Лорд Бритмар хохотал от души, наблюдая эту картину.

— Поражен в самое сердце вашей заботой о слугах! — сказал он. — И вправду, многие настолько зажирели, что скоро будут не ходить возле печей, а перекатываться.

— Хозяйка Дарема должна заботиться обо всех, — скромно сказала Эмер. — Даже о толстяках.

Поговорить дольше им не удалось, потому что на верху лестницы, ведущей на замковую стену, появилась высокая широкоплечая фигура — Годрик Фламбар собственной персоной. Эмер тут же отвернулась, делая вид, что никого не заметила. Она смотрела в ту сторону, откуда должны были появиться бегуны.

— Милорд Фламбар идет сюда, — сказал брат короля, — теперь я здесь не нужен.

Он скрылся в саду, а Эмер осталась стоять, всем своим существом чувствуя приближение мужа.

— Ты вчера не вернулась на пир, — сказал Годрик, останавливаясь за ее спиной и нарушая неловкое молчание.

— Не было настроения.

— Мне надо с тобой поговорить, Эмер.

Она потупилась, хотя подобная скромность была ей не свойственна. Тон мужа указывал, что беседа ожидается серьезная. И хотя Годрик назвал ее по имени, Эмер поняла, что речь пойдет не о супружеских нежностях.

— Мы поговорим, но чуть позже. Сейчас я должна закончить свои обязанности.

— Обязанности?..

Из-за замка показались первые бегуны — поварята и подмастерья. Они разрумянились и, добежав до хозяйки, принялись ходить вокруг, размахивая руками, потому что Эмер строго-настрого запретила падать на землю, чтобы отдохнуть.

— Что это ты затеяла? — спросил Годрик, и в его голосе Эмер уловила прежние недовольно-настороженные нотки.

— Приучаю слуг к рыцарским тренировкам, — сказала она безо всякого выражения.

— Э-э… — Годрик промычал что-то, но спрашивать не стал.

— Не бойся, на ристалище я их не погоню, — угадала его опасения Эмер. — Но утренние пробежки пойдут им на пользу.

Последним притащился мастер Брюн. Он был красный и потный, и заранее трусил, ожидая наказания.

— Последний, — подытожила хозяйка. — Ничуть в этом не сомневалась. Тебе необходимо покаяние. И вот оно: сегодня будешь таскать воду из колодца вместе с водоносами. Двадцать ведер. И не вздумай отлынивать, иначе завтра побежишь два круга.

Теперь мастер Брюн был красный еще и от злости, но возражать не посмел.

— Готова говорить, — Эмер повернулась к мужу. — Слушаю тебя.

— Пойдем подальше, где не помешают, — сказал Годрик и указал на статую вестника на замковой стене.

Они отошли к статуе, Годрик облокотился о постамент, Эмер теребила пояс. На нее накатила безмерная усталость и опустошение. Как будто струна, натянутая от сердца к голове, и раньше звеневшая — только затронь! — лопнула от напряжения.

— Тетя настаивает, чтобы мы помирились.

— Да, — ответила девушка машинально.

— Но ты же знаешь… Тебе лучше уехать из Дарема.

— Да.

— Не думай, я не гоню, — было видно, что подобные речи дались ему с трудом. — И я уважаю твои чувства, и твой выбор. Но здесь опасно. Вдруг случится, что я не смогу тебя защитить?

— Понимаю.

— Тебе надо принять решение, пока королева здесь. Потом может быть слишком поздно. Вчера ты была слишком расстроена, я хотел, чтобы ты немного поостыла. Что скажешь сегодня?

Эмер перевела взгляд на Даремскую равнину. По зеленому полю бежали тени от облаков. Горы на самом краю земли были в тени и казались синими.

— Я устала, Годрик, — сказала девушка. — Решай сам. Что бы я ни делала, ты всем недоволен. Ты слышал, что я сказала тогда, при королеве. Я не отрекусь ни от одного слова, но повторять не стану.

— Ты говорила сгоряча.

— Нет. Я из Роренброков, — сказала она. — Мы не бросаемся словами. Но и не навязываемся, если нет надежды. Я не прошу многого. Просто скажи: у меня есть хотя бы маленькая, совсем крохотная возможность, что однажды ты изменишься ко мне?

Годрик долго молчал, а потом глухо ответил:

— Не могу обещать тебе этого.

— Поняла, — Эмер поежилась от озноба, хотя солнце так и припекало. — Тогда смотри сам. В этот раз я не стану спорить, и при королеве соглашусь с любым твоим решением.

— Хорошо, — тихо ответил Годрик.

Худенький паж в красно-желтом берете несмело приблизился и передал Годрику записку.

— Королева просит придти в собор, помолиться, — сказал Годрик, прочитав послание. — Просит, чтобы я был один.

— Это предлог, — ответила Эмер. — Будет спрашивать о разводе.

— Тоже так думаю.

— Иди, не заставляй Её Величество ждать.

Годрик пошел, но почти сразу же вернулся.

— Мне, правда, жаль, — сказал он.

— Мне тоже, — кивнула Эмер.

— Господин! Господин! — крики Сиббы заставили их оглянуться.

Верный оруженосец совсем запыхался, бегом одолев лестницу, и стоял, уперев ладони в колени, и пытался отдышаться.

— Зачем кричишь? Пожар случился, что ли? — недовольно спросил Годрик.

— Господин… — Сибба смог, наконец, говорить ровно: — В кузне взорвалась плавильная печь…

— Кто-нибудь пострадал? — Годрик схватил его за плечо и встряхнул. — Все живы? Ну же, не тяни!

— Все живы, но двоих хорошо обожгло… Пожар тушат, надо привезти нашего лекаря, тамошний не справится…

— Едем! — Годрик стремительно направился к лестнице, но остановился, оглядываясь на Эмер. — Королева ждет меня…

— Езжай в деревню, — сказала Эмер, — ты нужен сейчас там. Я скажу Её Величеству, что ты задержался неумышленно.

— Благодарю, — Годрик коротко кивнул и исчез в сумраке коридора.

Сибба, так и не успевший отдышаться, со стонами поспешил за ним.

Эмер развернулась совсем в другую сторону и побрела в церковь. Сейчас королева опять устроит допрос, снова будет упрекать в легкомыслии и предательстве… Странно, но теперь Эмер не чувствовала страха или раздражения перед этим разговором. Слова Годрика окончательно опустошили ее.

Она шла медленно, останавливаясь у каждой бойницы, чтобы посмотреть вдаль. Вот и закончились ее дни хозяйкой в Дареме. Собственно, закончились, так толком и не начавшись.

В церкви было темно, только две свечи горели у алтаря. Не было видно и обычной королевской свиты, и это еще раз подтвердило, что королева задумала вовсе не молиться. Эмер подошла к алтарю и осмотрелась.

Никого.

Может, королева передумала и удалилась? Или зашла в исповедальню? Кается в грехах Ларгелю Азо, а он презрительно кривит губы, выслушивая о королевских проступках. Но из исповедальной не доносилось ни шепотка. Значит, епископа тоже нет в соборе?

Поглаживая крышку саркофага, Эмер припомнила последнюю встречу с епископом. Тогда тоже был полумрак. И камень скрежетал о камень.

Тут сердце застучало быстрее, и безразличие исчезло, как по колдовскому заклинанию. А чем же скрежетал Его Преосвященство? Возможно, есть тайник? Неплохо было бы на прощанье раскрыть епископские тайны.

Эмер ощупала саркофаг, но потайных ящиков не обнаружила. Подумав и оглянувшись, она уперлась ладонями в край. Крышка подалась, хотя и с трудом, и раздался знакомый скрежет. А ведь святые мощи должны покоиться в запертом гробу, это всем известно.

— Да простит меня святая Медана… — пробормотала Эмер, заранее извиняясь перед святой.

Она сдвинула крышку на три ладони, заглянула внутрь и тут же отпрянула, осеняя себя священным знамением.

— Яркое пламя! — вырвалось у нее.

Пытаясь унять бешено застучавшее сердце, Эмер взяла свечу и снова заглянула внутрь. В каменном гробу лежала мертвая женщина. Красивая, золотоволосая, в бархатном платье, сплошь расшитым золотой нитью. На голове, шее и сложенных крестом руках сверкали золотые украшения. Эмер наклонилась, рассматривая покойницу.

Неужели это — тайна Ларгеля Азо?

Убил ту, которая не ответила его греховной страсти и спрятал среди мощей? Знал, что здесь никто не станет искать труп?

Лицо красавицы было белым, как первый снег, губы страдальчески приоткрыты, а из-под полуопущенных век поблескивали глаза — совсем как живые. Этот блеск напугал Эмер. Она даже прикоснулась к щеке женщины, проверяя — правда ли деле умерла. Но кожа была холодной и твердой. Свеча в руке Эмер дрогнула, и под ресницами покойницы снова вспыхнули искры, словно она исподтишка наблюдала за происходящим.