— Мама... мама! — превозмогая удушье, хрипел мальчик.

— Заткни ему пасть... — тяжело дыша, крикнул своему товарищу, держав­шему мальчика, Старший. — Но чтобы все видел... пусть на всю жизнь запом­нит!.. — выворачивая руку, он заставил женщину встать на колени...

Андрей понимал, что женщина, чье лицо искажали гримасы сильной боли, уже почти не может сопротивляться. Но он все не мог решить, как действовать, — опрометчивость при столкновении с таким противником могла плохо кончиться для него.

Под смех товарищей Старший, то заламывая, то чуть отпуская руку, заставил стоящую на коленях женщину откидываться назад, потом, наоборот, вперед. При этом ее груди телепались в такт движению.

— Ну что, подоим матушку Россию? — Старший, в очередной раз заставив женщину откинуться назад, схватил свободной рукой ее груди и поочередно оттягивал их, словно соски у коровы...

Женщина, хоть ей и было очень больно, нашла в себе силы крикнуть сыну, чтoбы не смотрел. Но это было невозможно — мальчик не мог отвернуть голову. “Дойка”, видимо, показалась Старшему недостаточным унижением. Он звонко похлопал ее по объемистому животу:

— Во брюхо... и всего одного родила. Такое большое нажрала, а толку мало. У наших женщин животы маленькие, а рожают они помногу. Мужик, наверное, совсем дохлый у тебя? Настоящие мужчины на Кавказе, а ваши только пить умеют. Хочешь, мы тебе еще одного прямо сейчас заделаем?! Настоящего мужчину родишь, не то что от этого... — гогот молодых джигитов заглушал стоны женщины.

У Андрея созрел наконец в ходе лихорадочных раздумий план действий.

— Так, говоришь, черножопые?! Ну что ж, пусть твой пацан посмотрит, что мы с твоей белой жопой сделаем. — Он ухватился за узкую полоску материи на бедрах женщины... Раздался треск рвущейся ткани... и модные трусики полетели вслед за бюстгальтером.

Женщина попыталась воспротивиться, но лишь вскрикнула от боли.

— Вот отсюда ты вылез, — сказал Старший, обращаясь к мальчику. Темной лапой он пытался раздвинуть полные бедра женщины. Она была развернута лицом к мужу и сыну, и Старший вновь заламывал ей руку... Но даже боль не могла заставить ее раздвинуть ноги...

Андрей со слов знал, как чеченцы издевались над русскими женщинами и девчонками. Но сам он никогда этого не видел. Возможно, даже желание увидеть нечто подобное в какой-то степени замедлило начало его действий. Он смотрел, словно загипнотизированный, на образчик “фирменного” кавказского действа, и не над деморализованными русскими жителями Чечни, а над красивой и гордой женщиной, матерью, на глазах сына, и не на Кавказе, а в ста сорока километрах от Москвы. Женщина терпела из последних сил... Андрей словно очнулся — он не мог допустить, чтобы сын увидел, как мать под пыткой раздвинет ноги...

— Эй вы, отпустите бабу и пацана! Нашли, с кем сладить. Давайте со мной поиграйте... Ведь вы же говорите, что мужчины? Так и деритесь с мужчинами, — Андрей вышел из кустов.

4

“Помните, наши танки — это стальные мускулы России. Мы должны раздавить этих злобных гнид, присосавшихся к белому телу нашей Родины и пьющих ее кровь”, — так напутствовал своих танкистов перед важными боями комбат. В сознании Андрея образ России всегда ассоциировался с женщиной. Этот образ был неконкретный, размытый. Таня была слишком молода, чтобы олицетворять Родину-мать. Фигура на Мамаевом кургане в Волгограде ему не нравилась: воительница какая-то, плечи, как у мужика, с мечом. Это защитники Родины должны быть плечистыми и сильными. Красивое тело зрелой женщины, бессовестно оголенное агрессивным “джигитом”, — вот что было сегодня образом Родины-матери...

— Это еще что за камикадзе объявился, — Старший оттолкнул женщину, и та, прижимая к себе согнутую в локте руку, которую выворачивали, и прикрываясь другой, поспешила к рюкзаку, где лежала ее одежда.

Молодые “джигиты” тоже удивленно воззрились на Андрея. Но если в голосе Старшего было лишь презрительное любопытство, то в глазах молодых читалась явная тревога.

— Тебе что, здоровым жить надоело? — ощерился фиксатым ртом Старший, разминая широкие плечи и направляясь к Андрею. — Махмуд, Осман, бросьте их... Обойдите этого защитника земли Русской... чтобы не сбег. Мы его вместе с этими сейчас...

Андрей слишком хорошо знал, с кем имеет дело, и потому ждать, когда его обойдут, не стал. Он бросился через кусты и встретил первого молодого на берегу неширокого ручья. Когда тот прыгнул, Андрей что было мочи ударил его ногой. С воплем тот свалился в ручей.

— Ай... Магомед, он меня ударил!

Старший с проклятиями продирался через кусты. Ровесник упавшего топтался на том берегу ручья, не решался последовать за первым.

Андрей не собирался вступать в единоборство с тремя сразу. Он просто хотел отвлечь их, увести подальше в лес, дать время семье оправиться, собрать вещи и покинуть место несостоявшегося пикника. Он помчался по извилистой тропке, перепрыгивая через поваленные деревья. Преследователи по такой “пересеченной” местности бегать были не приучены. Они спотыкались, падали, натыкались друг на друга. Года четыре назад Андрей таким образом убегал от разъяренного кабана-подранка, и сейчас он мог бы легко оторваться... Но тогда, потеряв его из виду, “джигиты” могли прекратить погоню, вернуться и выплеснуть свое раздражение на не успевшую далеко уйти семью. Андрей сбавил обороты, подпустил преследователей ближе. Единственно, чего он опасался, так это пистолета, который вполне мог оказаться у “джигитов”. Он знал, что многие кавказцы в России свободно носят оружие и при случае пускают его в ход. Добежав до знакомой развилки тропинок, он свернул в сторону от Озера, к болоту. Преследователи, все ближе видя мелькающую цветную рубашку Андрея, решили, что он вот-вот выдохнется, и в горячке погони не заметили, как густой лес сменило редколесье, как справа и слева от тропинки возникли подозрительные кочковатые, покрытые мохом лужайки.

Андрей бежал к омуту, полоске воды метров в пять, пересекавшей узкий участок твердой почвы, межу, по которой была проложена охотничья тропка. И дно омута, и все вокруг было единой бездонной трясиной. Она образовалась в ходе торфоразработок. Торф выкачали еще лет пятьдесят назад, а образовавшиеся пустоты постепенно затянуло водой и илом. Через омут обычно были переброшены березовые жерди. Метров за пятьдесят, ориентируясь по приметам, Андрей резко прибавил ходу, чтобы иметь время спокойно, не потеряв равновесия, перейти скрытую водой трясину и убрать за собой жерди. Не дай Бог, если жердей на месте не окажется... В таком случае они с отцом рубили специально посаженные на меже для укрепления почвы березы и перекидывали их. Но сейчас не было ни топора, ни времени... Жерди были на месте.

Андрей уже достаточно далеко увел джигитов от Озера, и наверняка подвергшаяся нападению семья была уже вне досягаемости, на пути к своему “Ауди”. Убрав за собой жерди, Андрей, успокаивая дыхание и сердцебиение, стал ждать преследователей. Увидев, что омут ни преодолеть, ни обойти невозможно, они наверняка покричат, погрозят да и повернут назад. Даже если у них пистолет, он легко спрячется за деревьями.

Андрей никак не мог ожидать, что обогнавший своих товарищей молодой “джигит” заметит омут слишком поздно и, неверно оценив его ширину, решит с ходу перемахнуть... Он допрыгнул чуть дальше середины и сразу провалился по пояс, в горячке рванулся вперед и погрузился еще больше. Подбежали другие двое.

— Ты что, Осман?! — крикнул Старший. (На самом деле Андрей не знал, что они там кричали на своем языке, но догадаться было нетрудно.)

— Вылезти не могу... тону, — сдавленно и как-то удивленно ответил неудачливый преследователь. Он пытался повернуть назад, но у него ничего не получалось — тягучая холодная трясина цепко держала, затягивая все глубже.

— Сейчас мы тебя вытащим! — Старший рванулся на помощь, но сам сразу же провалился по колено и едва вылез назад с помощью своего второго товарища.