Но…

Что, если?

Этой мысли я просто не мог вынести.

Ной медленно отстранился, посмотрел на меня честными, открытыми глазами, прежде чем бросить взгляд на отца Гиндербаха, будто только сейчас замечая, что он здесь.

Как ты, Н—о—й?

— Я хорошо! — ответил Ной, его голос был довольно плоским, ему не доставало обычного восторга. Если бы вопрос задал кто-то помимо отца Гиндербаха, не уверен, ответил бы он вообще.

Он соскользнул с моих колен, затем несколько долгих мгновений стоял и смотрел на меня, положив руку мне на ногу, проверяя, убеждаясь, что я по-прежнему здесь, что всё хорошо.

Одевайся, — прожестикулировал я.

Он просто стоял на месте, будто потерявшись в мыслях или уверенно стараясь вернуться в реальность.

Я поднял с пола его рубашку, и он машинально вытянул руки, желая, чтобы его одел я.

На его лбу были красные ссадины и синяки, его длинные волосы скрывали большинство этого. Я убрал волосы, чтобы осмотреть его.

Болит?

Он пожал плечами.

Зачем ты это сделал?

Что сделал?

Навредил себе?

Я не вредил себе.

Ты бился головой о шкаф.

Я не помню.

Ты голоден?

Он кивнул.

— А вы, отец? Голодны?

— Да, если честно. Я люблю сосиски, но держусь подальше от перцев — от них у меня газы.

В гостиной Джексон стоял в тишине, пока миссис Норт рассматривала наши вещи. В данный момент она изучала коллекцию DVD—дисков Джексона. Синтия Холланд сидела на двухместном диване и определённо выглядела скучающей.

— Ничего, если мы что-нибудь поедим? — спросил я.

— Ной чувствует себя лучше? — спросила она.

Я кивнул.

— Возможно, Синтия может поговорить с ним, пока он ест? — предложила она.

Плевать.

Когда мы устроили Ноя за столом с тарелкой, Синтия представилась Ною, и мы с отцом Гиндербахом тихо вышли в гостиную и сели на диван. Пока мы ели, миссис Норт обошла всю квартиру. Она была намерена найти что угодно, что она там ни искала.

Синтия сидела спиной к нам, чтобы я не мог видеть, какие она задаёт вопросы.

— Вы действительно навещали кого-то в больнице? — прошептал я.

Гиндербах улыбнулся.

— Навещал… на прошлой неделе. Полагаю, своего рода потерял счёт времени.

— Значит, вы проехали весь путь сюда из Нью-Олбани только для этого?

Он кивнул.

— Вы не обязаны были этого делать.

— Нет. Но я хотел. Джексон позвонил мне в два часа ночи. Я подумал, что это важно.

— Он звонил вам так поздно? — в ужасе спросил я.

— Давай просто скажем, что он был расстроен.

— Мне жаль.

— Не стоит.

Мы закончили есть, и отец Гиндербах ушёл. Я пытался протереть пол, как только мог, моё раненое колено пульсировало в знак протеста. Казалось, вопросам Синтии нет конца, но Ной казался всё более и более расслабленным, пока не вернулся к своему обычному озорному состоянию. Судя по тому малому, что я смог понять из их разговора, они, кажется, много говорили о его школе, учителях и одноклассниках.

Завершив осмотр, миссис Норт принесла на кухню два набора тестов на наркотики и положила их на тумбочку, переводя взгляд от меня к Джексону.

— Я буду счастлив сдать ваш тест, — прямо сказал я, потому что это была правда. Я сделал бы практически всё, чтобы выбросить эту женщину из своего дома и из своей жизни.

— Тогда мы начнём с вас, — сказала она. — Мне нужно будет наблюдать за вами, пока вы будете сдавать пробу мочи. Можете стоять спиной ко мне.

— Ладно.

Она открыла один набор, сняла ярлык и налепила его на маленькую пластмассовую баночку с широким горлышком.

— Держите, — сказала она, протягивая её мне.

Я писал в стаканчик, пока она стояла в дверном проёме ванной.

Когда мы вернулись на кухню, Джексон одарил меня долгим, изучающим взглядом.

— Ну? — произнёс я, приподнимая брови.

— Ну, что? — ответил он.

— Ты сдаёшь тест или нет?

— Я так не думаю, — сказал он. — Я не обязан делать этого по закону. Если ДСО считает, что беспокоить этим судью стоит их времени, полагаю, это им и придётся сделать.

— Я сделаю отметку об этом в своём отчёте, — ровно произнесла миссис Норт.

— Делайте, — ответил Джексон.

Джексон ушёл на работу, чему я был довольно благодарен. Я злился на него и немного подозревал, ничем из этого конкретно не наслаждаясь.

Проведя немного времени в бассейне, мы с Ноем оделись в майки, шорты и сандалии и забрались в универсал для поездки до «Сабвэя» [16], где взяли сэндвичи в длинной булке и холодный чай, прежде чем направиться в парк Баллард для пикника и фрисби.

За столом для пикника мы внимательно наблюдали за утками — они могли быть очень агрессивными, когда ты ешь, и думали, что ты обязан делиться, а ты этого не делал. Ещё мы следили за погодой. Солнце не знало, хочет светить или прятаться за длинными, накатывающими тучами. Ветер то и дело накатывал на парк порывами, заставляя всё дребезжать. Хотя было двадцать семь градусов, и, наконец, пришло лето.

Родители Джексона решили взять на прокат машину и поехать в Оксфорд, чтобы посетить дом Фолкнеров. Они приглашали нас поехать с ними, но я отказался из уважения к оперативникам убойного отдела, которым иначе пришлось бы работать на выходных. После визита от ДСО мне хотелось провести время наедине со своим мальчиком. В тот день я больше не мог выносить придирки от кого-то другого.

Разве ты не хотел что-то мне рассказать? — прожестикулировал я после того, как мы покончили с сэндвичем и попивали ледяной чай.

Ной выглядел довольно неловко.

Ты знаешь, что всегда можешь мне всё рассказать, — сказал я. — Ты это знаешь, верно?

Он кивнул.

Тебя что-то тревожит?

Я не хочу об этом говорить.

Недавно вечером ты сказал, что хочешь мне что-то рассказать, но боялся, что я разозлюсь. Я не разозлюсь, милый. Обещаю.

Нет, разозлишься.

Нет, не разозлюсь. Если я пообещал, то не могу нарушить слово, так ведь?

Он неловко пожал плечами и отвернулся, чтобы смотреть на уток, тем самым закрывая наш разговор.

Я потянулся, положил ладонь на его руку, чтобы привлечь его внимание, но он отказывался смотреть на меня. Он не был готов раскалываться. Если я надавлю, он только больше замкнётся.

Я прикусил губу от раздражения.

Выбросив мусор в ближайшую корзину, я взял фрисби.

Ты ещё знаешь, как играть? — спросил я, симулируя недоверие.

Конечно, знаю! Если хочешь, я могу оставаться поближе, чтобы тебе не пришлось слишком много бегать. Я знаю, что ты становишься старым, толстым и ленивым…

Старым, толстым и ленивым?

И ещё медленным. Черепаха бегает быстрее тебя!

Ты за это поплатишься, маленький засранец!

Если ты меня догонишь, но ты такой толстый, что никогда меня не поймаешь!

Забери эти слова обратно! Я не толстый!

Да, толстый! Ты огромный, большой, гигантский толстяк! — он надул щёки, чтобы показать. — Ты такой толстый, что у тебя есть собственный почтовый индекс!

Тебя папочка научил так говорить? — требовательно спросил я.

Он с готовностью кивнул, его широкая улыбка открыла его испорченные зубы.

По крайней мере, я не крошечный человечек, — сказал я, — с крошечными ластами вместо рук, который похож на крошечного пингвина.

Я не похож на пингвина!

Ты, наверное, не сможешь поймать фрисби, потому что у тебя такие коротенькие ручки. Ты как карликовый пингвин.

По крайней мере, я не гигантский толстяк!

Я не толстый!

Толстый!

Нет!

Я бросил фрисби в его сторону.

Смеясь и гудя, Ной помчался за ним.

Как обычно, на следующее утро я проснулся первым и прошел на кухню в боксерах, чтобы сделать кофе, раскочегарить ноутбук и посмотреть, что происходит в мире или, как минимум, на «Фейсбуке». Ноутбук был подарком от Джексона, чтобы вдохновить меня на написание очередной книги. Я называл его просто “ноутбук”, потому что не думал о нём как о своём. Как и о многом другом в наших отношениях, механизм которых заставлял меня чувствовать себя некомфортно. Я не хотел, чтобы кто-то покупал мне вещи. Я хотел обеспечивать себя сам. Но зарабатывая семь долларов и пятьдесят пять центов в час в продовольственном магазине с неполным рабочим графиком, о новом ноутбуке я не мог и думать. Когда мой старый ноутбук сдох, я пользовался общественными компьютерами в библиотеке, сохраняя свою работу на флешку. Джексон решил, что мне нужно что-то более путное, и однажды я пришёл домой и нашёл на кухонном столе новенький ноутбук, с запиской, написанной рукой Джексона: