Тот, что в омуте, погрузился уже по грудь. Старший кинулся к ближайшим деревьям и принялся их наклонять, но ни одно не доставало.

— Помоги! — уже обессиленно хрипел утопающий, погрузившись почти по плечи.

Старший понял, что помочь может только стоящий с той стороны омута Андрей — у его ног лежали жерди, которые он мог подать.

— Эй ты... слышь... брось палку! — не попросил, а приказал Старший. Андрей в ответ лишь усмехнулся.

— Брось, сука... убью! — Старший откуда-то у себя из брюк, сзади, извлек пистолет. Это был ТТ, который его предки, наверное, где-то прятали еще со времен Великой Отечественной войны.

Удивительно, как тот умудрялся прятать такой большой пистолет, что его совсем не было видно. Не переставая спокойно улыбаться, Андрей сделал два шага назад и встал под защиту большой толстой березы. Старший взглянул на товарища, точнее, на торчащие из трясины руки и судорожно хватающую ртом воздух голову... и спрятал пистолет.

— Спаси его... брось палку... пожалуйста, — голос Старшего зазвучал моляще.

Впрочем, не изменившейся тон, а то, что утопающий буквально через десяток секунд уйдет в болото и спасти eгo, кpoмe него, некому, заставило Андрея скорее инстинктивно, чем осознанно сделать то, что он совсем не хотел. Он схватил жердь и подал ее тонувшему:

— Держи!

Вытащить утопающего оказалось непросто. В безуспешных попытках вырваться из илистого плена он потратил столько сил, что, когда его руки вцепились в жердь, их уже почти не оставалось. Андрею пришлось немало попотеть, прежде чем мокрый и грязный, уже не выглядевший гордым сыном Кавказа “джигит” оказался на твердом месте. Минут десять он без движения лежал, тяжело дыша и закрыв глаза, а его товарищи безмолвно наблюдали с той стороны. Нелегко оказалось и перевести его, нетвердо стоящего на ногах, источающего гнилостный запах, по жердям. На той стороне его подхватили под руки. Старший, оглянувшись, посмотрел на Андрея и, ничего не сказав, потащил повисшего на его плечах товарища...

Назад Андрей шел не спеша, хотя ближе к вечеру все сильнее донимали комары. По пути он подобрал свою сумку. На месте несостоявшегося семейного пикника остались свежие остатки костра да разбросанные куски мяса от шашлыка... Возле избушки сторожа иномарка уже не стояла. Видимо, подвергшаяся нападению семья покинула берега Озера с максимально возможной скоростью. По тому, что ему никто не пришел на помощь, Андрей понял, что они никому ничего не сообщили, оставив своего спасителя одного против троих. Андрей, впрочем, не обиделся, даже не удивился... Он удивлялся в Чечне, что полмиллиона русских, местных жителей, не смогли в первую войну организовать никакого сопротивления чуть большему количеству чеченцев. Они бежали, отсиживались в своих квартирах, терпели поборы, издевательства, насилия, даже убийства близких, но взяться за оружие или добывать его почти никому и в голову не пришло, как впоследствии и оказать помощь своей армии... Сейчас Андрей уже ничему не удивлялся, он даже был рад, что все обошлось тихо, без стрельбы и огласки.

На платформе Андрей увидел ту же троицу. Тонувшего привели в более или менее нормальный вид. Одежду отчистили, и то, что она мокрая и пахнет, можно было определить, только подойдя совсем близко. “Утопленник” пребывал в глубоком трансе. Впрочем, и его товарищи вели себя сейчас смирно, никого не задевали, переговаривались вполголоса...

5

Едва электричка тронулась, Старший, пришедший из другого вагона, тихо обратился к Андрею:

— Пойдем в тамбур... поговорить надо.

В тамбуре он протянул пачку “Мальборо”.

— Нет... не курю, — отказался Андрей.

— Правильно, дурная привычка. По утрам иногда от этого прокашляться не могу.

Тем не менее сам Старший закурил и, подождав, пока тамбур минуют проходящие из вагона в вагон пассажиры, сказал:

— Ты брата моего спас... Мы... Мы зло никогда не забываем... но и добро тоже. Чего хочешь? За брата я... Тысячу баксов хочешь?.. Только с собой сейчас нет. Сойдем в городе, к нам пойдем. Если к нам не хочешь, на станции обожди, я быстро схожу, принесу. Не обману, клянусь... Или адрес свой давай, по почте вышлю... Не веришь?

— Верю... но не надо, — Андрей отрицательно покачал головой, глядя на бегущий мимо лесной массив.

— Я почему-то так и думал, что ты не согласишься... Тогда... Извини, но я хочу тебе кое-что предложить. В ответ на твое добро я хочу тебе добро сделать. Ты думаешь, мы бандиты? Ты ведь не знаешь нас, что наши предки...

— Знаю, — перебил его Андрей.

— Откуда? — слегка опешил Старший.

— Я только в мае из армии... “дембельнулся”. В Чечне был.

— Поняа-атно... — с запоздалым прозрением протянул Старший. — Но мы — не чеченцы. Я тоже служил, четыре года назад... На Севере, в стройбате.

— А кто, если не чеченцы? — поинтересовался Андрей.

— Да так... с Кавказа, — ответил Старший, тоном давая понять, что не хочет называть свою национальность. — Чеченцы дураки, в драку кинулись, потерпеть не могут... Их бы детям или внукам все бы и так, без войны досталось... — Старший осекся, тревожно взглянув на Андрея, но тот оставался по-прежнему спокойно-безразличным. — Ты это... если хочешь... Раз ты только из армии... Может, тебе с работой помочь? Я могу поговорить, и тебя в нашу фирму возьмут. Хорошие деньги получать будешь, в Москве работать... Ну что, согласен?

Андрей вновь отрицательно мотнул головой.

— Зря... Ты, наверное, думаешь, что к тебе у нас как к “шестерке” относиться будут? Настоящих мужчин мы уважаем. Вообще-то русских к нам не берут, но тебя возьмут, я обещаю.

— Нет, мне ничего не надо, — продолжал смотреть на заоконный пейзаж Андрей.

— Слушай, давай начистоту, — Старший заговорил громче, бросая недовольные взгляды на входящих в вагон пассажиров — электричка сделала очередную остановку. — Я понимаю, почему ты не хочешь идти к нам. Ты воевал с чеченцами и потому... Это глупая нация, хоть и храбрая. Обижаются, что мы их не поддержали. Зачем воевать? Все равно лет через тридцать, ну самое большее пятьдесят лет мы будем хозяевами и на Кавказе, и здесь.

— А куда же мы денемся? — Андрей недоверчиво улыбнулся.

— Пропадете, вымрете... Не от чеченцев, сами по себе. Ваши бабы топ-моделями, артистками, проститутками хотят быть, только не матерями. Нация, которая мало рожает детей, обречена. Настанет время, когда у вас почти не будет солдат. Вот тогда мы и заселим эту землю.

— Ты сам всю эту теорию придумал или услыхал от кого?

— Зачем сам? Наши старики давно уже все продумали и подсчитали. Чеченцы потому и влипли в войну, что не стариков своих, а молодых “отморозков” слушали. Здесь и без войны все наше... детей наших будет. Вот я тебе и советую, иди к нам. Только так ты и себе, и детям своим будущее обеспечишь, хозяином, а не рабом будешь.

— Что-то не очень верю я в вашу теорию... На Западе вон тоже рожают мало, а ничего, живут, да еще как, — усомнился Андрей.

— У них столько земли нет, им заселять уже нечего. Но они тоже обречены. Пройдет время, и арабов во Франции станет больше, чем французов, турок в Германии больше, чем немцев. Поверь, к концу двадцать первого века вся Европа будет исламской. Вы, христиане, слишком распустили своих женщин, они у вас командуют, голыми ходят. Это вас и погубит. Я потому и не стерпел, когда эта голая баба нас посмела обозвать. Я ее просто поучить хотел, на место поставить...

Электричка подъезжала к райцентру. Старший заспешил:

— Ты подумай... Я ведь теперь твой должник, брат тоже. Если надумаешь, вот здесь сойдешь. Знаешь, где мы коттеджи строим? Там целая улица. Спроси Магомеда или Османа, это брат мой. Нас там все знают... Ну бывай, жду тебя... И за брата спасибо...

6

Весь оставшийся путь Андрей пребывал в задумчивости. На своей платформе он сразу же увидел синий в горошек сарафан Тани. Она спешно шла вдоль вагонов, вглядываясь в выходящих пассажиров. Увидев Андрея, она кинулась к нему: