«Откуда это он знает Кютерейю? Развлекался с ней? Благородный и правильный — проводил время со шлюхами Нижнего города?» — и вопреки всему, ревность так и всколыхнулась в душе.

Не было ли волнение Годрика связано с потерей возлюбленной? Нет, так не переживают смерть близкого человека. Эмер снова и снова воскрешала в памяти события той ночи, когда после выигрыша на тараканьих бегах ей пришлось прятаться от грабителей возле дома с фонтаном. Кютерейя как раз ворковала с любовником. Мог ли Годрик оказаться им? Скрепя сердце, Эмер признала, что вполне мог. Тогда она была так взволнована бегством и перепугалась при появлении пса, что совсем не запомнила голоса мужчины. Но что-то не давало покоя, что-то нужно было припомнить.

От размышлений ее отвлек переливчатый смех Острюд. Эмер с раздражением крутанула веретенце, спустив нитки. Она поспешно сделала поверх несколько витков, чтобы свекровь не заметила и не заставила распутывать нить.

— Миледи Острюд смеется, как будто звенит хрустальный колокольчик, — сказала с умилением одна из дам.

Хрустальный колокольчик!..

И Эмер с пугающей ясностью услышала: «Ты говоришь, как будто звенит хрустальный колокольчик, милая Кютерейя… Меня интересует все, что связано с этим…» А женский голос — и вправду такой звонкий и нежный — ответил: «Тисовая ветвь? О, это так опасно, милорд…»

Тисовая ветвь. И лорд Саби в королевском замке упоминал Кютерейю и Тисовую ветвь. Не случайно, совсем не случайно. Не была ли Кютерейя тоже шпионом? И пострадала вовсе не от болтовни ее, Эмер, а от того, что слишком много знала…

— Королева уезжает, — повторила леди Фледа, касаясь колена невестки, чтобы привлечь внимание. — Надо устроить такой прощальный пир, чтобы о нем вспоминали десять лет.

Эмер кивнула, благоразумно промолчав, но Острюд не преминула отпустить шпильку:

— Ты намеренно не обращаешь внимания на слова матушки? Что за неуважение!

— Просто увлеклась работой и не услышала, милая Острюдочка, — ответила Эмер, улыбаясь так сладко, что даже самой стало приторно.

— Ничуть не сомневаюсь в вашем усердии, — сказала леди Фледа. — Вы организовали все наилучшим образом. Тем более важно не совершить ошибок в конце.

— Не беспокойтесь, никаких ошибок не будет, — заверила ее Эмер. — И этот пир запомнят на десять… нет, на двадцать лет.

— Так же, как и Даремский турнир, — в тон ей пропела Острюд, но мать бросила на нее строгий взгляд, и продолжения острот не последовало.

— Мне надо выйти, — сказала Эмер, откладывая веретено.

— Только возвращайтесь поскорее, — попросила леди Фледа.

— Да, мы заскучаем без вас, леди Фламбар, — сказала леди Изабелла.

— Но еще больше мы скучаем по нашим тренировкам, — поддержала леди Кас. — Когда Её Величество уедет, мы сразу же начнем занятия, правда? Я мечтаю выступить на следующем турнире!

Дамы заговорили о турнирах, и Острюд поджала губы.

«После того, как королева уедет, вряд ли я останусь в Дареме», — про себя посетовала Эмер, продвигаясь к выходу между стульчиков, кресел и скамеек, на которых сидели гостьи.

Оказавшись за дверями, она первым делом стянула с головы сетку и взъерошила волосы. Ей с детства так думалось лучше.

«Найти Годрика и спросить, не он ли расспрашивал Кютерейю о мятежниках, — размышляла она, медленно шагая вдоль замковой стены. — Но тогда он узнает, что я слышала разговор и была в Нижнем городе… Что же? Как же?..»

От размышлений ее отвлек Тилвин, появившийся из сумерек бесшумно, как призрак.

— Эмер? Почему ты не в покоях леди Фледы?

— Там душно, — ответила девушка первое, что пришло в голову. — Хотела подышать.

— Пройтись с тобой? Или хочешь побыть одна?

Она не смогла ему отказать.

— Я волновался, — сказал Тилвин. — Годрик тебя не обидел?

— Цела, что со мной сделается?

— Это моя вина, что так получилось.

— Нет, вовсе не твоя, — Эмер смотрела на Даремскую равнину, с жадностью вдыхая свежий горный ветер. Как же хорошо здесь, в этом краю. Она чувствовала, что за столь короткое время прикипела к здешним местам всем сердцем. Даже Вудшир, по которому она скучала в Тансталле, помнился уже не таким манящим.

— Тилвин, — сказала она, — я буду вспоминать о тебе. Хочу, чтобы ты знал об этом. Вряд ли я еще приеду сюда, а ты едва ли завернешь в Вудшир.

— Уезжаешь? — насторожился он.

— Годрик настаивает на этом. И королева с ним согласна.

— Значит, развод?

— Не вижу смысла противиться дальше, — призналась Эмер. — Не могу понять этого человека. Сначала он такой, потом резко меняется, как ветер с гор, — она замолчала, вспомнив вчерашний разговор, и невольно коснулась броши, которая сегодня скрепляла ворот ее платья. — Но одно ясно — он не желает, чтобы я оставалась женой.

Собственно, вчера Годрик сказал нечто совсем иное, но суть от этого не изменилась, и Эмер переживала досаду вдвойне, про себя называя мужа и трусом, и снобом, и бесчувственным болваном.

«Годрик, ты мог хотя бы спросить, чего хочу я, — обратилась она к нему мысленно. — Хочу ли оставлять тебя. Так нет, мои желания тебя не волнуют. Ты уверен, что поступаешь правильно. Но уверенность и истинная правильность — не одно и то же».

— Страдаешь из-за этого? — спросил Тилвин.

— Неприятно, признаю, — ответила она с деланным смешком. — Но не смертельно. Не хуже ядовитой жабы. Ничего, я молода, почти богата, еще и королевскими милостями обласкана — мне недолго ходить разведенной женой.

Тилвин скрипнул зубами:

— Ненавижу Годрика, — сказал он. — Он не имел права так поступать с тобой.

— Да, не имел, — кивнула Эмер. — Надеюсь, я никогда больше не встречу такого мужчину.

«Который во имя своих рыцарских убеждений не услышит моего голоса. Или ему безразлично, чего я хочу?».

Она благодарно пожала Тилвину руку:

— Спасибо, что ты был рядом, — почти прошептала она, потому что боялась расплакаться. — Ты мой единственный…

Горло перехватило, и слово «друг» не было произнесено.

— Если ты уедешь, у меня не останется радости в жизни, — сказал Тилвин, в ответ стискивая ее пальцы до боли. — У меня ничего не останется в память о тебе. Только моя постель, на которой ты уснула.

— Вот, будешь спать на ней и вспоминать меня, — грустно пошутила Эмер.

— Спать на ней? Невозможно, — сказал он. — Постель все еще хранит твой запах. Я ни разу не осмелился лечь туда, где спала ты. Простая кровать стала для меня святыней. Каждую ночь я стою перед ней на коленях.

— Какие страхи ты рассказываешь, — ответила Эмер со смешком, но голос дрогнул. — Сейчас мне снова будет стыдно, поэтому прошу — не продолжай.

— За что тебе будет стыдно? — Тилвин пристально взглянул ей в глаза. — Это мне должно быть стыдно. За те мысли, что посещали меня, когда я вспоминал ту ночь. Волшебную ночь.

— Какую ночь?! — Эмер понизила голос и оглянулась — не слышит ли кто. — Ты бредишь, Тиль?!

— Да, это бред, безумие, — он коснулся ее щеки, потом легко погладил по плечу. — С тех пор, как я увидел тебя — в голубом подвенечном платье, с орехами в каждом кулаке, моя жизнь наполнилась безумием. Но я не променял бы его на всю мудрость мира.

— И зря, скажу тебе. Очень зря, — она попыталась за шутливым тоном скрыть замешательство. — Безумие — всегда плохо. Мне надо вернуться. Леди Фледа скоро пошлет за мной.

Но Тилвин не дал ей уйти. Притиснул к стене, и рука его стала тяжелой, как камень. Эмер пыталась освободиться, но он держал крепко и отпускать не собирался.

— Разве ты не видишь, что я люблю тебя? — спросил Тилвин, и сердце Эмер рухнуло в пятки.

— Что ты говоришь, братик? — взмолилась она, забившись, как кролик в силке. Больше всего ей хотелось заткнуть уши. Зачем он так? Решил одним махом уничтожить их добрые отношения? Тилвин? Который всегда был рядом со словами утешения и помощью? Вот бы небеса разверзлись, и яркое пламя плюнуло на землю огненными языками, и тогда все эти нелепые разговоры позабудутся.