Волей-неволей он прислушался к болтовне двух их стражников. Язык борусов казался ему все более понятным. В нем многое походило на родной язык киммерийца, а еще больше – на язык эсов и ванов. Ближе всего к этому говору был язык, на котором друиды Киммерии и дроттары Нордхейма славили Божественных предков и Великие Силы Стихий – суровых и грозных Богов Севера.

На нем же кузнец – отец Конана – взывал к духам огня и болотных руд и заговаривал новорожденные клинки.

Через несколько дней лес расступился, и пленники увидели земляные валы и циклопические стены Калоги – гиперборейской столицы.

Под ними, на отлогом речном берегу, уже кипел торг.

Рядом с шатрами из конских и оленьих шкур, где жили торговцы лошадьми из Гиркании и Турана, высились пестрые палатки хитрых смуглых и кареглазых земри, выменивавших на дешевые и яркие ткани, сладости и безделушки драгоценные меха, что ценились во дворцах Шадизара, Аграпура и Хоршемиза дороже золота. Длиннолицые немедийцы в белоснежных хитонах закупали в огромных количествах зерно, почти не родящееся в их жаркой, каменистой стране. Бритунцы щелкали языками, пробуя солнечно-желтый мед и буроватый воск. И, конечно, нарасхват шли знаменитые гиперборейские мечи. Кузнецы-оружейники в Гиперборее почти не знали себе равных. Лишь немногие киммерийцы – вроде отца Конана – могли потягаться с ними, да караваны из далекой, полусказочной даже для туранцев Вендии привозили клинки не хуже гиперборейских. Ходили слухи, что несколько столетий назад борусы отправили такой вот меч кагану Турана, требовавшему дани и покорности. Каган понял намек и отправил на Гиперборею тридцать тысяч всадников с лучшим своим полководцем во главе. Все они сгинули в борусских лесах. После этого Туран оставил северного соседа в покое.

Пленников провели в рабский ряд, находившийся у самого берега, на песке. И покупателей и товара здесь было немного – борусы не были работорговцами. Несколько пленных, несколько преступников, осужденных в рабство волей великого князя – и все. Среди покупателей борусов было еще меньше – те из них, кто не брезговал рабским трудом, предпочитали сами захватывать пленных.

Какой-то курчавый земри подошел к Конану, оглядел его, взглянул на продавца-боруса. Тот демонстративно глядел в сторону – земри не любили за неопрятность и почти патологическую нечестность, лживость и вороватость.

– Эй, кеммерийца! – на ломаном киммерийском гортанно произнес земри.- Чего умеишь?

– Быть свободным! – отрезал Конан. Он не знал, кто такие земри и не видел их до сих пор, но этот смуглый тип, воняющий потом и чесноком, разодетый в ослепительно яркие тряпки, сияющий золотыми серьгами, перстнями и золотым зубом во рту, надоел ему молниеносно.

Тот щелкнул языком, покачал головой:

– Если мая купить, твоя будэш чэстный?

– Даже если не купишь.- Конан зевнул. Земри заворчал и протянул смуглую, грязную руку с черной жирной каймой под желтыми длинными ногтями. Он раздвинул челюсти ошеломленного Конана и заглянул ему в рот. Такого издевательства Конан снести не мог. Его стальные челюсти мгновенно сомкнулись. Земри страшно завизжал, рванулся и отскочил, прижимая левой рукой к груди искалеченную правую. Фальшивые бриллианты на перстнях залила кровь.

Вокруг хохотали, земри бранился и богохульствовал на десятке языков, повизгивая от боли. Конан с отвращением выплюнул на песок крайние фаланги трех пальцев и стер о плечо кровь с подбородка.

– Эй, этот волчонок мне нравится! – раздался вдруг над толпой молодой голос.

Голос принадлежал высокому статному борусу. Он восседал верхом на странном животном, отдаленно похожем на безрогого лося (ни Ральф, ни Конан до этого не видели лошадей). На плечах была не дерюга, а плащ из туранского шелка. На голове у него вместо остриженных под горшок волос красовался длинный хохол, свисающий от макушки к левому уху. За его спиной на таких же зверях сидели гипербореи с копьями и в кожаных шлемах.

– Сколько ты за него хочешь?

Гиперборей, приведший Конана и Ральфа, оценивающе взглянул на всадника и выпалил:

– Колчан боевых стрел!

Всадник молча отцепил от седла колчан, наполненный боевыми стрелами, и бросил ему. Тот поймал его обеими руками и, сияя, перекинул через плечо украшенный резными костяными пластинами ремень.

Тут же земри, до того баюкавший в стороне пострадавшую конечность, кинулся к всаднику и завопил на гиперборейском:

– Гаспадына, твея раб откусит меи пальца! – Он хотел потребовать чего-нибудь в уплату за увечье и раздумывал, чего именно попросить, когда молодой гиперборей кротко сказал:

– Хорошо. Ждан, пришей их ему обратно.

Кряжистый воин за его спиной спрыгнул с коня и, на ходу роясь в поясной сумке, зашагал к земри.

Тот, от испуга растеряв все гиперборейские слова, завизжал громче прежнего и кинулся в толпу. Туранский купец ухватил его, трясясь от хохота, за подол рубахи. Тот рванулся, подол остался в руках туранца, а на песок звонко брякнулся кожаный кошель.

– Эта ж мой кашалок! – возопил туранец, хватаясь за пояс.- А мой кенжал… Где он?!

И через секунду волны тихой реки всколыхнул боевой клич всех базаров мира:

– Вор! Ворюга! Держи вора!!!

Толпа неслась за земри. Впереди подпрыгивал, несмотря на толстый живот и одышку, побагровевший туранец. Земри бежал как олень. Разнообразные "приобретения" градом сыпались из его одеяний.

В рабьем ряду остались лишь продавцы, понуро сидевший на бревнах "товар" да утирающий веселые слезы молодой гиперборей с воинами.

– Ну, хорошо,- сказал он.- Ждан, возьми волчонка.

Ждан, ухмыляясь жесткими медвежьими губами, подошел к Конану.

И тут Конан понял, что сейчас его разлучат с Ральфом. Навсегда. Такая мысль даже не приходила ему в голову прежде, а вот сейчас…

Он бросился вперед, нагнув голову, и ничего не ожидавший Ждан получил страшный удар в солнечное сплетение. Он согнулся вдвое. Конан еще раз боднул его – в лицо. Борус рухнул наземь.

Воин, спрыгнувший на помощь товарищу, заработал пинок в челюсть, какого не постыдился бы и современный каратист, и свалился под ноги своему коню. Третий борус избрал более верную тактику. Не слезая с коня, он ударил Конана тупым концом копья в голову. Конан ничком рухнул в песок.

В это время двое гипербореев держали рвущегося на помощь побратиму Ральфа.

– Смок побери! – пробормотал статный всадник, когда его воины привязывали Конана поперек седла заводного коня.- Что за звереныш! Пожалуй, даже придется его подукротить. А жаль, видит Яр, жаль…

Так расстались побратимы Ральф и Конан. Спустя не один десяток лет они встретились – гвардеец Туранского кагана и король Аквилонии, связавшие судьбу со странами, о которых не слышали даже в сказках своего детства.

Огромный каменный жернов мерно вращался, пережевывая зерно и сплевывая муку с отрубями в гладкий деревянный желоб.

– Быстрее, скоты! – тиун-немедянин со свистом опустил палку на спину прикованного к жернову киммерийца.- Быстрее!

Конан, не прибавляя шага, только рычал и глядел на тиуна мутными красными глазами.

Его напарником был странный раб, похожий на кое-как одетый иссохшими мышцами и сухожилиями, обтянутый сухой и тонкой, как пергамент, смуглой кожей, скелет. На его лице с желтыми миндалевидными глазами и ястребиным носом, как, впрочем, и на всем остальном, не росло ни волоска.

И уж он-то не молчал, нет! Без малейшего акцента, на чистом гиперборейском, он осыпал немедянина такими подробностями из личной жизни его, тиуна, матери, бабки, прабабки и так далее, что Конан только диву давался. Иногда раб переходил на незнакомый Конану язык – видимо, немедийский. И тогда тиун приходил в особенную ярость.

К жернову Конана приковал этот же тиун, по воле своего молодого хозяина – жупана Якуна, сына Хорива. Приехав в свою колунь, что лежала в десяти днях верховой езды на юго-восток от Калоги, Якун первым делом вызвал тиуна и сказал: