Однако под слоями злости и страха лежало любопытство. Сьюзан убедила себя, что делает это ради Кейси, но в глубине души она знала, что – ради себя самой. Несколько дней назад она прочитала журнальную статью, в которой говорилось, что женщина из соображений сохранения здоровья должна в течение жизни забеременеть хотя бы раз. Она показала статью Джону. Статья прибавила ей уверенности.

Сьюзан очень хотелось выпить, но врачи строго наказали ей – никакого алкоголя сегодня вечером.

Кунц в смятении наблюдал, как она наливает себе бокал розового вина. Это создавало ему нежелательные трудности, поскольку он обязан был сообщить об этом врачам. Но если он сообщит, что они сделают? Отложат процедуру?

И он не должен забывать о временном факторе. Из-за этого бокала вина в их план придется внести столько изменений, что даже половина из них не укладывалась у Кунца в голове. Мистер Сароцини разозлится на него, обвинит его в том, что он не смог остановить ее.

Один бокал, Сьюзан. Ни каплей больше.

Он вспомнил, как мистер Сароцини однажды рассказал ему историю, в которой один силач сказал: «Дайте мне точку опоры, и я переверну Землю».

– Мы все можем быть такими же, как этот человек, – сказал ему тогда мистер Сароцини. – Каждый из нас способен взяться за рычаг, переворачивающий Землю, потому что этот рычаг находится внутри нас, и нам нужно только увидеть его и научиться им пользоваться.

Сьюзан перешла в столовую, и Кунц переключился на канал 6. В этой комнате почти ничего не было: только малярные козлы и несколько рулонов обоев. Зачем она сюда пришла?

Она подошла к окну и стала смотреть в сад. Теперь он понял: она пришла сюда, чтобы побыть одной.

И Кунц, рассматривающий ее крупным планом и теряющий дыхание от обожания, знал. Он знал. Он знал, что Сьюзан и есть тот рычаг, который перевернет Землю. Однако его беспокоило, что он не видит всех узлов сети. В настоящее время происходило много, казалось бы, не связанных друг с другом событий, были приведены в действие различные механизмы. Он снова вспомнил слова мистера Сароцини: «Услышав – забудешь, увидев – запомнишь, сделав – поймешь».

22 июля.

Завтра.

Волнение поднималось внутри его, как оперная музыка – да, как «Дон Жуан», взрывающийся у него в голове. Кунцу пришлось затратить волевое усилие на то, чтобы успокоиться.

В доме Картеров зазвонил телефон. Сьюзан услышала звонок и поспешила в гостиную, на ходу крича мужу, что сама возьмет трубку.

Кунц нажал на кнопку на контрольной панели и немедленно услышал голос звонящего. Он узнал его: Сьюзан часто говорила с этим человеком по телефону – она редактировала его новую книгу.

– Сьюзан?

«Голос у этого писателя встревоженный», – подумал Кунц.

– Извини, что беспокою, но мне нужно срочно увидеть тебя. Ты завтра не занята? Может быть, пообедаем вместе или просто выпьем?

Сьюзан была приветлива – ей этот человек нравился, – но ответила уклончиво:

– Ой, Фергюс, извини, но не получится. Я уезжаю из города на пару дней.

– Может быть, позавтракаем где-нибудь, пока ты не уехала?

Она рассмеялась:

– Невозможно! Я уезжаю очень рано.

Кунц был восхищен. Это прозвучало так естественно – лгала она мастерски. Потрясающая женщина.

– Сьюзан, это важно. Мне действительно нужно тебя видеть.

Она обещала ему позвонить после выходных, когда вернется. Писатель снова попытался убедить ее встретиться с ним до того, как она уедет, но безуспешно. Он попросил у нее номер телефона, по которому с ней можно будет связаться, но она не могла его ему дать. Она позвонит ему, как только вернется.

Умница.

Кунц не мог усидеть на месте от возбуждения. Ему нужно было с кем-нибудь поговорить, поделиться тем знанием, которое он хранил в сердце. Ему не разрешено было даже упоминать о Сьюзан Картер, но ведь он может передать собеседнику хотя бы свои чувства.

Он взял телефон и позвонил Клодии в свою квартиру в Женеве. Трубку никто не поднял. Тогда он набрал номер ее квартиры, попал на автоответчик и повесил трубку. Она куда-то вышла. Кунцу это не нравилось. Он не говорил с ней десять дней, но ему не нравилось, что она куда-то вышла. Клодия – его женщина. Ее дал ему мистер Сароцини. Скоро его женщиной станет Сьюзан Картер, но до тех пор его женщина – Клодия, и его женщина куда-то вышла.

Он положил трубку и снова взялся за Ницше. В его сознании снова всплыли слова мистера Сароцини: «Услышав – забудешь, увидев – запомнишь, сделав – поймешь».

Он поднял глаза от книги и увидел, как Сьюзан переворачивает бараньи отбивные. «Завтра», – подумал он.

Завтра все станет ясно.

«Вестуан-клиник» помещалась в современном четырехэтажном здании, которое деликатно вписывалось в стену викторианских, из красного кирпича, фасадов Уимпол-стрит. Внутри здание совершенно не походило на больницу. В фойе у входа лежал дорогой ковер, стены были убраны гобеленами, повсюду цветы и большие диваны. Если бы не специфический больничный запах, его можно было принять за холл небольшого шикарного отеля.

Запах, объединивший ароматы дезинфицирующего средства, свежестираного постельного белья и больничной еды, проникал всюду; его не могло перебить даже благоухание, струящееся от большого букета цветов, присланного Джоном, и еще большего – мистером Сароцини. Просторную палату, отведенную Сьюзан, нельзя было отличить от дорогого номера в отеле. Из ее окна открывался прекрасный вид на Уимпол-стрит и кусочек Риджентс-парка. Только что закатилось солнце, наступал вечер. Через несколько минут Сьюзан должны были отвезти в операционную. Она нервничала и чувствовала себя очень одинокой.

Пару часов назад позвонил Джон, пожелал ей удачи и опять вызвался приехать. Она резко отказалась – она не желала, чтобы он был поблизости, когда… когда они это с ней сделают. Ей казалось, что она поступает несправедливо по отношению к нему, и ей было легче быть одной.

Открылась дверь, и в палату вошла медсестра, а за ней – врач. Оба без беджей. Их представили Сьюзан, но она не запомнила их имен – может, потому, что не хотела. Ей казалось, что она попала в свой собственный тягостный сон. Пусть это и остается тягостным сном. Она проснется через девять месяцев, а пока никто, кроме Джона, мистера Сароцини и ее самой, не будет знать правды. Друзья и коллеги, конечно, заметят ее беременность, но и понятия не будут иметь, что именно произошло. Через девять месяцев все они будут приносить ей и Джону соболезнования, говорить, как им жаль, что малыш родился мертвым. Они с Джоном выберутся из лабиринта, и все опять будет хорошо.

В руках у медсестры был шприц. Сьюзан ненавидела уколы, и обычно от нее требовалось все ее мужество, чтобы вытерпеть хотя бы один, а за последние несколько недель ее кололи столько, что она сбилась со счета.

– Премедикация, – сказала медсестра.

– Премедикация, – эхом отозвалась Сьюзан. – Хорошо. – Ей было все равно, пускай делают что хотят. Следующие девять месяцев ее тело не будет ей принадлежать.

Медсестра ввела иглу, и в вену Сьюзан начала поступать жидкость. Медсестра продолжала давить на поршень, от повышения давления рука начала болеть, затем онемела – такое чувство появляется, если сильно ударишься обо что-нибудь локтем.

Медсестра вышла из поля зрения Сьюзан, а врач приблизился. Теперь она ясно могла рассмотреть его лицо. Он хорошо выглядел: сенаторско-киноактерский тип внешности, средиземноморский загар, темные волосы с чернильно-черными прядями, вроде обесцвечивания наоборот, идеальная улыбка. Слишком идеальная. Может, он актер? Он показался ей знакомым. Не видела ли она его в «Скорой помощи»? Как там его звали, этого врача… доктор Дуг Росс?

Она не понимала, закончила медсестра или нет. Доктор Росс из «Скорой помощи» продолжал демонстрировать ей свою идеальную улыбку. Она хотела задать ему несколько вопросов о предстоящей процедуре.