Решил Фемер все склады обследовать. Пришли они в первый склад — большой-пребольшой сарай. Поленницы полотен до крыши выложены. Товар отменный. Лучших и искать не надо, увидел бы Петр — обрадовался.
— Посмотри, — говорит купец, — кусок — словно свинцовый, а плотность — иглой не проколешь, гвоздем не пробьешь. Для наших кораблей самые наиподходящие паруса. Бери. Вестимо, марка на такой равендук высоконька. Ну, коли дело государево, и я на уступку пойду: по пятиалтынному с каждого куска сброшу. Забирай чохом, что на складе припасено, а то заморские купчишки обещали по весне побывать. Парусинка, глянь, а чище парчицы.
Фемер прикинул и что-то призадумался. Взять эти полотна — ни копеечки из казенных денег не останется. Не хочется этак-то. Подумал-подумал плутяга и ну пыль в глаза купцу пускать:
— Хорошо. Но это есть не тот размер, не погодится, для корабля брать не приказано. Мне нужен пенька…
Пошли во второй склад, здесь пеньковка — полотна тоже добротные, да все ж пожиже первых. Купец советует:
— Эта марка тоже выдержит, корабли поднимет, но прочность не та. Цена на такой товар, конечно, пониже.
Фемер прикидывает: «Если на этой марке остановиться, то от царевых денег в моем кармане останется четверть…»
— Идем, — говорит, — дальше…
Пришли они в третий склад, где полотна штабелями сложены. Купец объясняет:
— Эта марка похуже прочих. На паруса не годится, напора не выдержит. Для меня-то беда не велика: пойдет на портки, на сарафаны, мужики с бабенками износят. Цена на такой товаренок дешева.
Фемер свое говорит:
— Ты, купец, мало смыслишь в корабельном деле. Эта парусина как раз на царь-Петровы паруса подходяща.
Да так и приник к этой парусинишке.
— Отсчитывай, — говорит, — вот этот сорт.
У купца глаза на лоб. Он было урезонивать покупателя начал. Знает, для какой нужды и чья покупка, тут не шути.
— Зачем тебе такой дешевый товар? На войне люди не в бабки играют, да и царю не полюбится.
Немец и слушать не хочет. Закупил парусины, какой ему надобно, с купцом рассчитался. Люди парусину на воза складывают, а Фемер отошел к забору и себе за пазуху какой-то сверток сует. Ан как раз и подошел его кучер, наш-то ивановский солдат. Встал перед своим начальником и, как полагается, отбарабанил:
— Ваше превосходительство, явился по вашему приказанию. Чем служить могу? Что делать прикажете? Что тревожит вас?
— В мою шубу блоха прыгала. Я ловлю ее, — говорит Фемер, а сам сверток подальше сует.
— Блоха?.. Ах, она, окаянная! Из армяка да в генеральскую шубу угодила. Дозвольте, я ее, негодницу, поймаю, в два счета вытащу. Не марайте руки, ваше превосходительство.
Да было и сунулся к генералу за пазуху. Фемер так это свирепо глянул, да как крикнет на служивого:
— Стоять смирно, блоха ушла!
— Ах, вон она. Вижу, вижу, к полотным амбарам скачет. И что только за блоха, и на золотых ножках, — тихонько, вроде сам себе, говорит солдат.
Вроде он и плохого не сказал и проступка никакого перед немцем не сделал, а Фемер пошел всякие страхи нагонять на него и все трафит по щеке ударить.
— Почему одну половину часа прогулял? Из-за тебя мы можем войну проиграть, опоздаем паруса поднять!
Ишь, какую статью подогнал.
Тронулись возы. Купец выбегает из дома без шапки, кричит:
— Постой! Мою лепту возьмите, десять подвод со своим тканьем снаряжаю в подарок, на царев корабль паруса пусть из этого полотна поднимут. Так и скажите: государю это, мол, от купца Павла Веретенникова, и за полотна мне ни гроша не надо.
Коли платить не надо, Фемер не отказался.
А полотна те были самые лучшие.
Доехали до одного города, остановились. Немец к какому-то купцу, дружку своему, в гости наведался, Иван у крыльца дожидается, воза стережет.
Тут и выкатываются из дому двое, давай с десяти подвод царевы полотна к себе в амбар убирать. Иван не дает. А те силой норовят взять. Убить Ивана грозят, говорят, что не по своей воле, а по указу Фемера парусину в амбар убирают. Иван в драку полез. Набежали тут еще люди. Одному всех не одолеть. Он — к Фемеру. А тот сидит на сундуке, переобувается, торопится, руки у него трясутся, словно кур воровал, а из голенища-то на пол деньги сыплются.
Как гаркнет Иван:
— Ваше превосходительство, царевы паруса с возов тащут!
— Ступай, я сейчас выйду, разберусь.
Вышел Фемер и прямо велит Ивану на козлы лезть, дальше ехать. В спину-то шашкой постукивает, поторапливает. Вот едут они, а Иван нет-нет да на обоз и оглянется, все ли в целости. Оглянулся Иван первый раз, обеспокоился, докладывает Фемеру:
— Ваше превосходительство, вроде возов-то меньше стало.
Обернулся Фемер, пересчитал воза, обругал Ивана:
— Два да два сложить не умеешь. Все в целости. Сколько нужно, столько и везем.
Опять едут. Иван думает: «Неужто обсчитался?» Еще раз сосчитал, не утерпел, опять Фемеру докладывает:
— Ваше превосходительство, ей-богу, возов недостача.
Фемер пихнул его в спину:
— Сиди на месте смирно. Не ты покупал, не тебе и воза считать. Ты не воза считай, а дуги. Дуг не убавилось.
Сидит Иван и думает: «Дивное диво: считает этот, считает тот, у одного — нечет, у другого — чет».
Дальше едут. Иван не стерпел, да и говорит Фемеру:
— Приеду я и скажу государю-батюшке: где, мол, мне воевать, когда до ста не умею считать? Не выучит ли он меня. Начнем с азов, пройдем вдоль возов…
Фемер побаивается: еще и вправду к царю полезет.
«Надо, как приеду, упрятать его куда ни на есть. Солдата не упечешь, сам в приказ попадешь».
На том и порешил.
Велит Ивану без останову гнать к Питеру.
А царь Петр по берегу похаживает, в подзорную трубу на дорогу поглядывает, все ждет, не покажется ли обоз с товарами. Солнце стало по-весеннему припекать. Того и гляди, реки вскроются.
Наконец дождался. Обрадовался, навстречу выехал. Солдату так ли уж хочется слово сказать Петру, да не знает, как подступить, — вокруг генералы толпой, да и Фемер с Ивана глаз не сводит, говорит своим помощникам:
— Солдат Иван был хороший кучер. За это даю ему отдыхать целый месяц. Отведите его в отдельную каморку, у дверей караул выставить! Без моего приказа Ивана никуда не выпускать, пусть отдыхает.
И посадили солдата в каталажку.
Царь узнал про это, спрашивает Фемера:
— За что ты на своего кучера прогневался?
— За то, ваше величество, — отвечает Фемер, — что он в Иванове надолго отлучился, обоз задержал. За это ему наказанье. А за то, что хорошо правил, отдых даю. Заодно он и отдохнет и провинность искупит.
Петр поверил генералу и молвил:
— За самовольную отлучку наказать, да не забывать, что солдат был исправный и в ратном деле ревностный.
Дали приказ корабли снастить. Утром чем свет обошел царь все возы, все полотна самолично обследовал. Крикнул корабельных мастеров и так, милок, хитренько повел.
— Один в поле не воин. Ан, бывает, что без одного и не выйдет ничего. Что вы, мастеровые люди, на это скажете?
— Так точно, ваше величество! — корабельные мастера в один голос отзываются.
— Я сам люблю работать до седьмого пота. Сам бы напрял и полотен наткал, да других дел много, а мне вот, спасибо им, ткачи на подмогу. Пойдет ли такая парусина на паруса? И будут ли они прочнее парусов шведских? Посоветуйте! Ум хорошо, а два лучше.
Говорит-то царь слова вроде и веселые, а в глазах его корабельщики веселости не видят. Осмотрели парусину, а она — не чище холста-хряща; один и говорит царю:
— Оно, конечно, и это будут паруса, только под одними годы проплаваешь, а под другими полчаса!
Петр нахмурился, помолчал, к Фемеру обращается:
— Что молчишь, словно воды набрал в рот? Слышишь, что говорит народ?
Фемер и давай раскланиваться перед царем, что-то лепечет, а царь его вроде и не слушает, свою речь ведет:
— Я слышал одну сказку: наши тульские кузнецы блоху подковали, а ивановские ткачи, я знаю, той блохе платье сшить могут. Понять не пойму: ткать полотна они разучились, что ли? Или ты вместо Иванова нивесть куда заехал?