«Ловкачи!» — изумился парень. Это был Николай Ивакин, помощник уполномоченного Губчека Макара Репьева. Он тщетно прикидывал, как бы хоть на ча­сок выбраться в город. Однако артельщик ни на шаг не отпускал его от себя.

— Погулять бы, — сказал раз Николай.

— Не рыпайся, или в Губчека захотел?! — при­крикнул Тургаенко. — Где гулянка — там водка, где водка — там селедка, где селедка — там хвост. Про­следят чижи, и всем нам карачун!..

Кабачок Печесского — две тесные сводчатые ком­наты, соединенные аркой, — был переполнен.

Висевшая под аркой нелепая, похожая на бочонок люстра ярко освещала обшарпанные, потрескавшиеся зеленые стены с разводами сырости, какими-то буры­ми пятнами и следами брызг и десятка два столиков, за которыми сидели безработные матросы, кочегары, лица неопределенных профессий, накрашенные жен­щины.

Табачный дым плотной серой пеленой висел под низкими, потерявшими цвет сводами.

Посетители, разомлевшие от вина и спертого воз­духа, галдели, смеялись, переругивались.

Других свободных мест не оказалось, и Андрею пришлось расположиться у самого оркестра. Над ухом громыхал барабан, свистела флейта, стонала скрипка.

За соседним столиком два каких-то ловкача убеждали торговца купить по дешевке партию румынской виноградной водки и американской муки.

— А то бери пять ящиков шоколада. Тоже дешево отдадим.

Андрей оглядел их.

«Явные спекулянты, милицию надо бы сюда...» Оркестр играл старые, надоевшие всем вальсы. Время от времени кто-нибудь из посетителей подходил к эстраде и, бросая в раскрытый рояль несколько бумажных миллионов, заказывал:

— «Счастливый рейс»!

Музыканты тотчас обрывали мелодию вальса и начинали играть модное танго «Счастливый рейс».

Ермаков сознавал, что ему не место в кабаке, но тоска завладела им. Он пил вино, закусывая ракуш­ками, пил и не хмелел. Вот уже целую неделю он ищет работу — и все безрезультатно.

«Как они посмели предложить мне заведовать складом?» — Андрей чертыхнулся. Нет, он никогда не согласится! Закрыл глаза и представил как наяву эсминец «Пронзительный»: могучий корпус, гордые мачты, склоненные к юту трубы, грозные пушки и торпедные аппараты, заостренный изгиб форштевня.

Вот это действительно был красавец!

Вспомнился последний переход из оккупированно­го немцами Севастополя в Новороссийск, залитый солнцем внешний рейд. На фалах кораблей взвились сигнальные флаги: «Погибаем, но не сдаемся!» По­трясая воздух, раздался грохот взрыва на эсминце «Фидониси». Это был сигнал для всех остальных...

Андрей с силой стукнул стаканом, расплескав вино.

— Окосел морячок! — ухмыльнулись за соседним столиком.

Но Ермаков не слышал окружающих. Он вновь переживал трагедию родной эскадры. Он видел себя на командирском мостике «Пронзительного», видел взметнувшийся над «Фидониси» столб огня и бурого дыма, матросов, молча скинувших бескозырки.

Один за другим взрывались грозные корабли. Волны пошли по рейду при полном штиле.

Ермаков скомандовал: «Открыть кингстоны!»

Содрогаясь от сотен тонн хлынувшей в трюм воды, корабль стал оседать на нос.

Андрей взял из своей каюты барометр и, держа в руке красный кормовой флаг, последним спустился в шлюпку.

Шлюпка быстро удалялась от тонущего корабля. Моряки не спускали с него глаз.

«Пронзительный» встал вертикально и, словно са­лютуя пером руля, скрылся под волной...

— О чем грустим? — послышался рядом чей-то голос.

На край стола легли сухие длинные пальцы, укра­шенные массивными кольцами.

Андрей, словно очнувшись, медленно поднял голо­ву и встретился с зеленовато-серыми не то смеющи­мися, не то настороженными глазами.

Изрытое оспой продолговатое лицо, бритая голова с огромным желтым лбом. Так ведь это же сосед по теплушке, тот самый, что сбежал от чекистов! И он здесь, в Одессе, в самом центре города, в двадцати минутах ходьбы от Губчека! И разодет, словно на бал: коричневый пиджак, рыжие галифе, высокие, со шнурками до колен, модные тупоносые ботинки «Вера».

Пожалев о том, что забрел в этот кабак, Андрей хотел было ответить бандиту грубостью, но тут же подумал, что, может быть, удастся его задержать. Но как это сделать? Как? Раздумывая над этим, он де­ланно улыбнулся:

— А, попутчик!.. Садись, садись!..

Рябой сел, с усмешкой кивнул в сторону оркестра.

— Позиция на виду, зато дырка рядом (рядом находилась дверь, должно быть на кухню). Эй, Спильчевский! — окликнул он проходившего мимо официан­та. — Большой графинчик и... — Рябой скосил глаза на скромную закуску Ермакова, — два салата из кур, икорки...

— Для меня не надо, я поужинал, — запротесто­вал Андрей.

Но Рябой, будто не расслышав, продолжал:

— Пару отбивных и полдюжины пивка. Запишешь на мой счет. . ,

— Слушаюсь! — угодливо склонился официант.

— Ну как, капитан Ермаков, жизнь? Отделался легким испугом? На станции не замели? — снова об­ратился Рябой к Андрею. — Я гляжу тогда, этот чиж прямо на тебя нацелился. Счастье его, не на меня первого налетел. Пришлось бы нажать на мышцы.

Рябой усмехнулся, обнажив золотые зубы, и пере­ставил кувшин с хризантемами, загораживая свое ли­цо от входной двери.

— Где бросил якорь? — уже серьезно спросил он.

— Плаваю... на бочке в лимане.

— Отцовский хлеб жуешь?

— Приходится, — односложно ответил Ермаков.

— Симу Пулемета не видал еще? Довоевался боц­ман до дворника. — Губы Рябого искривились.

Официант принес водку, закуску и пиво. Рябой наполнил стопки.

— За братство оскорбленных и униженных! А ты не грусти! «Прости, грусть, прощай, не тронь старых ран...» Ну, шутки в сторону! Есть деловой разговор. Плавать хочешь? Эсминец, правда, мы тебе предло­жить не можем, >— морскому офицеру миноносец бы, конечно, полагался, но у нас найдется для тебя под­ходящая морская работа. Чистое дело, не хлопотно и верный барыш.

Так вот оно что: ему предлагают вступить в бан­дитскую шайку. Хорошо же, он им покажет! Желая оттянуть время, Андрей уклончиво ответил:

— Откуда вам известно, что я командовал мино­носцем?

— У нас, милый, своя «чека».

— А кто это «вы»?

— Так сразу тебе и сказать? Я — Лимончик, слы­хал? Мы работаем на богатую фирму. Остальное не суть важно.

Ермаков не мог скрыть изумления. Так вот каков знаменитый главарь одесских бандитов! И он без­боязненно сидит в ресторане, на виду у всей публики и даже имеет у официанта свой счет!..

Довольный произведенным эффектом, Лимончик наполнил по второй стопке.

— За успех нашего дела!.. Что ж ты не ешь?.. Ну, то-то!

Андрей густо намазал на хлеб масла и откусил чуть не пол-ломтя, обдумывая, как лучше выпытать у Лимончика его адрес.

Яшка внезапно оборвал разговор и устремил взгляд на дверь.

«Не хватало, чтобы нагрянула облава и меня на­крыли с ним заодно! Потом поди доказывай, что ты хотел его задержать!.. — подумал Андрей. Он повер­нулся вполоборота и, к великой досаде, увидел спу­скающегося по лестнице Серафима Ковальчука. — Только бы он не увидел нас!»

Но боцман уже заметил приятеля и направился прямо к нему.

Яшка пододвинул свободный стул и указал на не­го боцману:

— Прошу, наша фирма не щадит затрат!

— Садись, Сима! — сказал и Ермаков, протяги­вая руку.

— Для кого Сима, а для кого... — Ковальчук от­толкнул руку Ермакова. — 3а сколько мильонов шпа­не продался?

Боцман, видимо, успел где-то изрядно выпить: щеки его раскраснелись, растрепанный чуб опустился на самые брови.

— Эх, Андрей, Андрей, зря мы звали тебя Аль­батросом, продажная твоя душа!

Ермаков вскочил. Глаза его сузились, черные бро­ви сошлись. Схватив боцмана обеими руками за бор­та расстегнутого бушлата, он с силой тряхнул его и прошептал:

— Придержи язык, после поговорим.

Однако Ковальчук не внял совету друга и отстра­нил Ермакова. Со стороны казалось, что Сима Пуле­мет сделал самое легкое движение рукой, но Андрей прямо-таки рухнул на стул.