— Жаль, что у меня мало опыта. Тебе уже приходилось бывать в переделках, Дик. Ты знаешь, чего ожидать. А мне никогда не приходилось.

— Чтобы научиться, надо попробовать, — нравоучительно изрек Дик. — Одни книжки ничему не научат по-настоящему.

Они пересекли железнодорожную линию. На блокпосте, торчавшем неподалеку, горели зеленые огоньки.

— Ужасно темно, — сказал Рут. — Интересно, взойдет ли луна. Обычно она всходит, когда такая темь. Ты будешь выступать первым, Дик?

— Нет, первым будешь говорить ты. У меня больше опыта, я буду наблюдать за ними, пока ты будешь говорить, и как только их что-нибудь заденет за живое, тут я на них и навалюсь. Ты знаешь, о чем надо говорить?

— Конечно. Все у меня в голове, каждое слово. Я написал свою речь и выучил наизусть. Я слышал, как ребята говорили: выйдешь вот так, а в голове ни одного слова, потом начнешь — и откуда только слова берутся: текут, как вода из крана. Длинный Майк Шин сказал, что с ним так случалось. Но я не хотел рисковать и все написал.

Мрачно прогудел паровоз, из-за поворота выскочил поезд, гоня перед собой по рельсам мощный сноп света. Грохотали ярко освещенные вагоны. Дик обернулся и проводил их взглядом.

— Немного народу едет, — сказал он с удовлетворением. — Не ты говорил, что твой старик работает на железной дороге?

Рут старался сдержать раздражение.

— Да, он работает на железной дороге. Тормозным кондуктором. Он выгнал меня, когда узнал, чем я занимаюсь. Боялся потерять место. Он несознательный. Я говорил с ним, но он ничего не понял. И тут же выгнал меня.

Голос у Рута был тоскливый. Он вдруг остро почувствовал, как томится одиночеством и скучает по дому.

— В этом-то и беда с ними, — продолжал он хриплым голосом. — Они ничего не хотят знать, кроме своей работы. Не видят, что делается вокруг. Крепко держатся за свои цепи.

— Запомни это! — сказал Дик. — Хорошо сказано. Есть это в твоей речи?

— Нет, но могу вставить, если тебе нравится.

Уличных фонарей становилось все меньше. Вдоль дороги росла белая акация. Город здесь незаметно переходил в деревню. У немощеной дороги стояло несколько домишек с запущенными садиками.

— Господи, ну и темнота! — сказал Рут. — Сегодня мы вряд ли попадем в беду. В такую ночь легко смыться, если что случится.

Дик только фыркнул в воротник своей куртки. Некоторое время они шагали молча.

— Как ты думаешь, ты бы попробовал смыться, Дик? — спросил Рут.

— Нет, ни в коем случае. Нам не велено удирать. Что бы ни случилось, мы должны остаться. Ты еще просто ребенок. Ты, наверно, убежал бы, если бы я позволил!

Рут возмутился:

— Несколько раз побывал в переделках и уже нос задрал. Послушаешь тебя, так храбрее не было никого на свете.

— Во всяком случае, у меня поджилки не трясутся, — сказал Дик.

Рут опустил голову.

— Дик, — сказал он тихо, — а ты уверен, что не убежишь? Ты уверен, что сможешь остаться и вытерпеть все?

— Да, уверен. Мне уже пришлось испытать это. Разве мы не получили ясных указаний? Ну, и потом хорошая огласка тоже не помешает. — Он внимательно посмотрел на Рута. — А почему ты спрашиваешь, приятель? Заранее трусишь? Если так, тебе тут делать нечего.

Рут вздрогнул.

— Послушай, Дик. Ты хороший малый. Ты только никому не рассказывай, что я сейчас скажу тебе. Со мной такого еще не бывало. Почем мне знать, что я сделаю, если кто-нибудь ударит меня дубинкой по лицу? Да и кто вообще может сказать, что он сделает? Наверно, я не убегу. Постараюсь не убежать.

— Ладно, приятель. Будем считать, что ничего не было. Но если ты все-таки бросишься бежать, мы с тобой распрощаемся навеки. У нас не место для трусливых хлюпиков. Помни это, малыш.

— Хватит называть меня малышом! Мне неприятно.

Заросли акаций становились все гуще. Листья тихо шелестели на ветру. В одном из дворов, мимо которых проходили Рут и Дик, заворчала собака. В воздухе, глотая звезды, плыли клочья тумана.

— Ты уверен, что у тебя все готово? — спросил Дик. — Ты лампы достал? Литературу отнес? Все это было поручено тебе.

— Я все сделал еще днем, — сказал Рут. — Только плакатов не развесил, но они у меня там, в ящике.

— В лампах есть керосин?

— Много. Знаешь, Дик, мне кажется, что какая-нибудь сволочь донесла. Ты как думаешь?

— Вполне возможно. Всегда кто-нибудь доносит.

— Ну, а ты ничего не слышал об облаве?

— Откуда я, черт побери, мог слышать! Ты думаешь, они придут заранее и скажут, что собираются открутить мне котелок? Возьми себя в руки, Рут. Ты уже готов наложить полные штанишки. Кончай болтать, не то и я начну нервничать.

Они подошли к приземистому квадратному зданию, которое в темноте казалось черным и массивным. Деревянный тротуар гулко отзывался на каждый их шаг.

— Еще никого нет, — сказал Дик. — Давай войдем и зажжем свет.

Здание было заброшенной лавкой. Стекла ее витрин посерели от пыли и грязи. В одной красовался большой плакат, рекламирующий сигареты «Лаки страйк», в другой стояла похожая на призрак рослая картонная девица с бутылкой кока-колы в руке. Дик распахнул двухстворчатую дверь и вошел. Он чиркнул спичкой, зажег керосиновую лампу и пристроил ее на стоявший торчком ящик из-под яблок.

— Входи, Рут. Надо все подготовить.

Стены внутри были оштукатурены. В углу валялась пачка пыльных газет. Два задних окна были затянуты паутиной. Лавка была пуста, если не считать трех ящиков из-под яблок.

Рут подошел к одному из ящиков и вынул из него большой плакат. Это был портрет человека, нарисованный в резких, черных и красных, тонах. Рут прикрепил портрет к шершавой штукатурке позади лампы. Рядом он повесил другой плакат — большой красный символический знак на белом фоне. И, наконец, поставил торчком еще один ящик из-под яблок и положил на него кипу листовок и брошюр в бумажных обложках. На голом деревянном полу шаги его звучали гулко.

— Зажги вторую лампу, Дик! Здесь чертовски темно.

— Ты и темноты боишься, малыш?

— Нет. Скоро придут люди. Надо, чтобы было посветлее, когда они придут. Который час?

Дик взглянул на свои часы.

— Без четверти восемь. Часть людей должна вот-вот подойти.

Он засунул руки в карманы куртки и стоял у ящика с листовками в позе отдыхающего человека. Сидеть было не на чем. Черно-красный портрет строго смотрел со стены, к которой прислонился Рут.

Язычок пламени в одной из ламп потускнел и медленно поник. Дик склонился над лампой.

— Ты, кажется, говорил, что в лампах много керосина. Эта пустая.

— Мне показалось, что много. Вот погляди! Другая почти полная. Перельем немного керосина в эту.

— Как же это сделать? Придется погасить обе. У тебя есть спички?

Рут поискал в карманах.

— Всего две штуки.

— Ну вот! Придется проводить собрание при одной лампе. Надо было мне самому присмотреть за всем. Но я был занят в городе. Я думал, на тебя можно положиться.

— А мы быстро перельем немного керосина в эту жестянку, а потом выльем в другую лампу.

— Угу, и подожжем здание. Ну и помощничек!

Рут снова прислонился к стене.

— Скорей бы они приходили. Который час, Дик?

— Пять минут девятого.

— Так чего ж они задерживаются? Чего ждут? Ты говорил им, что надо прийти в восемь?

— Заткнись, малыш. Ты меня выведешь из себя. Я не знаю, почему они задерживаются. Может, празднуют труса. Ну помолчи хоть немного. — Он снова сунул руки в карманы куртки. — У тебя есть сигарета, Рут?

— Нет.

Было очень тихо. Где-то в центре города шумели автомобили, доносился рокот моторов и редкие гудки. В одном из ближних домов лениво лаяла собака. Порывистый ветер шелестел акациями.

— Эй, Дик! Ты слышишь голоса? Кажется, идут.

Они обернулись к выходу и стали напряженно прислушиваться.

— Я ничего не слышу. Тебе показалось.

Рут подошел к одному из грязных окон и посмотрел на улицу. Потом вернулся к пачке с листовками и аккуратно выровнял ее.