— Не все ли равно, что скажет бывший вассал?

— Теперь ты прогонишь его?

— Если хватит ума, уйдет сам.

Насчет «хватит ума», Эмер засомневалась и серьезно задумалась, что мужчины — странные существа. Порой их поступки лишены смысла. Здравого смысла.

В спальне Годрик нашел кресало и зажег несколько свечей, после чего безошибочно достал из сундука одно из парадных платьев Эмер, которое она еще ни разу не надевала, а в другом сундуке отыскал рубашку.

— Раздевайся, — велел он. — Королева, скорее всего, уже ждет нас. Не будем испытывать терпение Её Величества. Я помогу одеться.

— Всегда неплохо справлялась сама, — заявила Эмер, распуская завязки на рукавах. Она помогала себе зубами, но Годрик подошел, и под его пальцами даже самые противные узелки распутывались как будто сами собой.

— Надень это, — он разложил платье на кресле и расправил все складки с мастерством, достойным расторопной служанки. Платье было геральдических цветов дома Фламбаров — красное и желтое, с вышивкой в виде языков пламени. На красном вышивка была сделана золотом, на желтом — алым шелком. — Так мы покажем королеве, что помирились.

— А ты уверен, что помирились? — не утерпела Эмер, но, тем не менее, расстегнула брошь, которой до поры сколола разорванный ворот, спустила платье до талии, а потом уронила на пол и переступила через него, оставшись в наполовину разорванной рубашке.

Девушка успела перевернуть на спину заветную золотую монету, опасаясь, что Годрик увидит талисман в такой неподходящий момент. Да, он повел себя, как настоящий муж. И сказал слова, которые взволновали ее до глубины души. И даже то, что он не продолжил ссору с Тилвином, понравилось Эмер. Но сдаваться на милость сразу, когда еще живы воспоминания об оскорблениях и обидах, которым он ее подверг?..

— Даже если не помирились, предлагаю никому не говорить об этом. Пусть это будет наша тайна. Твоя и моя, — Годрик подошел к Эмер и медленно спустил с ее плеч рубашку, касаясь кончиками пальцев кожи. — Нежнее шелка… — сказал он тихо.

Прикосновение обожгло, как капли горячего металла, но Эмер не поддалась слабости и отвернулась, подхватывая рубашку возле локтей и прикрывая едва не обнажившуюся грудь.

— Я расцениваю твои речи об исполнении супружеского долга просто как способ оградить меня, — сказала девушка. — Благодарю, что помог. И ложь бывает во спасение. Не знаю, что бы произошло, не подоспей ты вовремя и…

Годрик осторожно, но настойчиво потянул рубашку:

— А я не лгал, — сказал он. — Фламбары тоже не бросают слов на ветер. Я хочу получить тебя этой ночью. Хочу, чтобы ты исполнила клятву, которую дала в столице, у алтаря. И хочу, чтобы ты стала моей настоящей женой.

Эмер вскинула голову, слыша и не веря.

— Какой ты быстрый, — сказала она, отчаянно краснея. — С чего ты решил, что перед разводом я дам тебе все это?

— Никакого развода не будет.

— Не будет?!

— Разве мы хотим этого?

— Но ты всегда говорил… — залепетала Эмер и замолчала.

Подобные превращения двух близких людей за столь короткое время — это было слишком для понимания. Какие силы обрушились сегодня на Дарем, если рассудительный и сдержанный Тилвин потерял самообладание, а язвительный насмешник Годрик обернулся смирным, как ягненок?

— Не веришь? Я тебя прекрасно понимаю, — Годрик взял ее за подбородок и осторожно заставил повернуться к свету. — Всегда считал, что у тебя карие глаза. А теперь вижу — серые. Рыжая с серыми глазами… Это красиво.

— Ты пьян, что ли? — пробормотала Эмер.

— Наверное, — Годрик легко коснулся ее губ губами. — Почему-то всегда ощущаю головокружение, когда целую тебя.

И он поцеловал ее снова, уже долгим, томительным поцелуем.

— Ты ведь проявишь великодушие и простишь меня? — прошептал он, отрываясь от нее на секунду, перед тем, как снова припасть к ее губам.

— Разве ты просил прощения? — спросила Эмер, как только он дал ей возможность дышать.

— А разве не просил? Тогда спешу исправиться и прошу сейчас. Прости, я вел себя по отношению к тебе не лучшим образом…

— Ты вел себя отвратительно, — поддакнула Эмер, очень уютно устраиваясь в его объятиях.

— Согласен, отвратительно…

— Как свинья.

— Ну не то чтобы очень! — на секунду ему изменила обычная невозмутимость.

— Хорошо, как свин, — милостиво согласилась Эмер. — Продолжай извиняться.

— Разве этого недостаточно? — он потянулся, чтобы поцеловать ее, но девушка проворно выставила между ними руку.

— Эй! Я требую, чтобы ты извинялся точно так же, как меня позорил — при королеве. Нет, не надо падать на колени и заливаться слезами, достаточно просто подвести меня к Её Величеству и прилюдно поцеловать мне руку. И чтобы смотрел с любовью и обожанием. Понял?

Годрик улыбнулся:

— Понял. Пусть будет так.

— Какой-то ты слишком сговорчивый, — проворчала Эмер, прикидывая, не продешевила ли.

— Но у меня свое условие.

— Ты еще смеешь ставить мне условия? После всего, что натворил?

— Ты заставила меня пробежаться голым по саду, — напомнил он.

— О! — Эмер возвела глаза к потолку. — Мы уже и позабыли об этом. Так чего ты там хочешь?

— Хочу, чтобы сегодня ты стала моей женой. По-настоящему.

— А… я…

— Да или нет?

Губы его были совсем близко, и глаза смотрели тепло и проникновенно, и запах янтаря и мерзлой земли опьянял, как самый дурманящий фимиам. Эмер почувствовала, что слабеет, и тщетно взывала к собственной гордости, здравомыслию и старалась припомнить прежние обиды.

— Да или нет? — повторил он, легко поглаживая ее плечи.

— Да, — Эмер обхватила его за шею, потянулась за поцелуем и прогнала все мысли гулять под облаками. Думать совершенно не хотелось, и тем более — вспоминать, что он сказал ей вчера, позавчера или месяц назад. В конце концов, какое это сейчас имело значение? Он рядом, он обнимает, он говорит, что делает это искренне и просит прощения. И она верит ему. Просто не может не верить.

— Как сговорчива моя жена, — прошептал Годрик ей на ухо, касаясь губами виска. — Как легко усмирить этого отважного рыцаря…

Они целовались со все возрастающей страстью, и не заметили, как последняя преграда между ними — рубашка из тонкого полотна — соскользнула на пол.

Эмер шагнула назад, и Годрик повалил ее поперек постели, придавив весом своего тела.

— Ты мне все кости переломаешь, медведь, — сказала она, поглаживая его по затылку и пытаясь нащупать тесьму, стягивавшую волосы. — Мне так нравится, когда пряди падают на лицо…

— Сделаем так, как тебе нравится, — он развязал тесьму и встряхнул головой, распуская волосы.

— Может ещё и разденешься? — предложила Эмер, которую вдруг заколотило, как в лихорадке.

— Если не остановимся, то королеве придется ждать нас очень долго, — сказал Годрик, перемежая слова и поцелуи.

— Королева подождет.

Он полностью с ней согласился, потому что принялся целовать с удвоенным пылом. Руки его ласкали Эмер с таким умением, что она на секунду огорчилась подобной опытности, припомнив Кютерейю. Но эти сожаления исчезли, едва муж огладил ее грудь, скользнул ладонью по бедру и коснулся потаенного женского места, принуждая девушку раскрыться навстречу, и Эмер подчинилась, горя таким же огнем, как и он.

— Мне кажется, я умру, Годрик, — простонала она, запрокидывая голову, пока он целовал ее шею и спускался ниже.

— От этого не умирают, милая, — он приподнялся, и Эмер с протестующим возгласом потянулась, чтобы вернуть его обратно.

Но Годрик лишь расстегнул пояс, снял квезот и котту, и бросил их на пол. Пока он развязывал вязки на штанах, Эмер изнывала от нетерпенья. Она потянулась помочь, но только затянула два узла.

— Все, к чему прикасается моя жена, становится таким запутанным, — пошутил он.

— А ты болтаешь даже тогда, когда надо молчать и вздыхать!

— Хорошо, — сказал он, склоняясь над ней. — Я молчу и вздыхаю.

Он и правда замолчал, и некоторое время тишину в спальне нарушало только их прерывистое дыханье. Годрик справился-таки с вязками на штанах и разделся, явив готовность подтвердить слова любви делом. Эмер распахнула объятия, и он лег на нее, забросив одну ее руку себе на шею, но жена беспокойно завозилась под ним, и он послушно приподнялся на локтях, опасаясь, что опять придавил слишком сильно.