И можно ли по-прежнему продолжать называть русский народ великим? Ничто так не вредит ныне русскому народу, как ложное представление о самом себе. Горькая правда полезнее сладкой лжи, а правда такова, что великим в последний раз он показал себя в годы Великой Отечественной войны.

Точит душу мысль: может, идея спасительного славянского единства — всего лишь миф, к тому же не совсем безобидный, вопреки исторической действительности и предопределенности созданный славянофилами и наиболее талантливо выраженный братьями К. С. и И. С. Аксаковыми? Может, он был не так опасен, пока витал, скажем, на филологическом уровне, но стал губительным для России, когда нашлись люди, которые попытались внедрить его в жизнь? Словно это было против Божьей воли. Ведь признаемся, наконец, себе, что, загоревшись или заболев идеей славянского единства, Россия в 1914 году, объявив войну в защиту Сербии, обрекла себя на гибель. Может, не случайно Бог еще во мраке веков дал нам разбежаться на западных, восточных и южных славян? Может, мы больше чувствуем свое братство, пока врозь? А стоит нам лишь сделать попытку собраться вместе, как начинаем выяснять между собой отношения.

Может, действительно, идея славянского единства оказалась пагубной для России? Может, феномен И. С. Аксакова сыграл отрицательную роль в ее истории? Вместо того чтобы заняться собой, Россия бросилась спасать других, а в это время ее уже вовсю ел внутренний червь. И что вместо благодарности, кроме подозрительности, получила Россия в результате этой идеи: она была втянута в Первую мировую войну, которая тайной беззакония была переведена в гражданскую, в самоуничтожение русского народа. И не бросились спасть ее ни болгары, ни сербы. Братья-чехи,  думая исключительно о своей шкуре, потянулись эшелонами на восток, по пути грабя Россию хуже интервентов, и в конце концов сдали большевикам верховного правителя России А. В. Колчака, стоило ему только прояснить свою позицию по поводу будущего России.

В России давно уже правит тайна беззакония. А мы, боюсь, давно уже не народ, а народонаселение. Мы легко согласились, в отличие от татар и башкир, которые, сколько могли, сопротивлялись, когда из наших паспортов изъяли графу “национальность”. Может, наше “непротивление” объясняется тем, что этот акт лишь формально подтвердил давно свершившийся факт? У русского народа, у русского сопротивления (так хочется, чтобы оно было!) нет какой-либо реальной политической силы, сколько-нибудь массовых СМИ. Редкие и малотиражные издания, как “Наш современник”, “Москва”, “Роман-журнал XXI век” и другие, выживают за счет поистине героических усилий главных редакторов и сотрудников редакций. Увы, это стало не общенациональным, а их личным делом. Я не думаю, что абсолютно все русские — нищие, но кто из русских предпринимателей, не менее других страдающих от нынешней компрадорской власти, помог тому или другому русскому журналу?! Мне становится страшно: вдруг не станет “Нашего современника”, а ведь каждый следующий номер может стать последним, и не только по экономическим причинам. Кто встанет на его защиту?.. Русское сопротивление разобщено. В русских организациях практически нет молодежи, а любое движение, в котором нет молодежи, обречено (большевики это, кстати, хорошо понимали). Русское сопротивление неповоротливо, во главе его пытаются встать оставшиеся не у дел старые коммунистические лидеры, чем оказывают неоценимую услугу врагам России, которые постоянно перехватывают инициативу. Они успешно перехватили ее в 91-м, развалив СССР—Россию и захватив власть на дорогой русскому народу идее российского суверенитета. Они перехватывали русскую идею снова и снова, с помощью спецслужб создавая то движение “русского” генерала Лебедя, то “русского” националиста Жириновского, и огромная часть русского народа, который теперь, может, справедливо называют электоратом, до сих пор верит ему (несомненно, талантливому актеру, куда до него каким-нибудь Петросяну или Шифрину), потому что никто так не “режет в глаза” по телевизору правду-матку. Доходит до того, что вчерашние охранители престола, казаки, кричат “любо” Борису Березовскому. Как говорится, дальше ехать некуда…

Существует огромное количество всевозможных русских славянских, всеславянских партий, съездов, соборов, в каждом из которых по полтора человека и каждый из которых претендует на последнюю истину. Мне чуть ли не каждую неделю звонят из Москвы, предлагают создать региональное отделение Евразийской, Славянской, Русской, Национально-консервативной... и даже партии “Святая Русь”. Но был же некогда в России единый “Союз русского народа”, который представлял собой реальную, а главное, народную силу, потому и дискредитированный позже!

Конечно, легче вставать с колен вместе, поддерживая друг друга. Но, увы, славянские государства, которых Россия уже после И. С. Аксакова спасла еще раз — от Гитлера, все, кроме многострадальной Белоруссии, — даже Украина — бросились прочь: хоть куда, в НАТО, хоть черту на рога, лишь бы подальше от России. Словно не в позапрошлом веке, а сегодня писал Ф. М. Достоевский: “Не будет у России... таких ненавистников, завистников, клеветников и даже явных врагов, как все эти славянские племена, чуть только Россия их освободит, а Европа согласится признать их освобожденными!.. Начнут же они по освобождении свою новую жизнь именно с того, что выпросят себе у Европы — ручательство и покровительство их свободе, и хотя в концерте европейских держав будет и Россия, но именно в защиту от России это и сделают”.

И. С. Аксаков писал, что прежде всего нужно учинить диагноз. Диагноз страшен. Вопрос лишь в так называемой врачебной этике: надо ли нам, считающим себя патриотами, а значит, врачами Отчизны, скрывать диагноз от больного, убаюкивать народ сказками, что он по-прежнему здоров и велик? Русский народ должен узнать о себе всю правду. А правда такова, что мы ныне стоим у последней черты. И нет сегодня ничего более пагубного, чем вce эти кликушеские возгласы-стенания, в том числе и на наших писательских съездах и пленумах, о величии России, о великом русском народе, за которыми нет никакого реального дела, кроме, может, рванья рубах, часто на пьяной груди.

Русский народ должен узнать всю горькую правду о себе, но правда эта не должна его окончательно убить, а заставить встать с колен, снова почувст­вовать себя русским, а значит, ответственным не только за себя, но и за все славянство. В этом наше Божье предназначенье, и только тогда Бог оконча­тельно не отвернется от нас.

Если масонско-оккультная “интеллигенция” убаюкивает народ, чтобы он не утворил чего в отчаянии на краю пропасти, сказками о надвигающейся на Россию спасительной эре Водолея, то в православно-патриотической среде не менее благостно убаюкивают спасительным Покровом Богородицы, распростершимся над Россией. Что касается Покрова Богородицы, это правда. Но не сеют ли в нас эти благостные (по поводу и без повода повторяющиеся) утверждения иждивенческие настроения: раз, мол, Покров Богородицы над нами, то рано или поздно все образуется, надо только потерпеть, “спасительно” побездействовать? Но Покров Богородицы над нами только до тех пор, пока мы хоть в какой-то степени достойны его, то есть до тех пор, пока мы остаемся русскими. Или стремимся снова стать ими.

Мы у крайней черты. Как в 41-м под Москвой. Даже хуже. Потому как теперь нет явной линии фронта, враг не только вокруг, но и в самих нас. Стрелка нашего компаса беспомощно мечется по кругу.

*   *   *

Тридцать лет назад, движимый каким-то неосознанным чувством, я приехал на пустырь в село Надеждино, где в семье русского писателя Сергея Тимофеевича Аксакова родился великий печальник Земли Русской и всего многострадального славянства Иван Сергеевич Аксаков. Усадьбу сожгли в гражданскую войну: я так и не разобрался — то ли красные, то ли белые, то ли чехи, одно ясно: свои, славяне. Храм во имя великомученика Димитрия Солунского, покровителя всех славян, разрушили в 30-е годы: может, по чужой подсказке, но тоже свои. От окончательного уничтожения его спасло то, что в нем устроили колхозный склад. Через 60 лет после Великой Октябрьской революции в колхозе наконец-то наскребли денег на новый склад, замок с церкви убрали, и несколько дней всей деревней ее растаскивали, кто доску, кто лист железа, потом гадая, куда его пристроить, опять-таки не немцы, не французы, а свои, славяне, внуки крестьян, строивших храм. Я потрясенно узнал, что на следующий после моего приезда день все, что осталось от церкви, должны были взорвать. Я работал тогда в газете, и взрыв удалось предотвратить. Через много лет, анализируя события того времени, я пришел к выводу, что мой приезд в Надеждино за день до взрыва был запланирован не мной, что уже тогда было определено мое послушание, от которого еще многие годы я пытался уйти: то искал себя в горах и в жерлах вулканов, то искал пропавшие полярные экспедиции, то писал, как потом оказалось, мало кому нужные книги...