— Проснется гузалим, моя прекрасная, а у меня и завтрак готов, — напевая произнесла тетушка, хлопоча у очага. — Знала бы она, как беспокоюсь я о ее счастье, как хочу видеть ее жизнь радостной и счастливой! Ой-йе!

Тетушка, сняв калоши, в одних ичигах — тонких сапожках с мягкой подошвой, прошла в комнату и остановилась у низкой тахты, на которой, накрывшись красным сатиновым одеялом, спала Гульнара. Девушка чему-то улыбалась во сне. Тетушка поправила одеяло.

— Спи, моя прекрасная, спи, гузалим…

В репродукторе тихо зашуршало, раздался легкий щелчок, и знакомый женский голос произнес:

— Доброе утро! Говорит Ташкент. Передаем последние известия.

Тетушка Зумрат каждый день в это время слушала радио, узнавала новости, которые потом охотно пересказывала соседкам, не забывая по-своему комментировать события. Но сегодня тетушка Зумрат выключила репродуктор. Сегодня у нее своих новостей много.

— Спи, моя прекрасная, спи, гузалим…

И на цыпочках вышла из комнаты.

Гульнара проснулась поздно, когда солнце уже поднялось над горами и теплые оранжевые лучи, пробившись сквозь зелень столетнего тутовника, что рос почти у самого окна, легли замысловатым узором на старую стоптанную ковровую дорожку. Нет, она не вскочила с постели, как делала всегда, когда вставала поздно, а сладко потянулась и, прикрыв глаза, снова отдалась сновидениям, с которыми ей никак не хотелось расставаться. Впервые Гульнара не думала о зарядке, о предстоящих шоссейных гонках. Охваченная новым, еще не ведомым ей чувством, она мысленно переживала и просматривала свой сон, который был очень похож на действительность, на то, что произошло вчера вечером в тенистой аллее городского парка. Она ощущала на себе горячие объятия сильных мужских рук, ее щеки и чуть припухшие губы пылали от поцелуев, ей слышался тихий, срывающийся голос Руслана: «Гуля!.. Мы будем вместе… всю жизнь!..» Гульнара, не открывая глаз, обхватила подушку, прижалась к ней, как к его щеке, и беззвучно повторяла:

— Джоним!.. Милый!..

Вчера они решили, что Гульнара должна учиться. Она поедет в Москву, будет жить у матери Руслана, ведь Плехановский институт, куда она мечтает поступить, оказывается, находится совсем рядом с его домом. Пешком можно ходить. И Руслан будет учиться. Он рассказал, что они втроем, Петр, Евгений и Руслан, всю зиму готовились к экзаменам в Высшее военное училище.

Жизнь казалась Гульнаре ясной и простой. И в то же время трудной. Как все растолковать тетушке Зумрат? Как ее убедить?

До завтрака все шло, как обычно, по раз и навсегда заведенному четкому солдатскому распорядку. Но уже в столовой Руслан вдруг почувствовал, что между ним и его товарищами встала тонкая невидимая стена. Он отвечал на вопросы, шутил, но в глазах сослуживцев читал и легкую зависть, что вот он едет в отпуск, а они остаются, и сосредоточенность деловых людей, для которых он волею обстоятельств уже отошел на второй план, ибо не участвует вместе с ними в напряженной солдатской работе.

Впервые за годы службы Руслан находился в своем дивизионе, был частью коллектива и в то же самое время смотрел на него как бы со стороны. Он никуда не спешил, не торопился, обычные солдатские заботы его не касались. Он был свободен. Свободен от нарядов, политзанятий, работы с техникой… Может идти, куда захочет, делать, что хочет. И никто ничего не скажет, не упрекнет. Ни сержант, ни старшина, ни офицер. Он — отпускник! И от этой нахлынувшей на него свободы Коржавин растерялся. Он почувствовал себя выбитым из колеи. Он привык всегда куда-то спешить, строго рассчитывать свое время, выкраивать минуты. Даже на тренировочных сборах темп жизни не ослабевал, хотя нагрузка была совсем иная. И вот на тебе — полная свобода… Отпускные документы получены, билет в кармане. А до отхода поезда еще длинный апрельский день. Поезд пойдет только вечером. Гульнара занята, готовится в летнюю экспедицию, освободится лишь после обеда. А до обеда так много времени. Что делать? Куда пойти?

Руслан посмотрел на Зарыку. Тот деловито размешивал сахар в кружке с чаем. Он тоже никуда не торопился.

— Корж, у меня идея, — перехватив взгляд Руслана, произнес Зарыка.

— Выкладывай.

— Сходим в кино на дневной сеанс. Здорово? Почувствуем себя школьниками.

— А что идет?

— Ничего особенного, старый фильм… Он у нас в городке уже шел. Ну, потопаем?

— Что-то не хочется, — вяло ответил Руслан. — Может, махнем на речку, позагораем?

— Там даже порыбачить можно. — Евгений оживился. — Наловим пескарей. Уху сварим.

— Руками ловить будем, что ли?

— Удочки есть… У старшины в каптерке видел. Думаешь, не даст?

В столовую вошел, вернее, вбежал старшина Братусь Танукович.

«Легок на помине», — подумал Руслан и осекся. На удлиненном, продубленном солнцем, темно-бронзовом лице старшины написано волнение, в руках — газета.

— Товарищи! Внимание! — Все сразу повернули головы к старшине. — Последние известия… В Ташкенте землетрясение. Большие разрушения, есть человеческие жертвы. В столицу Узбекистана вылетела из Москвы правительственная комиссия.

Новость была неожиданной, ошеломляющей. Солдаты вскочили. Столовая превратилась в гудящий улей. Чашечкин доказывал, что ночью он явственно слышал подземные толчки и стекла в окнах позванивали. Ефрейтор Пальчиков начал рассказывать об ужасах ашхабадского землетрясения сорок восьмого года. Покрывая шум голосов, загремел командирский бас Мощенко:

— Выходи строиться!

Днем состоялся митинг. Выступали командир полка Маштаков, замполит Афонин. Из штаба округа пришел приказ: оказать помощь Ташкенту, направить людей.

— Наша часть формирует сводный взвод. Отбираются добровольцы, желательно строители, — пояснил подполковник Афонин. — Выделяем автомашины. Колонна выезжает после обеда.

Руслан и Евгений, не сговариваясь, направились в штаб и подали рапорты с просьбой зачислить их в сводный отряд.

— А как же отпуск? — спросил начальник штаба. — Документы уже выписаны.

— Вот мы и хотим свой отпуск провести в Ташкенте, — сказал Зарыка. — Имеем на это право?

— Конечно, конечно.

Потом Коржавин чуть ли не бегом отправился к Гульнаре. Та была взволнованна и расстроенна.

— А меня не отпустили… Ходила в райком, но там и слушать не хотят, говорят, что и так на самом важном участке, что змеиный яд — это лекарство… Как будто без них не знаю…

Сильное землетрясение, эпицентр которого оказался почти в центре столицы Узбекистана, причинило огромный ущерб Ташкенту. В течение нескольких секунд пострадало и было разрушено двадцать восемь тысяч домов, более двухсот детских учреждений, около двухсот больниц и поликлиник, сто восемьдесят учебных заведений, большое количество культурных и общественных зданий… Кое-где были повреждены водопроводные трубы, и вода, под большим напором вырвавшись на свободу, хлынула по улицам. В лаборатории химического факультета Ташкентского университета вспыхнул пожар. Два солдата, рискуя жизнью, проникли в лабораторию и с большим трудом потушили пожар.

Оказались разрушенными или непригодными для жилья почти все гостиницы города, за исключением одной. Многоэтажное, недавно построенное здание гостиницы «Ташкент» выдержало напор стихии. Правда, верхние два этажа дали трещины, и людей оттуда пришлось переселить. Уцелели новые дома в районе Луначарского шоссе и на большом жилом массиве Чиланзар, который ташкентцы ласково называют «наши Черемушки». Выдержали и устояли тяжелые заводские трубы. Тянется вверх, словно желая потрогать бездонное синее небо, стодевяностопятиметровая ажурная металлическая телевизионная вышка. А вот старое здание радиостудии разрушено, и дикторы начали передачи из специализированного автобуса.

Утром стали известны жертвы землетрясения: под развалинами погибло восемь человек, более тысячи ранено…

— Наше счастье, что мощный толчок был вертикального направления, — объясняли сейсмологи. — В знаменитом ашхабадском землетрясении, которое произошло в октябре сорок восьмого года, вслед за вертикальными толчками последовали горизонтальные сдвиги почвы. Город был почти полностью разрушен за какие-нибудь десять — пятнадцать секунд… Впрочем, будь в Ташкенте толчок на полбалла выше, большинство устоявших домов не выдержало бы и тогда жертвы трудно было бы сосчитать…