не было здесь, когда я была нужна тебе.

— Пена? — Глаза старика открылись, и он с трудом повернул голову. — Дитя мое, ты приехала. Тяжелые веки снова сомкнулись, и он слабо сжал руку внучки. — Так некстати, что мне стало хуже именно в это время, — едва слышно добавил он.

— Дедушка, я уверена, что ты почувствуешь себя лучше! — воскликнула Пена, проводя рукой по лбу деда. Она заставит его выздороветь, несмотря на страшный прогноз врачей.

На лице дона Родриго появилось слабое подобие улыбки.

— Ах, моя Нена… Ты всегда была такой милой решительной малышкой, — прошептал он.

Дверь открылась, и, подняв голову, она увидела, как вошли донья Аугуста и Рамон, за которыми следовала пожилая медсестра в белом халате.

— Боюсь, что он не должен переутомляться, тихо сказала медсестра, подходя с подносом в руках к кровати. — Прошу прощения, миссис Вильальба, но мне надо дать дону Родриго лекарство.

— Хорошо. — Нена поднялась со стула. Она нежно поцеловала деда в морщинистый лоб и прошептала:

— Я вернусь позже, дорогой.

Дед слабо кивнул, но Нена заметила, что он побледнел. Даже те несколько минут, которые она провела с ним, вызвали у него упадок сил.

Закусив губу, Нена вышла из комнаты, даже не взглянув на мужа.

Донья Аугуста взяла ее под руку.

— Я очень сочувствую тебе, Нена, — сказала она, не в силах видеть такое безмерное страдание. Давай спустимся вниз. Тебе нужно выпить чаю или спиртного. О твоем дедушке заботятся наилучшим образом.