Теперь касаемо того, как написано стихотворение об Иконе и Дутове... Скорее оно записано. Да и возможно ли написать стихотворение, если оно не выдохнется из тебя само?! Уже живя в Самарской области, тяжко переживая разлуку с Родиной (на этот раз с оренбургской), я вдруг неожиданно для самой себя написала это стихотворение. Правду говорят: уезжать — это немного умирать. В свое время расставшись — как теперь уже ясно, навсегда, ибо на территории моей азиатской Родины ныне уютно расположились американские военные базы (подумать только: в моем родном Термезе — американцы!), я так тосковала в Оренбурге по Термезу, что неожиданно для самой себя стала складывать строчки в рифму. Думаю, если бы я не уехала в свое время из Средней Азии, навряд ли вообще стала бы писать стихи, мне просто надо было чем-то заполнить ту образовавшуюся после потери Родины пустоту... Что касается Иконы. Моя покойная бабушка постоянно говорила о ней, только называла почему-то Бынской... А ЧУДА между тем хочется. Россия давно выстрадала и заслужила ЧУДО ВОСКРЕСЕНИЯ. Кабы вернулась утраченная святыня в Россию, глядишь, и дело бы на лад пошло...”.

И возвращаясь к прежнему: акафист Табынской иконе Божией Матери написан в 1948 году — после лучезарного сияния над копией Чудотворной иконы во время крестного хода — иеромонахом Иоанном (Снычевым), будущим Святителем Иоанном, митрополитом Санкт-Петербургским и Ладожским. После ареста митрополита Мануила акафист благословил митрополит Нестор (Анисимов), собственноручно написав на нем: “Благословляю”.

Но правящий тогда патриарх Алексий I не утвердил акафист для служебного употребления. Автору через архиерея был задан вопрос: “Почему Вы написали: “ ...всего мира Надеждо и Утешение”? Не слишком ли? На что замахнулись: всего мира... Табынская относится к местночтимым иконам...”. На что будущий Святитель, иеромонах Иоанн, ничего не объясняя, ответил: “Так надо!”. И позже, когда ему задавали этот вопрос, он неизменно, упорно отказываясь что-нибудь менять в акафисте, отвечал: “Так надо!”.

“Так надо!”. Что за загадочный смысл крылся и кроется за этими словами? Неужели он уже тогда, будучи молодым иеромонахом, видел великое будущее предназначение Табынской иконы Божией Матери? Помните, в госпитале Богоматерь сказала врачам: “А его вы мне отпустите...”. Не иначе, как это Ее решение: “Так надо!”. Как и не иначе, что слово Святителя Иоанна — это ее Слово. Разве не поразительно, разве это не Голос свыше, иначе чем объяснить этот удивительный факт: разве это не явление в Слове Табынской иконы Божией Матери — этот скорбно-торжественный язык, этот высокий, но в то же время понятный каждому слог, которым, честно скажем, не обладал ни один из современных ему больших русских писателей — и этот горний слог вдруг проснулся в человеке, который в юности вынужден был оставить — из-за неуспеваемости по русскому языку! — не филологический факультет университета, а индустриальный техникум, где, как понимаете, требования к русскому языку были не на самом первом месте.

И, может, сама Матерь Божия через владыку Иоанна, бесстрашного глашатая Русской Православной церкви, обращалась к нам:

“Россия во мгле. В хаосе лжи и смуты она бредет, истощая последние силы, сама не зная куда, — лишенная веры и здравой исторической памяти, преданная вождями, оболганная клеветниками, окруженная хищной толпой претендентов на ее грандиозное многовековое наследие...

Россия ждет нашей помощи. Ждет, что ей укажут путь, на котором она обретет покой и мир, достойную жизнь и великую цель. С каждым шагом по мрачному бездорожью тают жизненные силы Руси. Каждое движение в направлении истинном, благотворном — обновляет ее волю и державную мощь.

Найдется ли проводник?”

Найдется ли проводник? Вот он, главный вопрос сегодняшнего дня сегодняшней России. Тем более что этим вопросом не менее нас, а может и более, озабочены враги наши, потому как от этого зависит, сумеют ли они удер­жать власть над поверженной Россией.

Духовный проводник, Святитель Иоанн, митрополит Санкт-Петербургский и Ладожский, убран с дороги. Он не был сослан в ссылку, как Святитель Иов, не был расстрелян, как Святитель Тихон, но тоже был убит, — правда, иным, вполне “цивилизованным” способом, к которому невозможно придраться, так как владыка вроде бы умер естественной смертью. Будучи некрепкого здоровья, как архиерей, долженствующий быть по протоколу на официальной церемонии, схватил скоротечную горячку в многочасовом ожидании на студеном ветру питерского мэра-вора господина Собчака, пролезшего во власть, покорив россиян своим сногсшибательно демократическим, в клеточку, пиджаком (как легко обдурить потерявший ориентиры, но по-прежнему доверчивый и наивный русский народ: если не в кепочке, то в пиджаке, не как у всех, значит, свой в доску). Может, и за “цивилизованное” убийство Святителя Иоанна нынешняя власть причислила Собчака к сонму демократических святых, день его памяти превратили в общенациональное торжество, транслируемое по всем телеканалам, как раньше транслировали, наверное, только торжественные заседания по случаю годовщины В. И. Ленина. (Кстати, нетрудно вычислить, кто тогда переправил г. Собчака, спасая от тюремных нар, за границу.)

Что так пугало во владыке Иоанне тогда, да и ныне, власть предержащих? И не только в Кремле, но и некоторых иерархов Церкви. При Святителе Иоанне было бы невозможно сокрытие коренной лжи, царящей ныне в России. Он во всеуслышание говорил о главной неправде, которая настойчиво насаждается в обществе и о раскрытии которой многих не без основания заставляет думать — о постепенно укореняющейся в Церкви после смерти Святителя Иоанна новой ереси жидовствующих.

В ряду статей, посвященных трагедии нынешней России, митрополит Иоанн в 1994 году вдруг пишет статью вроде бы чисто археографическую: “Преподобный Иосиф Волоцкий в судьбах России”, имеющую отношение к истории Церкви и Российского государства аж ХV века, но события той средневековой давности, оказывается, прямо пересекаются с нынешним днем, более того, вопросы, затронутые в ней, ныне так же судьбоносны для России.

Но сначала была статья “Творцы катаклизмов”: “...обвинения в “антисе­ми­тизме”, “мракобесии” и “черносотенстве” стали почему-то уделом каждого, кто пытается с христианских позиций разобраться в сложных и болезненных вопросах межнациональных и межконфессиональных отношений. На них не стоило бы обращать никакого внимания, если бы таким образом не блокиро­валось широкое, свободное и гласное обсуждение проблем, имеющих для русской жизни принципиальное, судьбоносное значение. Лишь поняв это, мы сумеем найти приемлемую, конструктивную форму дискуссии и сделать ее результативной и плодотворной, безусловно отвергнув порочную практику навешивания на оппонентов разного рода ярлыков... Понятно, что столкно­вение противоречивых, порой взаимоисключающих религиозных вероучений, содержащих “разноименный” духовный заряд, не могло обойтись без потря­сений... Но ни одно из подобных столкновений ни по ожесточенности борьбы, ни по масштабам, ни по своим последствиям не может сравниться с рели­гиозной войной, вот уже тысячелетия упорно и непрерывно ведущейся иудаизмом против Церкви Христовой... Необходимо осознать, что суть проблемы заключается в непримиримом противоречии двух религиозных течений, соответственно определяющих идеалы народного бытия, нравственные нормы и понимание смысла жизни. Противостояние это обостряется тем, что в самосознании обоих народов чрезвычайно сильны идеи избранничества, мессианства, особого служения. Здесь мы, пожалуй, приближаемся к пониманию главной причины многих катаклизмов, потрясавших русскую жизнь на протяжении веков. Православное понимание своего избранничества есть понимание обязанности служить ближнему своему. Избранничество же иудея есть избранничество на господство над окружающими людьми...”.

А это уже из статьи “Преподобный Иосиф Волоцкий в судьбах России”: “Хрис­тианство есть свидетельство о милосердии Божием, даровавшем всем людям возможность спасения и ценой добровольной жертвы, принесенной Господом Иисусом Христом, вочеловечившимся Богом, ради искупления всех грехов мира. Иудаизм есть утверждение исключительного права иудеев, гарантированного им самим фактом рождения, на господствующее положение не только в человеческом мире, но и во всей Вселенной... Вся тяжесть нена­висти народа-богоубийцы закономерно и неизбежно сосредоточилась на народе-богоносце, сделавшем задачу сохранения веры смыслом своего бытия...”.