Но в Ташкенте ничего подобного не произошло. В тот ранний предрассветный час, когда, казалось, можно было развернуться вовсю, развернуться-то и не пришлось. Бобу в такое не хотелось верить. Все складывалось так удачно! В трудной и отчаянной игре судьба дала ему в руки верные, беспроигрышные карты, но они оказались битыми: в первой же сберегательной кассе — он издалека узнал ее по вывеске и шел, нет не шел, а почти бежал к ней, еле сдерживая радостное волнение, — он чуть но напоролся на милиционера. Тот буквально вынырнул из- под земли и наставил на Боба оружие:

— Не подходи! Стрелять буду!

— Что ты! Что ты… Я совсем не думаю… — Боб скрипнул зубами и попятился, вступать в схватку было рискованно. — Я спешу к своим… Стариков проведать. — Он выдумывал на ходу, изобразив на лице тревогу. — Не придавило ли их там… У них домишко старый…

— Сочувствую, — уже другим, более мирным тоном сказал милиционер. — У нас тоже стена обвалилась…

Возле универсального магазина тоже торчала охрана. Куда он ни тыкался, всюду были посты. У магазинов, сберегательных касс, складов… Наступил рассвет. Боб нервничал, при свете ничего не сделаешь, схватят сразу. Да и оперативники, как гончие псы, идут по следам. Боб это чувствовал каким-то особым чутьем зверя, попавшего в западню. Радость, которая охватила его в первые минуты землетрясения, схлынула так же быстро, как и возникла, унося с собой пьянящие надежды.

Засунув руки в карманы куртки, Боб торопливо шагал по незнакомому городу. «Надо скорее куда-нибудь приткнуться, — думал он, — а то застукают… Розыск уже наверняка объявили». На магазины он больше не смотрел, обходил их стороной. Боб выискивал подходящую квартиру, завалившийся дом, где можно раздобыть одежду. И вдруг он заметил небольшое ателье мод. Около низкого домика с широкими окнами охраны не было. Стекла в окнах повылетели.

Лезть с улицы он не рискнул, юркнул во двор. Отключить систему электрической сигнализации не составило большого труда. Правда, можно было и не отключать, землетрясение, вероятно, вывело ее из строя.

Через несколько минут Боб вышел на улицу уже другим человеком. На нем был новенький темно-серый костюм из модного итальянского трико, голубая сорочка, а в руках увесистый сверток, аккуратно упакованный и перевязанный бумажным шпагатом. В свертке лежали три шерстяных костюма и его тюремная роба. Конечно, вместо робы можно было еще кое-что прихватить, но оставлять, как он выражался, «свою шкуру» было опасно, она бы сразу выдала его.

Настроение у Боба немного поднялось. Теперь его мысли вертелись в другом направлении: скорее найти рынок, а там какому-нибудь перекупщику сбыть «товар».

Бобу крайне нужны были деньги.

Не доходя до рынка, который, как ему указали, находился где-то возле вокзала, Боб неожиданно столкнулся с Валидолом. Настоящего имени и фамилии его Боб не знал. Этого юркого узколицего узбека средних лет в общей камере Ташкентской тюрьмы называли Валидолом, и тот не обижался. Сидел Валидол за какие-то торговые махинации и мелкое воровство. Он отчаянно играл в самодельные карты с Серегой Косым, дружком Боба. Серега умел тонко махлеватъ, и Валидол все время ходил в проигрыше, задолжал крупную сумму и считался «рабом» Косого.

Боб не обратил бы на Валидола внимания, но тот сам остановил его:

— Борис-ака! Борис-ака!

Боб резко обернулся, встревоженный тем, что кто-то зовет его по имени, сунул руку в карман, где лежал пистолет, и, повернувшись, сразу узнал узкое смуглое лицо с небольшими усами. Внешне Валидол почти не изменился. Небрежно, тоном превосходства, Боб сказал?

— А! Это ты, Валидол! Привет, привет.

Валидол стоял около автофургона, на светлом квадратном кузове которого крупными буквами было выведено «Промтовары».

— Твоя телега? — Боб кивнул на машину.

— На базу ездили, а там ничего не дали… Говорят, подождите, говорят, к вечеру… — непонятно почему начал объяснять Валидол, не сводя заискивающего и в то же время восхищенного взгляда с Боба. — А ты… Вой-йе! Такой шик-блеск… Настоящий большой начальник.

— Где шофер? — спросил Боб.

— Нонга кетты… Пошел за хлебом. Чой-пой делать будем. Поедем с нами в чайхану, завтракать будем.

— В чайхану успеется. — Боб подошел вплотную и тихо произнес: — Поедем к тебе, в гости.

Валидол изменился в лице, у него чуть дрогнули уголки губ. Везти к себе домой такого «гостя» он не хотел. Но Боб не дал ему возможности прийти в себя, найти приличный повод для отказа. Боб вцепился в Валидола, как клещ, как утопающий в спасательный круг. Хитро сощурив глаза, он доверительно сообщил:

— Завтра-послезавтра приезжает Серега Косой, и мы вместе пойдем его встречать.

При имени Косого лицо узбека стало бледно-серым.

— А как… кто сказал, что я Ташкент поехал?.. — Он с трудом сдерживал волнение, — Я Самарканд жил…

— Мы все знаем, — уверенно сказал Боб, видя, что тот клюнул на приманку. — Под землей найдем.

Валидол сразу стал покладистым и сговорчивым. Он только попросил:

— Не называй меня Валидол. Не надо. Моя звать Юсуп. Юсуп Валиев. Хоп? Ладно?

Так Боб Черный Зуб очутился в доме Юсупа Валиева, по прозвищу Валидол.

Конечно, о том, что Серега Косой погиб еще год назад, что его нет в живых, Боб умолчал.

Подземная стихия все время напоминала о себе. Толчки следовали один за другим с какой-то неуловимой последовательностью, не поддающейся простому логическому осмысливанию. Сила их была далеко не та, что на рассвете 26 апреля, однако каждое вздрагивание земли заставляло настораживаться, рождало далеко не радостные чувства.

Первое колебание почвы Руслан ощутил в день приезда, когда ставили палатку. Он укреплял растяжки, а Зарыка, мурлыча песенку, возился внутри брезентового дома. Вдруг натянутая веревка в руках Руслана провисла, словно кто-то там, на той стороне палатки, решив поиграть, нарочно расслабил растяжку, а потом рванул что есть силы в противоположную сторону — и в то же мгновение земля странно качнулась, мягко, пружинисто, будто под ногами находилась не вытоптанная и выжженная солнцем площадка, а большая спина гигантского живого существа. Неприятное чувство, нет, не страха, а какой-то неуверенности, холодком обдало потную спину. Колебание продолжалось считанные доли секунды. Руслан даже не успел сообразить, что происходит, как все кончилось.

— Корж, ты что дурачишься! — крикнул из палатки Зарыка.

— Да нет, я ничего, — пробурчал Коржавин.

Но уже из других палаток повысыпали солдаты, и со всех сторон неслось:

— Слышали? Опять толкнуло!

— Балла четыре будет…

— Ври больше! Каких-нибудь несчастных два балла.

Руслану стало легче, недавние переживания улетучились. «Так вот оно какое, землетрясение! — подумал он и улыбнулся. — Ничего особенного, просто дрогнула земля, как после старта боевой ракеты».

— Корж! Так это же настоящее землетрясение! — Зарыка сиял, как человек, успешно выдержавший трудное испытание.

— Жить можно! — ответил Руслан, укрепляя веревку на вбитом в землю колу.

Во время ужина ракетчики и военные строители шумно обсуждали пережитое ими землетрясение. Пришел Базашвили и объявил, что сегодня вечер будет свободным, надо дооборудовать палатки, а утром после завтрака все пойдут на товарную станцию разгружать вагоны.

Так начались будни.

Вагоны с толстыми кряжистыми бревнами и пахнущими смолой янтарными досками, красным кирпичом и серым, как пыль в пустыне, цементом в небольших, но тяжелых бумажных мешках, сборные щитовые дома и бочонки с краской, олифой, ящики с гвоздями. Чего только не приходилось разгружать, переносить на плечах, передавать из рук в руки, складывать в штабеля и грузить на армейские вездеходы и самосвалы!

Руки и плечи солдат покрылись ссадинами, на привычных к труду ладонях появились твердые, как у мастеров-гимнастов, мозоли. Выжженные, пропитанные потом и цементной пылью гимнастерки задубели, стали жесткими и ломкими. А вагоны все прибывали и прибывали.