— Нма керек? (Что надо?).

— Узбечка билясаме? (Узбекский знаешь?) — удивился басмач.

— Ха, биляман. (Знаю.).

Басмач в цветистых выражениях начал восхвалять храбрость и мужество красных бойцов, потом долго говорил о том, что хан Кара-Палван предан новой власти, но его незаслуженно обидели. Поэтому он жаждет встречи с самим Железным командиром (так басмачи звали комбрига Шелеста) и в дружеской беседе расскажет ему о незаслуженных обидах. Железного командира хан Кара- Палван обещает встретить со всеми почестями. За цветистыми фразами звучала открытая издевка.

Савчун ответил, что он передаст Железному командиру любезное приглашение Кара-Палвана.

Басмач нервно дернул коня. Конь затанцевал на месте. Басмач с льстивой улыбкой сказал, что храбрым красным солдатам не стоит таким пустяком беспокоить Железного командира. Красные солдаты должны сами решать. Кара-Палван в обмен на их любезность обещает всем сохранить жизнь и немедленно уйти в пустыню.

Савчун ответил, что такое предложение ему необходимо обсудить с товарищами, нужно подумать.

Басмач самодовольно усмехнулся:

— Зачем много думать храбрым красным солдатам? Если через полчаса Железный командир не будет доставлен к юрте Кара-Палвана, то их головы станут пищей бродячих собак. Как голова этого ублюдка.

Басмач отстегнул кожаный мешок, тряхнул. Из него выпала и покатилась по земле человеческая голова. Мы узнали ее. Это была голова Махсума.

Бандит круто повернул коня и помчался прочь.

Я отчаянно стиснул руками винтовку. Бедный Махсум. Он не проскочил. Значит, помощи ждать нечего…

— Что приуныли, товарищи? — в голосе комбрига не было и тени отчаяния. — Может быть, стоит принять предложение? Зачем из-за одного человека погибать всем? Кто меня поведет?

Ему никто не ответил.

Савчун вскочил и ударил фуражкой об пол.

— Да за кого вы нас принимаете, товарищ комбриг? Да как мы в глаза своим товарищам смотреть будем? Контра мы, что ли?

Все заговорили разом, перебивая друг друга. Каждый клялся в своей верности, преданности делу революции.

Комбриг поднял руку.

— Спасибо, товарищи! — сказал он. — Спасибо! Будем драться до конца. Сосчитайте патроны.

Патронов было мало. Каждому досталось по тридцать штук. Савчун вытащил из своего мешка две гранаты.

— Вот, товарищ комбриг, больше года возил с собой. Все берег. Так сказать, на черный день.

— Добро, — ответил Шелест.

Басмачи снова пошли на приступ. На этот раз они лезли особенно яростно. С криками «алла», дико размахивая саблями, басмачи упрямо стремились добраться до маленькой крепости. Никакие потери их не останавливали.

Им удалось подкатить две арбы, груженные хворостом саксаула, прямо к дверям.

— Я им сейчас подожгу! — Савчун выругался и схватил гранату.

— Назад! — крикнул комбриг.

Но Савчун уже высунулся из окна и широко размахнулся. За стеной раздался взрыв. Басмачи с воплями кинулись бежать.

У Савчуна как-то странно подкосились ноги, и он медленно сполз вниз.

— Савчун!

Он не отозвался.

— Наповал, товарищ комбриг, — глухо сказал боец, возле которого упал Савчун.

Нас осталось семеро, вместе со мной. Отступая, басмачи успели поджечь хворост. Сквозь щели в дверях было видно, как заплясали желтые языки пламени. Огонь охватил дверь, перекинулся на стропила. Кто-то произнес:

— Теперича они долго не полезут, будут ждать, пока тово… обвалится крыша.

За стеной стояла тишина. Напряженная тишина. Только слышно, как потрескивают хворост да сухие стропила. Кибитка наполнилась белым едким дымом.

— Выбивай окна!

Приток воздуха поглощался огнем. Дышать было нечем. Комбриг вытащил носовой платок, смочил его в воде и протянул мне:

— Закрой нос. Так будет легче.

Становилось нестерпимо жарко.

Вдруг где-то вдали раздался выстрел. Потом еще. Мы насторожились. Со стороны басмачей никакого движения. Что они там затеяли?

— К бою, — хрипло сказал комбриг.

Одиночные выстрелы сменились беспорядочной стрельбой. Мы напряженно вслушивались. В наших сердцах вспыхнула надежда. В стане басмачей что-то произошло. Беспорядочная стрельба, отчаянные крики. На гребень бархана выскочила группа всадников. Нет, они не размахивали саблями, а трусливо жались к шеям своих коней, отчаянно стегали их плетками. Они скакали не к нам, а в сторону, мимо. Это была не атака, а бегство. Тут застрочил пулемет. Несколько басмачей попадали с коней.

— Наши!

И как бы в подтверждение издалека донеслось родное красноармейское «ура-а-а!».

Банда не ожидала такого стремительного и внезапного удара. Басмачи были застигнуты врасплох, они уже готовились торжествовать победу. Началась паника. Кара- Палван с приближенными нукерами вскочили на коней и попытались прорваться в глубь пустыни. Но их встретили пулеметным огнем.

Шайка была разгромлена. Ни одному басмачу не удалось скрыться. Оставшиеся в живых, побросав оружие, трусливо жались друг к другу. Среди пленных находился и Кара-Палван.

Красноармейцы быстро раскидали горящий хворост, сломали пылающую дверь и стали выносить раненых. Едва успели вынести последнего, как с треском рухнула крыша.

Мы почти не верили в свое спасение.

— Как вы догадались вернуться? — спросил комбриг.

— Мы не сами, — ответил командир эскадрона, — к нам этот хлопец прискакал. А я не поверил ему.

И командир эскадрона показал на Джаббара, Тот смущенно опустил голову.

— Не поверил я ему, товарищ комбриг. Но когда он показал нож Степки, когда показал, как упала отрубленная голова Махсума, и когда из глаз мальчишки покатились слезы, я поверил. Мы протрубили сигнал тревоги и на полном скаку повернули к вам.

Комбриг крепко пожал худенькую руку Джаббара:

— Спасибо, друг! Спасибо! Ты молодец! — Комбриг обнял Джаббара и крепко поцеловал. — Что ж, проси что хочешь. Мы у тебя в долгу.

Мальчишка осторожно высвободился и сказал:

— Не нада, что хочешь. Нада сын бригада. Как Степка. — Он быстро протянул руку и показал на меня.

Бойцы заулыбались.

— Хорошо. Будет по-твоему, — охотно согласился комбриг.

Джаббар засиял от радости. И я тоже.

Потом к комбригу подвели пленного Кара-Палвана. Главарь шайки, понуро опустив голову, скрежетал зубами.

— Вы, кажется, хотели со мной встретиться? — сурово спросил Григорий Васильевич.

Кара-Палван не ответил.

— Куда его, товарищ комбриг? — спросил командир эскадрона. — В штаб?

— Нет. Сначала в кишлак Сарыг-чол. Пусть котлы вернет дехканам.

Весь кишлак сбежался на площадь смотреть на пленного Кара-Палвана. Еще вчера этот басмач наводил ужас и перед ним трепетали все дехкане, а сегодня он, в одном нижнем белье, посиневший от холода, под крики и ругань женщин, нырял в холодную воду, по которой плавали льдины, и со дна доставал котлы.

— И все котлы достал? — спросил Петро Мощенко.

— Все, до единого, — ответил Афонин.

— А потом?

— Как положено по закону. Судил революционный трибунал.

Вечерняя заря потухла давно, только бледно-лиловая полоса светлела над темным горизонтом.

— Скажите, товарищ подполковник, а с парнишкой что стало? Он жив?

— Джаббар Юлдашевич жив. Он стал большим человеком, ученым. Возглавляет научно-исследовательский институт хлопководства. Недавно защитил докторскую диссертацию.

Сергей сел на жесткий топчан, зябко повел плечами. От стен веяло сыростью. Одинокая лампочка тускло освещала камеру. Сергей взял шинель, накинул на плечи. Зевнул.

Спать не хотелось. Как ни ложился, как ни ворочался на топчане, сон не приходил. Одолевали мысли. Жуткие, невеселые.

— Эх, жизнь, куда забросила?

Вопрос остался без ответа. Да и кто может дать ответ? Рядовой Нагорный встал, нервно прошелся по камере. Кто может дать ответ? Кто может? Кто?