Борисов вынул из грудного кармана бумажку, пе­редал ее артельщику.

— Передайте это завтра Антосу. Скажите, что я согласен с его предложением, пусть он угостит табач­ком товарища Ермакова.

Тургаенко взял бумажку, засунул осторожно в чу­бук трубки, засыпал табаком, придавил табак паль­цем.

После ухода Тургаенко часовщик выждал с пол­часа, потушил лампу, надел в темноте поношенный плащ, картуз, приоткрыв дверь, долго прислушивался и, убедившись, что на улице никого нет, запер замок и быстро зашагал по теневой стороне. В темном про­улке он остановился у длинного полуразрушенного забора, перешагнул через камни, обогнул буйно раз­росшийся бурьян, спустился в овражек, снова прислу­шался и, раздвинув кусты, пролез в скрытую ими узкую щель.

На ощупь, почти ползком Борисов опустился по крутой штольне, на ощупь же свернул вправо и толь­ко тут зажег ручной электрический фонарик и, при­гнувшись, пошел низким, высеченным в ракушечнике тоннелем. Порой стены тоннеля сдвигались, и, чтоб пробраться, приходилось поворачиваться боком, порой своды опускались, и Борисов сгибался и шел, опира­ясь одной рукой о пыльный пол. Тоннель несколько раз разветвлялся, тогда часовщик останавливался, на­водил луч фонаря на стены, находил какие-то нане­сенные углем знаки и, удостоверившись, что идет пра­вильно, продолжал путь.

Минут через двадцать впереди обозначился призрачный свет, тоннель повернул влево, и Бори­сов оказался в низкой пещере. На камне, прикрыв полой плаща фонарь «летучая мышь», сидел эсер Петрюк.

Увидев Борисова, он поднялся. .

— Сидите! — махнул часовщик рукой и сам сел, утирая платком потное лицо.

— Я слушаю вас, — не называя фамилии, обра­тился он к Петрюку.

— На электростанции все готово, дело за взрыв­чаткой.

— Послезавтра Петров получит ее. Как поступает на элеватор зерно нового урожая?

— Два состава по сорок вагонов прибыли в пятни­цу, ждут еще два, — ответил Петрюк.

— А в Николаев и Херсон?

— В конце этой недели.

— Какой груз везет из Петрограда «Волга»?

— Станки для Морского завода.

— Где сейчас «Волга»?

— Миновала Гибралтар. Вот план порта, который вы велели достать, — Петрюк вытащил из кармана бумагу. — Если пароход затопить у главного мола, то вход в порт будет закупорен.

Борисов ничего не ответил на это сообщение, как будто оно его не интересовало.

— Что вы передали господину Уайту? Когда вы с ним встречались в последний раз?

Петрюк подробно рассказал о последней встрече с уполномоченным АРА. Он передал Уайту план пор­та и сведения об одесском гарнизоне, как и велел Бо­рисов. Американец обещал выделить одесскому отде­лению «Народного союза защиты родины и свободы» четыре тонны муки и сорок пудов жиров, но он сомне­вается, жизнеспособен ли «союз» после провала Чири-кова, и ждет подтверждения из Вашингтона. Вот и все.

— Хорошо! — сказал часовщик и пристально по­смотрел в глаза Петрюку. — Но вы забыли сказать мне, что просили у мистера Уайта поддержки в уста­новлении связи с господином Савинковым, утерянной после провала Чирикова... Не оправдывайтесь, я по­нимаю: вы просто забыли сказать мне об этом. Я хо­тел проверить вашу память. Но должен напомнить о ваших обязательствах перед сэром Рейли. Между прочим, я недавно видел один альбом, где есть ваша фотография, очень любопытная фотография—вы сняты и в профиль и в фас. Вас где снимали? Кажется, в охранном отделении Ярославского губернского жан­дармского управления, агентом коего вы состояли?

Петрюк побелел.

— Господин Карпухин... то есть, простите, това­рищ Борисов, я прошу...

— Не беспокойтесь, я не сообщу об этом альбоме ни господину Савинкову, ни товарищу Никитину. Я оказал это просто так. Не будем больше говорить на эту не интересную для вас тему. Гораздо важнее выяснить, почему ваши люди так медленно выполня­ют ваши поручения? Почему нет донесений из Первомайки и Овидиополя? Кто за ваших людей будет... убирать с дороги советских ставленников? Если вы убьете только одного-двух большевиков, то никто не поверит, что это гнев народа. Почему до сих пор Одес­са не знает о кознях Губчека и о готовящемся новом походе Тютюнника? И когда, наконец, вы установите связи с активными сторонниками «Рабочей оппози­ции»? Это важнее, чем вы думаете...

— С коммунистами? — переспросил Петрюк, оше­ломленный всем только что услышанным. Англичанин крепко прибирает все к своим рукам...

— Вы утверждали, что представляете политиче­скую организацию, — усмехнулся часовщик, — но до сих пор не поняли, что если оппозиционеры не соглас­ны с Лениным, то, значит, дай — рано или поздно — будут согласны с нами. Я опять вынужден напомнить, что нужно выявлять и собирать все силы, которые при­годятся нам в будущем. И еще одно дело: распоряди­тесь, чтобы ваши пятерки прекратили распростране­ние фальшивых денег. Безусловно, это подрывает хо­зяйство Советов, вызывает недовольство у населения, но пусть этим занимаются помощники' Лимончика. Пусть это дело носит чисто уголовный характер.

С первого дня плавания для' команды «Валюты» наступила горячая пора. Не только по ночам, но и днем в трехмильной пограничной зоне прибрежных вод появлялись фелюги с косыми парусами, шаланды, дубки, моторные шхуны. Контрабандисты из Румынии, Болгарии, Турции и даже далекой Греции доставляли контрреволюционерам, бандитам и спекулянтам ору­жие, боеприпасы, вино, ткани, табак, кокаин.

Ко всему тому «Валюте» приходилось ловить не только контрабандистов: широкая морская дорога, на которой не оставалось изобличающих следов, привлекала и шпионов и диверсантов многих буржуазных разведок. Нарушители границы были опытными мо­ряками, отчаянными головорезами и иной раз усколь­зали от пограничников, посмеиваясь над тихоходной сторожевой шхуной.

Пограничная служба оказалась беспрерывным ав­ралом, и «Валюта» была редкой гостьей в Одессе. Она заходила в порт лишь затем, чтобы наполнить пресной водой бочонки, получить паек для команды, запастись горючим и сдать в Губчека очередной «улов».

В короткие часы, когда шхуна стояла в порту, Ан­дрею некогда было помышлять о том, чтобы забе­жать домой. Он не видел и Катюшу Попову, хотя она и работала где-то здесь же в порту? Впрочем, и луч­ше, что они не встречаются. Зачем? Оправдываться? Просить прощения?..

Работа поглощала все время без остатка. Осень выдалась сиротская, теплая, штормы то и дело взба­ламучивали море. Каждый рейс требовал от команды «Валюты» напряжения всех сил. Плавание в районе Одессы было далеко не безопасным: во время войны на всех подходах к порту русский флот установил мно­гочисленные минные заграждения. Со своей стороны, немцы и турки также постарались набросать у рус­ских берегов несколько тысяч мин. Словом, как гово­рил Ливанов, приходилось плавать в супе, густо за­правленном клецками.

Судов для траления Черноморья Советская Рос­сия фактически не имела, планы некоторых минных заграждений пропали во время интервенции, а рас­положение вражеских минных полей и вовсе не было известно. Частенько сорванные с якорей мины выбра­сывало на берег или носило по воле волн. Несколько рыболовецких шаланд подорвались на таких бродячих минах. Не один десяток страшных рогатых шаров встретила и уничтожила и сама «Валюта».

Но не глядя на все это, Андрей был доволен сво­ей судьбой и счастлив. Да, именно счастлив. В борьбе с врагами революции он вновь обрел свое место в жиз­ни. Отчетливо понимая всю важность работы, которую делал, он испытывал большое душевное удовлет­ворение, которое приходит от сознания того, что ты выполняешь свой долг.

Одно только вызывало у Андрея чувство горечи и досады: до сих пор ни разу еще косые, просмолен­ные паруса шхуны Антоса Одноглазого не были в пре­делах досягаемости пулеметного огня «Валюты». Правда, хорошо было уже и то, что Антос остерегал­ся теперь подходить к берегу, но Андрею хотелось из­ловить контрабандиста.

Однажды на траверзе Санжейки впередсмотрящий краснофлотец Уланцев заметил косые паруса. «Ан­тос!» — обрадовался Ермаков. Однако вскоре начал оседать туман, и паруса исчезли из виду.