Но ее интересовало кое-что другое.
— Дай поглажу, — выдохнула она, глядя широко распахнутыми глазами.
Годрик позволил и это, перекатившись на бок. Эмер дотронулась до него осторожно, и пальцы дрожали, как у воровки.
— На ристалище ты была смелее, — он взял ее за руку и прижал к себе, пониже живота. — Видишь? Совсем нестрашно.
Но страшно было, хотя Эмер и пыталась храбриться. Пожалуй, теперь было пострашнее, чем когда по ее коленям ползла змея. Только страх был иного рода. Тогда она боялась за собственную жизнь, а теперь испугалась самой жизни.
Почувствовав ее неуверенность, Годрик поцеловал Эмер нежно, как в соловьином лесу ночью, и уперевшись лбом ей в лоб сказал:
— Не дрожи так. Все недоразумения позади, я не обижу, моя железная роза. Просто доверяй мне…
Закрыв глаза усилием воли, Эмер подчинилась его ласкам, трепеща перед неизвестным, страшась и желая этого.
Но вдруг слабое движение воздуха охладило ее горящие щеки. Сквозь ресницы Эмер увидела открытую дверь в черный коридор, где не горели даже факелы, и едва не лишилась сознания от стыда и ужаса.
— Вы совсем стыд потеряли, — сказал кто-то тихо над их головами.
Годрик и Эмер мгновенно остановились, причем, Годрик попытался прикрыть Эмер, которая лежала в чем мать родила, принаряженная только распущенными волосами.
Возле кровати стояла Острюд смотрела на них странно, без привычного осуждения и презрения. Скорее, она была печальна.
«Расстроена, что братец решил-таки помириться с ненавистной невесткой», — подумала Эмер.
Но язвительности, присущей золовке, не помешала никакая печаль:
— Всем известно, что она из дикого края, — сказала Острюд, — но тебе, братец, стыдно перенимать подобную дикость!
— Выйди, — попросил Годрик. — Моей жене надо одеться.
Острюд повернулась, как деревянная кукла на ниточке, и вышла.
— Неважно получилось, — извинился Годрик перед Эмер.
— Это к лучшему, — она спихнула его в сторону и поднялась. Схватила рубашку и нырнула в нее, чтобы скрыть пылающие от стыда щеки. — Королева ждет. Нам надо поспешить.
— Эмер! — Годрик спрыгнул с кровати и развернул жену лицом к себе, выпутав из ярдов беленого полотна, чтобы посмотреть в глаза. — То, что мы не закончили, мы повторим сегодня ночью. Если будешь согласна. И завтра ты уедешь из Дарема моей женой.
— И вернусь в Дарем твоей женой, — Эмер предостерегающе выставила указательный палец.
— Несомненно, — Годрик взял ее за руку и торжественно поцеловал сначала в палец, а потом в ладонь, словно скрепляя клятву. — Если сама этого захочешь. Обещаю, что не стану больше тебя неволить.
Он обнял ее, а потом снова завладел губами и не отпускал так долго, что Эмер совсем задохнулась.
— После этого я точно никуда от тебя не уеду, Годрик Фламбар, — пообещала она, обретя дыхание. — Никогда.
— Моя просьба ничего не значит?
— Значит. Я рада, что ты заботишься обо мне. Но и я хочу заботиться о тебе. Позволь мне это.
— Не позволю. Потому что ты дорога мне не меньше. И я не хочу, чтобы ты рисковала жизнью. Достало случая в церкви. Ты чудом осталась жива, а меня даже не было рядом, чтобы помочь. Какой же я муж, если не могу позаботиться о своей жене? Ты уедешь, пока я не разберусь со всеми убийцами, не раскрою все тайны и не рассекречу всех злоумышленников. А потом вернешься, и мы будем ковать мечи и ножи…
— Те, что на восточный манер! — подхватила она увлеченно. — Полоска стали между двумя полосками железа! Ты ведь разрешишь мне еще поковать?
— Разве можно тебе что-то запретить, — усмехнулся он.
— И кузни Фламбаров станут знамениты во всем мире! — продолжала мечтать Эмер.
— И я передам все, что знаю, нашим сыновьям.
— И дочерям!
— Конечно, если они пойдут в свою матушку — рыжие и буйные.
— Годрик, я правда не сплю? — спросила она встревожено. — Ты не обманываешь меня? Ты говоришь искренне?
Он прижал ее ладони к своему лицу, а потом отнял их и посмотрел Эмер прямо в глаза:
— Сегодня я не сказал тебе ни слова лжи, Эмер из Роренброка. Если пожелаешь — поклянусь всем, что мне дорого.
— Нет! — испугалась она еще больше. — Не надо клятв. Яркое пламя запрещает клятвы, не будем его гневить. Но для всего этого мне, действительно, надо уехать? Разреши остаться. Я не буду в тягость! — горячо уверила она. — Я буду полезна!
— После сегодняшней ночи, если будет угодно яркому пламени, ты будешь в тягости, — сказал он. — Разве ты подвергнешь опасности нашего сына?
Против этого Эмер ничего не смогла возразить. Сердце подпрыгнуло, а потом помчалось в бешеной скачке. Наш сын — как же это чудесно звучало!
— Раз говоришь правду, то… То я сделаю все, что угодно. Уеду хоть на край света! Но ненадолго, Годрик Фламбар!
— Вот это мне нравится, — согласился он с улыбкой.
Они вошли в зал, украшенный празднично, рука об руку. И лицо королевы, на котором лежала печать тревоги, просветлело, пока она смотрела на красивую юную пару, приближавшуюся, чтобы засвидетельствовать почтение.
— Цвета Фламбаров? — спросила Ее Величество. — Вы обрадовали нас, графиня. И удивили, что уж скрывать.
— Я сама обрадована и удивлена, — ответила Эмер с поклоном.
— И я тоже — обрадован и удивлен, — заверил их обоих Годрик и поцеловал руку жене. Перед королевой и придворными, и перед всеми гостями Дарема, как и обещался.
— Мы видим, что война меча и сковородки завершена, — сказала королева со смешком. — Кто же победитель?
— В любви не бывает победителя, — ответил Годрик, не сводя глаз с Эмер. — Или выигрывают оба, или оба оказываются проигравшими.
— Он сладкоречив, верно? — спросила королева у Эмер. — А вы, наоборот, потеряли дар речи?
— Ваше Величество, просто жена должна во всем подчиняться мужу, — ответила девушка. — Мой супруг принес мне извинения за недостойные поступки и так умолял простить его, что мое нежное сердце не могло не откликнуться на мольбы.
Годрик поперхнулся, и королева взглянула на него с подозрением. Но возражать он не стал, и Ее Величество успокоилась.
— Потом расскажете, чем он уговорил вас, — шепнула она графине.
Эмер отошла прочь вся пунцовая. Они с Годриком сели в самом верху стола, сразу за придворными из королевской свиты.
— Тетя рада, что мы поладили, — шепнул ей на ухо Годрик, и рука его поползла по ее талии.
— Что делаешь, бессовестный? — возмутилась Эмер тоже шепотом и притворно. — На нас смотрят!
— Пусть смотрят. Ты моя жена, и сегодня ночью я намерен получить от тебя все, что причитается мужу.
От его голоса у Эмер голова пошла кругом, а такие откровенные слова заставили ее жарко покраснеть. Годрик заметил это и не преминул подшутить:
— Отчего смущение? Ты столько раз покушалась на мое тело, а когда я решил тебе его предложить — краснеешь, как девочка.
— Бесстыдник, — прошептала Эмер.
— То ли еще будет, когда мы окажемся в алькове, и некому будет нам мешать… — рука его переместилась пониже спины, мимоходом огладив два упругих полушария, упрятанных под шелком платья.
Эмер ахнула и опрокинула кубок с вином. Слуги тут же бросились вытирать красную лужицу, налили для графини Поэль другой кубок и смахнули капли вина с ее платья. Годрик, посмеиваясь, отстранился, но Эмер то и дело встречала его взгляд — взгляд ласковый и многообещающий. Взгляд, обращенный к ней. И сердце ее билось от любви и счастья.
Она мельком вспомнила и тут же думать позабыла про Тиля, который оказался не столь везучим в любви. Но такова жизнь — как рыцарский поединок. Кто-то остается на коне, кто-то падает на песок.
Юная пара едва дождалась полуночи — времени, когда даже хозяину можно покинуть пир, чтобы не проявить неуважения к гостям.
— А теперь пора нам уединиться, — сказал Годрик негромко, чтобы только Эмер услышала. И она услышала, и снова покраснела. Держась за руки, они двинулись из зала, как вдруг в распахнутую дверь вошла женщина. Полнотелая, с мягким простоватым лицом и руками, огрубевшими от тяжелой работы. Были на ней поношенное, но добротное платье, серый домотканый платок, повязанный узлом пониже затылка, и разношенные кожаные башмаки со сбитыми каблуками. Эмер успела удивиться, кто это пропустил вилланку в Дарем, да еще на королевское пиршество. Просители приходили в строго отведенные дни, да и принимал их кто-то из чиновников. Она потянула Годрика в сторону, чтобы обойти странную просительницу, но женщина тоже сделала шаг в сторону и решительно преградила им путь. Эмер посмотрела грозно, но женщина не заметила ее взгляда. Глаза ее были обращены на Годрика, и в глазах были слезы.