Стадо уже успокоилось на обнаженном от снега лужке Баадалы. Лишь время от времени позвякивало теперь ботало. Вагрила пряла. Шерсть словно таяла, текла тонкой струйкой нити, наматывавшейся на пузатое веретено. Ветерок шуршал в кустарнике, пел кузнечиком среди камней, трепал шерсть на прялке.

Овцы медленно продвигались к гребню бугра, пощипывая прошлогоднюю траву.

Небо очистилось. С юга, со стороны гор, огромным огненным шаром засияло солнце, заливая светом гребень. Но теплее не стало.

Мырлушка часто поднимала голову и долго блеяла. Спустя некоторое время, будто сочувствуя ей, заблеяла овца из другого стада. Вагрила поглядела в ту сторону.

Вскоре послышались тонкие девичьи голоса:

— Тетя Вагрила, тетя Вагрила!

Она подняла голову и увидела, приближающихся к ней дочку Бияза Тотку и Дону Пырвову.

Вагрила обрадовалась им — будет с кем словом перемолвиться — и, выждав, пока они подойдут, заговорила.

— И вам в этот холод пасти довелось?

— Подошел черед, что поделаешь, — ответила Тотка.

— Да и не холодно совсем, — добавила Дона.

— Молодые вы, потому и не холодно. А я старая уже, вон как укуталась, да все равно зябну.

Девушки были заняты вязаньем. Медленно шагая за овцами, они дошли до гребня и остановились. Вагрила поглядела на их рукоделье.

— Одно и то же вяжете?

— Одно и то же, — ответили девушки и лукаво переглянулись.

— Оно видно.

До того как подойти к Вагриле, они спорили — у кого вязанье выходит лучше. Донка Пырвова, крупная, с круглым румяным лицом девушка, гостила недавно у тетки, живущей в соседнем селе. Еще там она начала вязать для своей подруги такое же покрывало как на теткиной кровати, в крупных квадратах.

Тотка связала несколько рядов квадратами, но потом их однообразие не понравилось ей, и она принялась вышивать на них толстыми шерстяными нитками домашней пряжи алые цветочки на зеленых стебельках. А Донка досадовала, что они не выходят как настоящие. Тотка соглашалась, что настоящие куда красивей, но продолжала вышивать цветочки. Сегодня подруги встретились и снова заспорили, нужны эти узоры или нет. Увидели Вагрилу и решили спросить ее.

— Нравится тебе, тетя Вагрила?

— Дайте поглядеть.

— Это вот я связала, — поспешила пояснить Дона, — точь-в-точь как у тети, я у ней такое видела.

Вагрила пощупала вязанье, рассмотрела его.

— Плотно вяжешь. А ты, Тотка?

— А я цветики вышиваю, чтоб веселее было, как постелю кровать, — сказала она и покраснела.

— Стараешься для суженого?

— Да нет, тетя Вагрила, — еще больше покраснела Тотка, — нет у меня суженого.

— Нету у ней, — подтвердила Дона.

— С цветиками, говоришь, веселее, а?

— Веселее? — удивилась Дона. — Как же это от покрывала веселее станет?

Вагрила щупала вязанье с вышитыми по нему узором. Толстая шерсть приятно щекотала ладони. Вагрила взглянула на полы своего черного сукмана и пожалела, что на нем нет ни одного узора. А ей так хотелось их здесь, на оголенном гребне бугра, усеянном овцами.

— Оба вязанья хороши, — сказала она, чтобы не обидеть Дону.

Тотка поняла ее и перевела разговор на другое.

— У тебя, тетя Вагрила, дочерей нету, а ты тоже все вяжешь!

Вагрила поплевала на пальцы и, не отрывая взгляда от скручиваемой нити, наматывающейся на веретено, ответила:

— Чулки нам нужны, фуфайки, мужикам — кушаки, а и сноха, может, в дом войдет.

— Пора уже вашему Влади, — оживилась Дона. — Скоро он приведет сноху вам… Так в селе поговаривают.

Тотка укоризненно взглянула на подругу. По ее мнению, не пристало говорить в полный голос о том, о чем люди только перешептывались.

— А Герган учиться поехал? — спросила она.

— Долго еще ему учиться. Избалуется он в городе, не захочет овец пасти. Лишь бы кончил школу, а то недоучке куда хуже, чем вовсе неграмотному.

— Окончит он школу, окончит, тетя Вагрила, — успокаивающе промолвила Тотка.

— Дай-то бог.

Овцы ушли вниз по склону и Вагрила заторопилась за ними.

Поглядев ей вслед, Дона сказала подруге:

— Поговаривают, что есть у Влади зазноба в Здравковце, да родители хотят выдать ее за парня из богатой семьи, который будто тоже но ней сохнет.

— Мало ли чего говорят.

— Это так, да ведь нет дыма без огня.

Вагрила быстро догнала овец, которые рассеялись по склону, пощипывая сухую траву среди кустов и пней. Услыхав блеянье Мырлушки, она насторожилась. — «По-иному блеет», — подумала Вагрила, отыскивая ее.

В одной яме, в затишке, лежала Мырлушка, вылизывая шерстку ягненка.

— Ой, боже ты мой! — умилилась Вагрила. Веретено уперлось ей в ладонь, нить оборвалась. Вагрила укутала ягненка в паневу. Лицо ее озаряло нежная улыбка. Мырлушка тревожно блеяла, тычась в подол сукмана хозяйки.

— Не бойся, не съем я его, — ласково успокаивала Вагрила овцу, развернула паневу. — Вот он, смотри!

Мырлушка лизнула влажным языком кудрявую головку ягненка.

На западе кровавился закат. Зимний день короток. Смеркалось.

Теснясь друг к другу овцы шли домой. Следом, мягко ступая, шагала Вагрила.

В тот же вечер дед Габю вернулся с мельницы. Подъезжая к дому, он нарочно подавал голос, громко покрикивая на буйволиц. Ему хотелось, чтобы домашние поджидали его в распахнутых воротах, а он, не останавливаясь въехал бы во двор и сошел бы с телеги, прикинувшись очень уставшим.

— Гей, есть ли кто живой! — прогремел он, видя, что никто не встречает его.

— Сейчас, сейчас! — подбегая к воротам, отозвалась Вагрила.

— Заснули, что ли?

— Мырлушка блеет, не слышали, — оправдывалась Вагрила.

— Стало быть, и в доме хлев устроили? Гоните их вон! — разбушевался дед Габю.

— Не кричи, объягнилась Мырлушка, — попыталась урезонить его бабушка Габювица.

Старик сразу же воспользовался замечанием жены, чтобы излить на нее все свое раздражение, ибо сноху задевать он не хотел.

— Все жмешься к печке и ничего не слышишь. Нет того, чтобы встретить человека… А ну, посторонись! — Караколювец ловко завернул телегу и принялся распрягать.

Влади сам взваливал на спину тяжелые мешки с мукой. Глядя на него Вагрила улыбнулась, припомнив что говорили о нем девушки.

Дед Габю вошел в комнату шумно, как наработавшийся за день человек, кашлянул и лег на кровать, покрытую толстым домотканым одеялом. Он все еще не успокоился. Ему хотелось поговорить, придраться к чему-нибудь, но никто не начинал разговора, даже жена не попеняла ему как в иной раз, что лег он в постолах. По полу прыгал кот, играя с клубком шерсти. Старик вскочил.

— Разъелся ровно боров. На мышей смотреть не хочет, тряпьем играет. Пошел вон!

От неожиданности кот прижался к полу, затем шмыгнул в нишу возле печки и затаился там, поблескивая глазами.

Веретено снова зажужжало под пальцами Вагрилы. Дед Габю поглядел на нее. Тоже молчит, не поговоришь с ней. И он, досадуя, растянулся на кровати. На дворе было уже темно.

Все в доме радовались первому ягненку. Дед Габю делал вид, что не замечает его, однако ночью он несколько раз вставал, ходил проведать его. Ягнятся овцы, стало быть, зима на исходе. Однако, бывает, ударит такой мороз, что и фруктовые деревья замерзают.

Небо прояснилось, ярко блестели звезды. Потрескивали сучья тутового дерева. Встревоженно перекликаясь, пролетали стаи диких уток. Воздух обжигал ноздри. Похолодело. Ягненка внесли в комнату. Бабушка Габювица принесла с чердака большое решето, ощупала обечайку, не торчит ли какой гвоздик, устлала пенькой, и устроила в ней ягненка. Он лежал в тепле, время от времени, поднимался на слабых ножках, обнюхивал края решета и пытался выбраться.

— Куда ты, сиди, сиди, — выговаривала ему бабушка Габювица, заставляя его снова улечься.

— Несмышленыш, что он понимает, — умилялась Вагрила.

Ягненок заблеял.

— Мать зовет. Проголодался, верно, — сказала Вагрила, положив веретено на кровать, она взяла ягненка и вышла на кухню. Впустила Мырлушку. Ягненок отыскал вымя и весело застучал копытцами по земляному полу. Мырлушка замахала хвостом и тихо, словно шепотом проблеяла.