— И здесь ты заблуждаешься.

Бартон с трудом скрывал свое раздражение; спорить с этим фанатиком было бесполезно.

— На Моната и его спутников со звезды Тау Кита напала разъяренная толпа; они все погибли. Но перед этим Монат послал смерть почти всем людям на Земле.

Он замолк. Как объяснить этому невежественному существу суть событий, которые он сам плохо понимал? Пришельцы оставили свой звездный корабль на орбите около Земли, и за миг до смерти Монат подал туда радиосигнал. В ответ был исторгнут энергетический залп такой мощности, что почти все живое и разумное на Земле погибло. В этой истории многое оставалось для Бартона неясным — ведь в его время не было ни радио, ни космических кораблей.

Мафусаил широко раскрыл глаза. Глядя на Моната, вавилонянин спросил:

— Он великий волшебник? Он так могуществен, что смог убить сразу всех людей?

В какой-то момент Бартон решил обратить в свою пользу мифическое могущество Моната — как отмычку для получения лодки и нескольких чаш. Но Мафусаила, невежду и безумца, никак нельзя было считать глупцом; конечно, он тут же задался бы вопросом, почему Монат, такой великий чародей, не предотвратил крушения «Хаджи», или почему он не наградил своих спутников чудесной способностью летать по воздуху.

— Да, он убил их, — продолжал Бартон, — и сам очнулся на здешних берегах, не зная, где и почему он тут оказался. Естественно, его магические орудия остались на Земле; но он утверждает, что готов сделать новые и возродить свое могущество, такое же беспредельное, как прежде. Вот почему тем, кто смеется сейчас над ним, стоит подумать о будущем.

Пусть теперь Мафусаил поразмыслит над его словами; угроза была недвусмысленной. Но вавилонянин только усмехнулся:

— Ну, к тому времени…

Бартон понял: плот будет далеко.

— И Рашбах защитит свой народ, ведь бог всегда могущественнее человека, даже демона с других звезд.

— Почему же Рашбах не захотел предотвратить это крушение? — спросил Бартон.

— Не знаю, но уверен, что он посетит меня во сне и даст объяснения. Без его воли ничего не происходит.

Мафусаил ушел, и Бартон вернулся к своим. Когда он вошел в хижину, Казз стоял у порога. На нем был одет лишь килы, оставляющий открытым волосатый ширококостный могучий торс. Продолговатая голова с рыжей клочковатой порослью на темени казалась слегка опущенной из-за толстой, короткой шеи. Широкое лицо с проницательными маленькими темно-коричневыми глазками было почти человеческим — кроме носа, чудовищного комка плоти с вывороченными ноздрями, и рта — огромного, с серыми тонкими губами. Его руки, казалось, могли растереть камень в порошок.

Однако, будь неандерталец одет попристойней, во времена Бартона вряд ли он вызвал удивление на Ист Энд; разве только — любопытный взгляд.

Его полное имя, «Каззинтуйтруаабама», означало «Человек-Который-Убил Длиннозубого». Бартон не раз думал, что Длиннозубому явно не повезло, когда он встретился с Каззом.

— Что случилось, Бартон-нак?

— Ты и Монат отправитесь со мной.

Он поинтересовался самочувствием остальных. Алиса и Фригейт заявили, что способны передвигаться самостоятельно, но бежать не могут. С Логу было сложнее. После приема наркотика она не страдала от боли, но полное выздоровление наступит только через четыре-пять дней, когда срастется сломанная кость. Возможно, такая фантастическая быстрота исцеления вызывалась какими-то неизвестными им веществами, входившими в пищу. Но, какой бы ни была причина, люди долго не могли привыкнуть к тому, как быстро тут исчезали всякие следы переломов, росли зубы, восстанавливалось зрение, обновлялись обожженные ткани, срастались раны и царапины. Сейчас, три десятилетия спустя, все это уже стало естественным.

Бартон еще не успел поведать о своих переговорах, как появились двенадцать вооруженных мужчин. Старший заявил, что ему приказано сопровождать их на остров. Двое положили Логу на носилки и вышли с ними из хижины. Следом захромал Фригейт, опираясь на руки Моната и Казза. Они еле шли, с трудом перебираясь через завалы из бревен. На берегу их встретили люди ганопо, взбешенные потерей лодок и причалов, но совершенно беспомощные.

Логу перенесли в одну из свободных хижин, и охрана удалилась. Перед уходом старший предупредил Бартона, что его команда больше не должна появляться на плоту.

— А если мы не подчинимся? — спросил Бартон.

— Тогда вас сбросят в Реку, причем с привязанными к ногам камнями. Всемогущий Рашбах повелел нам не проливать крови, пока нашей жизни не угрожает опасность. Но он ничего не говорил про воду, веревку и огонь.

Перед полуднем загрохотали грейлстоуны, а Бартону доставили с плота немного сухой рыбы и желудевого хлеба.

— Мафусаил сказал, что это спасет вас от голода, пока вы не наловите побольше рыбы и не приготовите хлеба из желудей, — передали посланцы.

— Ну, что ж, я отблагодарю его за все… хотя не знаю, понравится ли ему моя благодарность, — задумчиво произнес Бартон после того, как носильщики покинули хижину.

— Это пустая угроза или у вас есть план мести? — спросил Монат.

— Мстить — не в моих правилах, но без чаш мы отсюда не уйдем.

Прошло два дня. Плот все еще лежал на берегу. Завалы из бревен разобрали, и его удалось сдвинуть на несколько метров к воде. Это была изнурительная работа. Все обитатели плота, за исключением вождя, трудились на носу, отталкиваясь шестами и веслами от берега. Целыми днями, от зари до заката, из сотен глоток неслось: «Взяли! Раз, два, три! Взяли!»

Каждый рывок передвигал тяжеленный плот лишь на десятую часть дюйма. Корма скользила по камням, и набегавшие волны иногда выталкивали огромную махину обратно на берег, сводя на нет труд долгих часов.

К вечеру третьего дня плот удалось сдвинуть на пару ярдов. С такой скоростью, прикинул Бартон, им удастся освободиться лишь дней через семь.

Тем временем ганопо тоже не сидели без дела. Они не смогли выпросить у предводителя вавилонян ни одной лодки взамен разбитых, и послали на правый берег четырех хороших пловцов. Те объяснили ситуацию соседям и вернулись с целой флотилией из двадцати лодок, набитых воинами. Высадившись на берег, их вождь осмотрел место катастрофы и уселся совещаться с ганопо. Бартон и Монат приняли участие во встрече.

Разговоров было много: жалобы ганопо, множество советов соседей и речь Бартона. Он рассказал о большом складе продуктов и товаров на плоту (не упомянув, конечно, о свободных цилиндрах). Возможно, стоит предложить вавилонянам помощь — если они поделятся частью своих запасов? Вождь соседей решил, что это неплохая мысль и отправился на переговоры с Мафусаилом. Тот был с ним весьма вежлив, но от помощи отказался. Парламентер вернулся на остров в большом разочаровании.

— У этих крючконосых никакого соображения, — заявил он. — Неужели они не понимают, что мы можем все у них отобрать, ничего не дав взамен? Они разбили судно чужестранцев, которое строилось целый год. Они виноваты в смерти члена их команды. Из-за них чужестранцы потеряли свои цилиндры! А если у человека нет кормушки, он умрет! Что они предлагают в уплату? Да ничего! Они издеваются и над ганопо, и над чужестранцами. Они — злые люди и должны быть наказаны.

— Хитрец! Ни слова о ценностях, которые его воины могут там раздобыть, — пробормотал Бартон по-английски Монату.

— Что ты сказал? — насторожился вождь.

— Я говорю моему другу, человеку со звезды, что ты обладаешь большой мудростью и понимаешь, где правда и где ложь. Поэтому все, что ты совершишь с крючконосыми, — правильно и справедливо, и на тебя снизойдет благоволение великого духа.

— Как много можно сказать на твоем языке несколькими словами!

— Язык моего народа — язык правды.

«Да простит мне Бог это преувеличение», — добавил про себя Бартон.

Вождь не раскрыл своих планов, но было очевидно, что задуманный набег может состояться буквально в эту же ночь.

Бартон собрал свою команду в хижине.

— Не унывайте — я надеюсь, мы раздобудем чаши и не превратимся в нищих. Но надо не зевать и провернуть операцию сегодня же ночью. Логу, Пит, Алиса, вы можете двигаться? Нам будут нужны все силы.