Неожиданно снаружи раздались шаги. Они были тихи, как прикосновение падающих листьев к земле в безветренный осенний, день, и большинство современных людей вообще ничего бы не услышали. Но только не Конан! Он весь подобрался в своем темном углу, стараясь не дышать, и только пальцы лихорадочно сцарапывали путы с правой руки.

На красноватый от закатного света прямоугольник освещенного пола пала черная тень человека.

Хозяин тени, остановившись за полшага от двери, замер. Потом, в предзакатной тишине, когда все птицы и звери провожают в молчании уходящее Солнце, раздалось негромкое:

– Конан?

Киммериец с облегчением выпустил воздух. Стоявший за дверью перешагнул порог.

Это был Ральф, ровесник и друг Конана, эс. Он не пошел против обычая и воли ватаги, когда Конан дрался с Бьяром, когда Конана, связав, бросили в амбаре. Конан не осуждал его за это – как и все гиборийцы он признавал узы родства священными, высшими, чем узы дружбы. Нельзя было требовать от Ральфа, чтоб ради дружбы он поднял меч на сородичей. Даже то, что он без приказа вождя покинул ватагу и тайком поспешил на помощь обреченному на гибель человеку было величайшим подвигом и жертвой.

– Ради Имира, Конан! Предки и Игг-Всеотец видят, как я рад! – воскликнул эс.

– И я вижу,- отозвался Конан.- Но твой нож сейчас мне нужнее твоей радости.

Немедленно в его руке оказался железный, с костяной резной рукоятью скрамасакс. А еще несколько мгновений спустя, Конан снял с себя остатки веревки.

Ральф протянул ему обломок секиры.

– Во имя Крома, Ральф! – зарычал Конан.- Выкинь эту дрянь подальше! Мало того, что она предал меня во время поединка, так еще и не желала помочь мне срезать веревки! Разрази меня Кром, если я еще возьму ее в руки!

Наш современник оторопел бы от этих слов, Ральф же, не говоря худого слова, запустил секирой за порог. Как и большинство их соплеменников, Ральф и Конан верили, что всякая вещь наделена какой-то таинственной силой. Впрочем, здесь они лишь разделяли заблуждение многих цивилизованных людей, считающих, как тогда, так и сейчас, что, например, металлические кружки или прямоугольные бумажки, накапливаясь в карманах, способны принести хозяину уважение, достоинство, ум, силу или хотя бы счастье.

– А теперь идем!

– Конан, ты, часом, не рехнулся? Лезть в Гардарикийский лес вдвоем НОЧЬЮ?! – эс затряс желтыми волосами.- Ни за что! Все золото цвергов не заставит меня идти туда.

Конан подавил вздох. Нелюбовь жителей тундр чахлых ельников Эсгарда к глухим лесам была в северных странах притчей во языцех. А уж заманить их в древнейший из лесов Земли, о чудовищах которого им рассказывали в детстве седые бабки… Бьяр чувствовал себя героем, направляясь с огромной ватагой в этот лес, но и он не стал бы заходить слишком далеко.

Сами гипербореи были одним из чудес древнего леса. Говорили, что умение оборачиваться волком, бывшее у других северных гиборийцев достоянием очень немногих людей и почти совсем исчезнувшее на юге, у них оставалось, как во времена Бори, всеобщим. Более того, каждый гиперборей, прошедший обряды посвящения, раз в год оборачивался волком и убегал в лес, где какое-то время жил в волчьем облике, после чего возвращался к обычной жизни.

Конан, сам рожденный в поросших лесом горах, придавал этим легендам гораздо меньше значения, чем его друг, но спорить не стал. Соваться в ночной лес с топором и парой ножей на двоих было бы действительно глупо.

Вдвоем они затворили вырубленные – каждая из цельного бревна – двери амбара и заперли на засов. Стало темно, и двое уставших подростков легли под самыми дверьми.

Перед тем как уснуть, Конан небрежно спросил Ральфа:

– Да, кто это накинул мне на шею удавку?

– Какую? А, "руку Сета"… Это Скъелд, он бывал в каких-то южных землях и любит прихвастнуть вывезенными оттуда ухватка…

Ральф уснул не договорив. Конан мрачно улыбнулся в темноте и решил про себя, что Скъелду осталось совсем немного хвастать этими своими "ухватками".

Они совсем забыли про лаз. А в его черной глубине уже звучали какие-то трудноуловимые даже для слуха варвара шорохи.

Наконец, невидимая в густой, как кровь из жилы, тьме, из лаза высунулась рука.

Конан проснулся. Ни один звук не коснулся его ушей, но чуткий нос киммерийца уловил запах – очень слабый запах человеческого тела. Он вскочил, ничего не видя в темноте. В следующую секунду на его голову обрушилась деревянная дубина…

Когда Конан очнулся, он было подумал, что и охота на секиру и Ральф ему попросту приснились. Над ним все так же нависала кровля амбара, тело все также было опутано веревками. Но "руки Сета" уже не было на шее, и кроме того, сильно болела голова. Он повернул ее и обнаружил рядом с собой точно так же связанного Ральфа. Повернувшись в другую сторону, он уткнулся взором в пару странной, сплетенной из полосок коры, обуви. Он поднял глаза и увидел гиперборея.

Одеждой гипербореи равно отличались как от эсов, гак и от соплеменников киммерийца. Если первые одевались в основном в шкуры и кожи, а киммерийские горцы носили вязаные плащи и кильты, то гипербореи предпочитали ткани. На стоявшем рядом с Конаном были, кроме обуви из коры, полотняные штаны, белая льняная рубаха с красной вышивкой по подолу, вороту и запястьям, и наконец, накидка с капюшоном из грубой дерюги. Борода его – так же, как и старших родичей киммерийца – была сбрита, остались лишь длинные, свисающие на грудь усы. В остальном – чертами лица, цветом волос и глаз – гиперборей сильно смахивал на уроженцев Эсгарда.

Конан зарычал в бессильной злобе. Суток не прошло с его поединка с Бьяром, а он опять скручен по рукам и ногам!

В амбар вошел старик, очень похожий на сторожившего пленников гиперборея, но седой как лунь.

Он что-то сказал стражнику – Конан разобрал лишь два слова: "есин" и "кумырь". По взгляду и жестам старика Конан понял, что говорят о них. "Есин", видимо, обозначало эса, "кумырь" же относилось к нему самому.

Тем временем его ждало новое унижение – здоровенный гиперборей-охранник схватил их, как кутят, за шкирки и поволок на двор. Голова все еще не пришедшего в себя эса болталась из стороны в сторону. Конан извивался, пытаясь достать гиперборея зубами, но тщетно.

На дворе их швырнули оземь. Ральф застонал, приходя в себя.

Старик подошел к ним и на неплохом эсгардском языке – но со странным мягким акцентом – сказал:

– Смотрите! – чьи-то руки за волосы подняли головы пленников и развернули их лицами к тыну.- Смотрите! Мы, борусы, мирный род, когда нас не трогать. Но тот, кто тронет нас – умрет, как эти!

На бревнах частокола были насажены головы эсов-ватажников. Все тринадцать.

Их вели, связанных, по лесной дороге. Тысячелетние деревья высились вокруг, почти смыкая кроны над тропой. Висела зеленая полутьма.

Гипербореи решили не оставлять их у себя, а отвести на торг в столицу Гипербореи – Халогу, или, как они говорили, Калогу и там на что-нибудь выменять – о деньгах они, как и все народы, жившие севернее Пограничного Королевства, не имели никакого понятия.

Ральф всю дорогу бранил себя. По его мнению, именно его уход, сокративший число ватажников до Суртовой дюжины, и был причиной гибели отряда.

Конан молчал. Несколько раз он пытался перегрызть веревки, но тому помешала палка с ошейником, другим концом закрепленная на поясе. Не столь хитрое и жестокое, как "рука Сета", это устройство было, впрочем, столь же действенным.

Его злило, что гипербореи – борусы, как они себя называли – лишили его сладкой мести Бьяру и Скъельду. Может быть, их смерть была страшной. Что с того? Она ведь была быстрой, и самое главное – не от его, Конана, руки.