— Который час, Дик?

— Да успокоишься ты? Ты из меня тоже психа сделаешь. В этом деле нужна выдержка. Бога ради, покажи, что ты мужчина!

— Но я же в первый раз, Дик.

— Оно и видно…

Резкий порыв ветра с шумом пронесся по кронам акаций. Входная дверь щелкнула, одна из половинок медленно открылась, поскрипывая на петлях. Ворвался ветерок, зашелестел кучкой пыльных газет в углу и взметнул, как занавески, плакаты на стенах.

— Закрой дверь, Рут… Нет, оставь открытой. Так будет лучше слышно, если кто-нибудь подойдет. — Дик взглянул на часы. — Уже почти половина девятого.

— Ты думаешь, они придут? Сколько мы еще будем ждать, если они не явятся?

Старший посмотрел на открытую дверь.

— Мы уйдем отсюда не раньше половины десятого. Нам поручили провести это собрание во что бы то ни стало.

В открытую дверь теперь ясно были слышны ночные звуки: шуршание сухих листьев акации на дороге, размеренный лай собаки. В тусклом свете керосиновой лампы черно-красный портрет на стене казался грозным. Нижний край его снова взметнулся в воздух. Дик оглянулся на портрет.

— Послушай, малыш, — сказал он тихо. — Я знаю, ты боишься. Если тебя одолевает страх, гляди на него. — Он показал пальцем на портрет. — Он не боялся. Ты только вспомни, что он сделал.

Юноша поглядел на портрет.

— Ты думаешь, он никогда не боялся?

— Если и боялся, то никто и никогда об этом не знал. Заруби это себе на носу и никогда не выкладывай всем свои переживания.

— Ты хороший человек, Дик. Не знаю, что я буду делать, когда меня пошлют одного.

— Все будет в порядке, малыш. В тебе есть хорошая закваска. Я знаю людей. Просто ты еще не был под огнем.

Рут быстро обернулся к двери.

— Послушай! Кто-то идет.

— Брось ты морочить себе голову! Когда придут, тогда придут.

— Давай закроем дверь. Вроде холодно стало. Постой-ка! Кто-то идет.

Кто-то быстро шел по дороге, потом побежал. Загремел деревянный тротуар. В комнату вбежал человек в комбинезоне. Он тяжело дышал.

— Ребята, вы лучше смывайтесь, — сказал он. — Там на вас облаву устраивают. Никто из ребят на собрание не придет. Они хотят, чтобы вам досталось, но это не по мне. Живо! Собирайте ваше барахло, и пошли. Те, что собрались вас бить, уже совсем близко.

Рут побледнел, лицо его напряглось. Он беспокойно поглядывал на Дика. Старший поежился. Он сунул руки в карманы и ссутулился.

— Спасибо, — сказал он. — Спасибо за то, что сказал. А сейчас беги. С нами ничего не случится.

— Ребята хотят, чтобы вам досталось, — повторил человек в комбинезоне.

Дик кивнул и, помолчав, сказал:

— Конечно, ведь они не думают о будущем. Не видят дальше своего носа. Беги сейчас же, пока тебя не поймали.

— Ну, а вы, ребята? Я помог бы тащить ваше барахло.

— Мы останемся, — упрямо сказал Дик. — Нам сказали, что бы мы остались. Что будет, то будет.

Человек пошел к двери. Потом он вернулся.

— Хотите, я останусь с вами?

— Нет. Ты хороший парень. Оставаться тебе нет нужды. Мы воспользуемся твоей помощью в другой раз.

— Ну, я сделал все, что мог.

Дик и Рут слышали, как он побежал сначала по деревянному тротуару, потом по дороге. Шаги его заглохли, и снова остались только ночные звуки. Сухие листья с шелестом неслись по земле. В центре города ворчали моторы.

Рут взглянул на Дика. Он видел, как у того в карманах сжались кулаки. Мускулы на лице старшего окаменели, но он улыбался младшему. Плакаты пошелестели на ветру и снова прилипли к стене.

— Боишься, малыш?

Рут было ощетинился, но тут же признался:

— Да, боюсь. Может, я не выдержу этого.

— Держись, малыш! — горячо сказал Дик. — Держись! И прочел, взяв с ящика листовку: — «Малодушным людям надо дать пример непоко… непоколебимости. Массы должны своими глазами увидеть несправедливость». Вот как, Рут. Таково поручение.

Он замолчал. Собака залаяла громче.

— Наверно, это они, — сказал Рут. — Как ты думаешь, они убьют нас?

— Нет, они не часто убивают.

— Но они будут бить нас, пинать ногами? Они будут бить по лицу палками, переломают кости. Длинному Майку они раздробили челюсть в трех местах.

— Держись, малыш! Ты только держись! И слушай меня. Если тебя кто-нибудь сшибет с ног, помни, что это не он виноват — виновато устройство общества, вся система. И не тебя он будет бить. Он будет пробовать свои кулаки на нашем великом учении. Ты будешь помнить это?

— Мне не хочется убегать, Дик. Честное слово, не хочется. Если я побегу, ты меня удержишь?

Дик подошел к Руту и положил ему руку на плечо.

— Ты выдержишь. Стойкий парень сразу виден.

— А не лучше ли нам спрятать литературу, чтобы они не сожгли ее?

— Нет. Кто-нибудь все-таки сунет книжку в карман и прочтет ее на досуге. Тогда это хоть пользу принесет. Оставь все на месте. А теперь молчи! От разговоров только хуже делается.

Лай собаки снова стал неторопливым и равнодушным. Сквозь открытую дверь было слышно, как порыв ветра погнал сухие листья. Портрет взметнулся и повис косо на одной кнопке. Рут подошел и приколол его снова. Где-то в городе взвизгнули автомобильные тормоза.

— Ты что-нибудь слышишь, Дик? Они еще не идут?

— Нет.

— Послушай, Дик. Длинный Майк два дня пролежал со сломанной челюстью, прежде чем его нашли.

Старший сердито обернулся. Он вынул из кармана сжатый кулак и, сощурившись, посмотрел на младшего. Потом подошел к нему и положил руку на плечо.

— Слушай меня внимательно, малыш, — сказал он. — Я не много знаю, но я прошел уже через такие переделки. Говорю тебе наверняка. Когда это начнется… больно не будет. Я не знаю почему, но не будет. Если даже они убьют тебя, больно не будет.

Он подошел к двери, выглянул, посмотрел в обе стороны и прислушался.

— Что-нибудь слышно?

— Нет. Ничего.

— Почему… как ты думаешь, почему они медлят?

— Почем я знаю!

— Может, и не придут, — сказал Рут, сглотнув слюну. — Может, этот парень все наврал, пошутил просто.

— Может быть.

— Ну… а мы будем всю ночь дожидаться тут, чтобы нам свернули шею?

— Да! Мы будем всю ночь дожидаться тут! Чтобы нам свернули шею! — передразнил Дик.

После неистового порыва ветер вдруг стих. Перестала лаять собака. Поезд прогудел у переезда и прошел, громыхая. Ночная тишина стала еще глубже. В соседнем доме зазвенел будильник.

— Кто-то идет на работу. В ночную смену, наверно.

В тишине голос его прозвучал очень громко. Дверь скрипнула от ветра и медленно закрылась.

— Который час, Дик?

— Четверть десятого.

— Всего-то? А я думал, уже скоро утро… Тебе не хочется, чтобы они уже пришли и все кончилось, Дик? Послушай, Дик! Мне показалось, что я слышал голоса.

Они стояли, не шевелясь, и прислушивались.

— Ты слышишь голоса, Дик?

— Да, как будто люди тихо переговариваются.

Снова залаяла собака, на этот раз остервенело. Донесся глухой гул голосов.

— Погляди, Дик! Кто-то, кажется, остановился у заднего окна.

Старший нервно усмехнулся.

— Это чтобы мы не могли убежать. Они окружают нас. Держись, малыш! Да, теперь они идут. Помни, что виноваты не они, а система.

Послышались торопливые шаги. Двери распахнулись, и сразу ввалилась толпа. Все были небрежно одеты, все в черных шляпах. В руках у многих дубинки, трости, обрезки труб. Дик и Рут выпрямились и высоко подняли головы. Но глаза их глядели в землю.

Громилы, казалось, были чем-то смущены. Они хмуро стояли полукругом возле старшего и младшего и ждали. Ждали, чтобы кто-нибудь из них пошевелился.

Младший скосил глаза и увидел, что старший смотрит на него строго, критически, словно оценивая его поведение. Рут сунул дрожащие руки в карманы. Он заставил себя сделать шаг вперед. От страха голос его сразу стал пронзительным.

— Товарищи, — закричал он, — вы такие же люди, как мы! Все мы братья…