Г.Ч. Кто читает ваш журнал?

Р.С. В основном люди немолодые. За пятьдесят. Во всяком случае, за сорок. Нам, редакторам, конечно, хотелось бы омолодить читательскую аудиторию, несколько изменить образ «Синтё».

Г.Ч. А кто ваши читатели по профессии?

Р.С. Среди них больше всего преподавателей. И конечно, гораздо больше женщин, чем мужчин.

Г.Ч. Как вы оцениваете нынешнее состояние японской литературы?

Р.С. Если брать широкий временной пласт, начиная с двадцатых и тридцатых, то сейчас у нас в литературе, безусловно, стагнация. Нет писателей такого масштаба, как Мисима или Кавабата, да и популярность «чистой» литературы в целом идет на убыль. Но многие писатели стараются писать изобретательно, по-новому, и нередко получается довольно любопытно. Проблема в том, что обмельчала тематика. Зато авторы виртуозно владеют стилем.

Г.Ч. Кого из ныне живущих писателей публика любит больше всего?

Р.С. Конечно, Мураками Харуки. Еще Миямото Тэру, который пишет и массовую литературу, и «чистую». Он в свое время получил премию Акутагавы, а значит, был признан писателем серьезным. Любят молодую писательницу Ёсимото Банана, которую все же, пожалуй, следует отнести к массовой литературе. Я говорю о тех, кто лидирует по тиражам, лучше всего продается. Еще я назвал бы Мураками Рю.

Г.Ч. «Синтё» печатает и переводные произведения. Испытываете ли вы интерес к современной русской литературе? Переводилось ли у вас что-нибудь в последнее время?

Р.С. В Японии русская литература всегда была в чести, это уже традиция. Достоевский для японцев вообще один из главных мировых писателей, многие наши писатели выросли из Достоевского. Что же касается современной литературы, то мы в основном переводим рассказы. Здесь все зависит от переводчиков и зарубежников, которые с нами работают и на которых мы всецело полагаемся. Особенность «Синтё» в том, что мы придаем большое значение качеству перевода. Нередко для нас переводят ведущие японские писатели — такие, как тот же Мураками Харуки, переводивший Джулиана Барнса, или Аоно Со, сделавший прекрасный перевод Чарльза Буковски. А русское направление у нас ведет Нумано Мицуёси, известный критик, переводчик, преподаватель Токийского университета. По его рекомендации мы в последние годы напечатали рассказы Людмилы Петрушевской, Андрея Битова, Сергея Довлатова, Виктора Пелевина, Татьяны Толстой, Нины Садур, Эдуарда Лимонова, Виктории Токаревой, Валерии Нарбиковой, Натальи Баранской.

Г.Ч. Как вам кажется, удается ли «Синтё» и другим журналам активно влиять на литературный процесс? Можно ли сказать, что вы в авангарде современной японской литературы?

Р.С. Думаю, да. Мы, редакторы, чувствуем свою ответственность, свою миссию. У каждого из нас есть свое мнение о том, что считать настоящей литературой, какую литературу надо поддерживать. Нас сейчас семеро, и каждый с утра до ночи сидит, зарывшись в рукописи. Двоим редакторам еще нет тридцати, двое на четвертом десятке, одному за сорок, одному за пятьдесят, одному уже перевалило за шестьдесят. У каждого поколения, конечно, своя система ценностей. Мы сейчас изо всех сил стараемся находить свежие произведения, не похожие на то, что писалось раньше. С 1988 года мы ввели специальную литературную премию, имени Мисимы, которая присуждается за новаторское письмо.

Г.Ч. Как делится работа между редакторами?

Р.С. Каждый работает со своим контингентом авторов. У одного редактора от пятидесяти до ста «своих» авторов, с которыми нужно поддерживать постоянный контакт. Это и прозаики, и переводчики, и поэты, и критики, и публицисты. Редакторы занимаются организационной работой, добывают рукописи. Рукописи мы читаем по очереди, часто ездим к авторам, выпиваем с ними, обсуждаем планы на будущее. Решаем, как печатать новый роман — сразу или по частям. Нередко встречи происходят в кафе или в ресторане — это важная часть работы. А новых авторов мы находим так. У каждого журнала существует премия за литературный дебют. Редакторы читают все поступающие на конкурс произведения, отбирают шорт-лист для жюри. Обычно это пять названий. Произведение-победитель, естественно, публикуется в журнале, но нередко находятся перспективные авторы и среди тех, кто премии не получил. Они тоже попадают в наш авторский актив. В «Синтё» две таких премии: одна просто за дебют, вторая специально для студентов. На первый конкурс мы обычно получаем около девятисот рукописей, на второй, студенческий, — около пятисот.

Г.Ч. Я видел, что ваши редакторы засиживаются в редакции допоздна, иногда даже до утра. Зачем это нужно?

Р.С. Производственная необходимость. Корректура из типографии обычно приходит вечером, и мы ждем, пока ее прочитают корректоры. К нам она поступает в 10, а то и в 12 часов вечера. Редактор быстро прочитывает, отвозит автору.

Г.Ч. Ночью?

Р.С. Да. Они встречаются у автора дома или где-нибудь в ресторане. Автор вносит правку, редактор ждет. Вот и получается, что у редактора главная запарка начинается на ночь глядя, а с правленой, готовой рукописью он возвращается в редакцию только под утро.

Г.Ч. И что же, нельзя подождать с корректурой до завтра? Чтобы работать не ночью, а днем?

Р.С. Простите, не понял вопроса.

Про Ёсия Нобуко я слышала еще в детстве, от матери. «В девичестве я ею просто бредила», — говорила мать. Однако до недавнего времени я понятия не имела, что Ёсия писала не только прозу, но и стихи. Я веду в Интернете поэтический семинар и однажды попросила каждого из своих корреспондентов назвать одно хайку, самое любимое. Тогда-то я впервые и прочла трехстишья Ёсия Нобуко.

Первое впечатление: как по-доброму смотрит она на людей. И еще: какой простой, предельно ясный стиль. Простой, но при этом удивительно емкий. Почти за каждым хайку — целая история, сразу видно, что писала романистка.

В приведенном выше стихотворении говорится о первой любви, едва начавшейся, неумелой, застенчивой. Когда понимаешь, что влюбилась, внезапно исчезают все слова, ты боишься молчания, но поделать с собой ничего не можешь. Сидишь за столиком, потупив взгляд, и сосешь через соломинку лимонад… Я так и вижу перед собой двух этих робких, юных влюбленных.

Конечно же юных! Будь они постарше, пили бы кофе или еще что-нибудь «взрослое», курили бы. А содовый лимонад — это летняя жара, свежесть, ранняя юность.

Вот другое ее трехстишье:

Здесь, очевидно, речь идет о детях, которые обступили торговца золотыми рыбками и жадно смотрят на аквариум. Это дети бедняков, купить рыбок они не могут — разве что полюбоваться, но торговец не гонит их, а, наоборот, зовет подойти поближе. Я все это вижу. Вижу и других детей, которые покупают рыбок. Вижу как на ладони всю жизнь доброго торговца…

Ёсия Нобуко, конечно, имеет в виду совсем не то, что матери одеты лучше своих малышей. Но лица женщин, любующихся нарядными детьми, сияют горделивой любовью и оттого прекрасны.

В последнее время почти стерлась граница между хайку и сэнрю. Толковее всего, по-моему, разницу между двумя этими жанрами объясняет поэт Сасаки Юкицуна: «Хайку выражает позицию меньшинства, сэнрю — позицию большинства». С этой точки зрения трехстишья Ёсия Нобуко, пожалуй, ближе к сэнрю.